Осень, I
Значит скоро осень, если
Птицы за море летят.
Ласточки и те исчезли.
Опустел наш старый сад.
Ветер, понимая это,
Трогает последний лист.
Что поделать, если лета
Дни так быстро пронеслись?
И уже в тумане тает
Некогда счастливый лес.
Дня надолго не хватает —
В быстрых сумерках исчез.
Только раз еще сквозь тучи
Солнечный пробьется луч;
Это Бог на всякий случай
Шлет нам радость из-за туч, —
Чтоб ее хватило на год,
Чтобы все, кому не лень,
После долгих зимних тягот
Встретили весенний день.
Альфред Лихтенштейн
Сумерки
Мальчишка, грязный с ног до головы,
Над голым деревом клочок тумана.
У неба вид, как у больной вдовы,
Когда заканчиваются румяна.
Держась за костыли, одетые в рядно,
Два жутких старца двигаются к храму.
Поэт напротив выпрыгнул в окно.
И чья-то лошадь уронила даму.
Из коридора слышен чей-то плач.
Юнец о пылкой женщине мечтает.
Угрюмый клоун надевает плащ.
Кричит ребенок, и собака лает.
Фридрих Гёльдерлин
Дубовая роща
От людей пришел я к вам, гордые дети природы!
От людей, где деревья живут в дружелюбном
пространстве,
Окруженные вечной любовью и вечной заботой.
Но вы! Вы стоите, как гордое племя Титанов,
У подножия гор, подвластны лишь солнцу и небу,
Вас вскормившему и воспитавшему вас на свободе.
Не у людей вы учились хорошим манерам,
Нет, вы уходите вверх, к облакам, ваши сильные корни
Переплетаются между собой и, как коршун добычу,
Вы когтите пространство, в то время как шумные кроны
Тянутся ввысь и уже облаков достигают.
В каждом из вас – целый мир, вы, как звезды на небе
Сосуществуете мирно в свободном союзе.
Ах, если б только и я мог с рабством смириться —
навряд ли
Стал бы завидовать вам – скорее вернулся бы к людям.
Впрочем, довольно с меня, прочь, одинокое сердце,
Прочь от людей навсегда, – лучше в лесах затеряться!
Христиан Моргенштерн
Парабола
1«Ты знаком с фигурой полонеза…»
Ты знаком с фигурой полонеза,
когда пары поднимают руки,
образуя ими как бы арку?
Где, идущая последней пара,
замыкая строй, в тоннель вступает,
чтобы снова оказаться первой?
Что ж, теперь понять совсем не трудно,
почему о смене поколений
всякий раз я думаю при этом:
точно так же пара дряхлых старцев
вдруг ныряет из рядов последних,
чтобы снова всё начать сначала…
2«Два твои зрачка взрывают полночь…»
Два твои зрачка взрывают полночь,
как глаза огромной дикой кошки,
в тишине звучит твой властный голос,
как у дикой своенравной кошки,
от твоих волос исходят искры,
как от шерсти злой, голодной кошки,
твои пальцы, словно когти кошки
гладят лоб мой нежно и коварно.
Молодая ласковая кошка,
когда тайно ты ко мне приходишь,
ночью на чердак – кого ты ищешь?
Ах, кота… Но здесь живет философ.
3«Я из породы птиц, и потому…»
Я из породы птиц, и потому
мне близко только то, что за горами:
дорога, рассекающая тьму,
далекий лес и небо с облаками.
Летя над садом, на пустую ветку
сажусь без страха и пою без слов
простой мотив, но золотую клетку
уже готовит хитрый птицелов.
О, сколько их, волшебниц молодых,
шептало мне – так проходили годы —
«Не уходи!» – но ни одна из них
не заменила сумрачной свободы.
Германн Гессе
Без передышки
Сердце, птаха, что с тобой?
Всё твердишь свои вопросы:
Скоро ли минуют грозы?
Скоро ли придет покой?
О, я знаю: и в аду
Успокоимся едва ли,
И в раю найдем беду,
Ту, что раньше не встречали;
И опять в который раз,
Всё завертится по кругу
В шевеленье звездных масс,
В притяженье их друг к другу.
Гавот
Две скрипки в городском саду
Поют в два голоса, и пары
Кружат, как лебеди в пруду —
Всё тот же, тот же танец старый.
Ах, этот бедный старый сад,
Он знает: было всё иначе
Каких-то двадцать лет назад,
Но это ничего не значит.
На севере
Хочешь знать, о чем мечтаю?
Будто в молодости ранней
Вижу солнечную стаю
Желтых скал и белых зданий.
Белый город в дымке синей,
Город мраморных окраин,
Вдруг предстал, как на картине,
То – Флоренция, я знаю.
Там в саду, заглохшем, старом,
Где стучит от ветра ставень,
Счастье ждет меня задаром,
Что когда-то я оставил.
Элеонор
Вдруг осенью я вспомнил о тебе —
Леса стоят во тьме, сам по себе
День вдруг погас за дальними холмами.
Какой-то звук доносится с небес, —
Не ветер ли раскачивает лес
С безлиственными деревами?
Ночь подступает; стали вдруг видны
На небе звезды; бледный серп луны
Неярким светом землю озаряет
И равнодушно смотрит сверху вниз
На сонный лес и на лепной карниз,
Что плотно к крыше прилегает.
Зимой, когда за окнами темно
Становится, и снег стучит в окно,
И страшный ветер сад ночной тиранит, —
Рояль звучит, и с чудною тоской
Мне прямо в сердце льется голос твой,
И, словно нож, мне сердце ранит.
Тогда вдруг к лампе тянется рука,
Неверный свет плывет издалека,
И твой портрет в тяжелой старой раме
Грустит, как встарь, под бременем надежд —
Тогда целую край твоих одежд
И на колени падаю, как в храме.
Гюнтер Айх
Конец лета
Кто проживет без утешения деревьев?
Как хорошо, что они умирают вместе с нами!
Персики собраны, сливы меняют окраску,
меж тем, как время шумит под аркой моста.
Последним птицам я вручаю свое отчаянье.
С каким достоинством они летят.
Их треугольник
просматривается сквозь листву,
движенье крыльев обещает осень.
Это называется терпением.
Скоро и мы прочтем письмо на птичьем языке.
Под языком лежит холодный пфенниг.
Где я живу
Когда я открыл окно,
в комнату вплыли рыбы,
сельди. Казалось,
большая стая рыб проплыла мимо моего окна.
Кроме того рыбы резвились в саду под грушами.
Но, в большинстве своем,
они держались поближе к лесу,
там, где был карьер с гравием.
Это утомляло. Однако еще более досаждали
матросы
(также высоких рангов, штурмана, капитаны),
которые чуть ли не каждую секунду подходили к окну
и просили огня для своих трубок
с отвратительным табаком.
Я решил переехать.
Инвентаризация
Это – моя шапка,
это – мое пальто,
это – моя бритва
в холстяном мешке.
Консервная банка:
моя тарелка, мой кубок,
на ее блестящей жести
я нацарапал свои инициалы.
Я нацарапал их вот этим
драгоценным гвоздем,
который всегда прячу
от завистливых глаз.
В сумке для хлеба —
пара шерстяных носков
и еще кое-что, о чем
я не скажу никому,
на что я кладу по ночам
свою голову.
Папка для бумаг
лежит между мной и землей.
Графитовый стержень
мне особенно дорог:
днем он записывает стихи,
которые я придумал ночью.
Это – мой блокнот,
это – моя плащ-палатка,
это – мое полотенце,
это – моя иголка и нитки.
Оптика
Когда ослабевает зрение
мы подходим почти вплотную,
чтобы разглядеть лица друзей.
Мы надеваем очки,
пользуемся контактными линзами
и с удивлением замечаем
совсем близко
грязь
под ногтями наших врагов.
Арьергард
Вставай, вставай!
Не время рассиживаться,
известие пришло до рассвета.
Пора собираться в дорогу, как другие.
Они оставляют пустые дома и спящие улицы
под защитой луны. Разве защитит их луна?
Когда мы пишем слова – безмолвие водит нашей рукой.
Влага испаряется из каналов,
и дорожные указатели вращаются, как флюгера.
Когда мы вспоминали о дорожных знаках любви,
узнаваемой в поверхности воды и в веянье снега!
Пойдем, пока мы не слепы!
Послание дождя
Слова, обращенные ко мне,
барабанят по шиферным и по кирпичным крышам
от дождя к дождю,
волочась,
как застаревшая болезнь,
контрабандный товар,
который не хочется иметь при себе —
С той стороны окна – звучащий подоконник,
пляшущие буквы соединяются в слова,
дождь говорит
на языке, который
понятен только мне —
Пораженный, я вслушиваюсь в его бормотание,
в котором отчетливо различаю
возгласы отчаянья,
проклятья, жалобы
и бесконечные упреки.
Всё это раздражает меня,
так как я не чувствую за собой никакой вины.
Тогда я громко говорю,
что не боюсь дождя,
что мне не страшны его угрозы
и, что в скором времени
я выйду на улицу, и мы поговорим с ним начистоту.
Эй!
Где загораются огни
прохожу я никем не видимый.
Ты ничего не узнаешь обо мне из писем
и в стихах меня – нет.
В последний раз бьют часы
для вас, для всех.
Ты больше не встретишь меня,
пока я не позову.
Присутствие
В различные дни встречаемые мною
тополя Леопольдштрассе,
всегда осенние,
всегда в паутине тумана и солнца
или в паутине дождя.
Где ты, когда идешь со мной рядом?
Всё та же паутина прошлых времен
прежде и в будущем:
жизнь в пещерах,
эпоха троглодитов,
горький привкус колонн Гелиогабала
или отеля святого Морица.
Древние пещеры, бараки,
где начиналось наше счастье,
наше бедное счастье.
Пожатие твоей руки, которая мне отвечает,
архипелаг, цепь островов, наконец, песчаная отмель,
неуловимые очертания
сладости единения.
(Но ты ведь – в моей крови,
как эти камни возле садовой ограды,
как эти пожилые мужчины, отдыхающие на скамейках,
как шум трамвая, проходящего мимо,
как анемоны,
изнемогающие от тяжести капель
и влажности твоих губ —)
И снова эта паутина, которая нас опутывает,
невозможность присутствия,
умирающая любовь,
доказывающая случайность наших встреч,
поредевшая листва на тополях,
напоминающая о муниципалитете,
осень в канавах
и ответы на все вопросы любви.
Конец августа
Животами кверху плавают мертвые рыбы
между ряской и прибрежными камышами.
У ворон есть крылья, поэтому они не боятся смерти.
Порой мне кажется, что Бог
благоволит лишь к крошечной улитке.
Он мастерит ей дом. Нас он не любит.
Белые облака пыли тянутся вечером за автобусом,
везущим футбольную команду с соревнований домой.
Месяц запутался в ивовых кустах
в обнимку с вечерней звездой.
Бессмертие, ты где-то рядом, в межкрылье
летучих мышей,
в ярком свете прожекторов,
спускающихся с холма.
Предзимье
Забудь
о теплом молоке,
о первом снеге.
Формуляры не могут больше ждать.
Травяной газон – в бугорках кошачьих могил.
Моя дочь с нетерпением ждет зимы:
еще немного и она вырастет из своих коньков.
Почтовый ящик на входной двери стал вдруг
слишком велик.
По утрам я беру уроки игры на фортепьяно,
учиться музыке никогда не бывает поздно.
Улыбающийся крестьянин
идет по снегу, оставляя следы.
Рабочий кабинет
Ни одну из этих книг я уже не прочту.
Мне вспоминаются
письменный стол из бревен, оплетенных соломой,
книжные полки из необожженного кирпича.
Боль остается, даже когда образы уходят.
Я хотел бы закончить свою старость
в зеленых сумерках вина,
без разговоров. Есть из оловянных тарелок.
Взгляни на мой стол! Там, в тени —
желтеет старая карта Португалии.