– Сегодня?
– Разве что-нибудь изменилось?
– Нет, – ответил Юниор. – Все осталось по-прежнему.
– Чему же вы удивляетесь? Думаю, что я не ошиблась. Георг собирался ехать проститься с вами, помахать рукой…
Ну да, Георг присутствовал на старте. Значит, буквально в последний день он снял со своей жены матрицу. Да еще ухитрился сделать это так, что у нее ничего не сохранилось в памяти, иначе она непременно упомянула бы. Впрочем, может быть, еще скажет…
– Всю жизнь буду гордиться тем, что последний раз перед стартом вы позавтракали у меня. И более того: последнюю на нашей планете ночь проспали в моем саду… – Она улыбнулась. – Хотя нет. Не бойтесь. Я не стану рассказывать об этом. Напротив. Буду молчать. Иначе ведь могут не поверить, что это получилось, ну, просто так. А Георгу достаточно будет услышать от кого-то даже самое глупое предположение, чтобы… – Она резко переменила тему. – Ну я шучу, вы уже поняли. Бегу, бегу. Воображаю, какой голод испытываете вы, а я все болтаю. Не обижайтесь, Юниор, милый. Значит, так: кофе, тартинки… Но прежде – салат.
Юниор только кивал.
– А против рыбы вы станете возражать? У нас прекрасная рыба.
– Рыба?..
– Решено. Одним словом, вы капитулируете. Сдаетесь на милость победителя.
Юниор поднял руки.
– Охотно.
– Вы поступаете правильно. Все равно вам пришлось бы признать поражение, но после напрасных жертв. В награду вам я сразу же после завтрака разбужу Георга, раз уж он вам так нужен. И вы совершенно не потеряете времени. За едой Георг все равно никогда не говорит о делах…
Она одарила Юниора еще одной улыбкой и исчезла в доме. Красивая женщина, – подумал Юниор. – Помню, как она поднималась тогда на крыльцо. Почти как сейчас. Забавно. Встретить знакомого человека там, где никого встретить не ожидаешь – кроме разве Курьера, но и того тоже не ожидаешь: это – потом. Не человека же, какой она человек! – снова всплыло у него в голове и снова кануло куда-то, потому что Зоя вошла, катя столик, на котором уже было приготовлено все для завтрака. Всякая посуда, пустая и полная, а посреди – фарфоровый кофейничек, распространявший вкусный запах. Зоя быстро расставила все, как полагалось, села, улыбнулась:
– Вы у меня в гостях, так что я поухаживаю за вами.
Юниор только кивнул, улыбаясь широко и неосознанно, не зная, что принято в таких случаях отвечать: забыл, забыл все на свете, дикарь… Зоя положила что-то на его тарелочку, еще и еще, налила кофе – пряный запах ударил в ноздри. Юниор, не размышляя, потянулся за чашкой, поднес к губам. Розовая полоса на тыльной стороне недавно обожженной кисти руки оказалась перед глазами. Рука дрогнула. Медленно распрямилась, ставя чашку на место.
– Спасибо, Зоя…
Она обиженно подняла брови.
– Претензии к рецепту? Или вы вообще не пьете кофе? Можно чай, соки…
– Нет, Зоенька. Ваше очарование чуть было не заставило меня забыть… (о чем же забыть, черт возьми?) о моей диете. Она неизбежна при таком старте, какой предстоит мне.
– Неужели в день старта вы обязаны поститься?
– Вот именно! Разве Георг не говорил вам?
– Ни слова. Но я спрошу у него! Как нелепо… Но хоть что-нибудь! Чтобы мне не казалось, что вы обижены.
– Ну что вы, Зоя. На что я мог бы обидеться?
– Не знаю. Бывает… Может быть, вас смущает, что я принимаю вас в отсутствие Георга? Но он же дома, он просто спит.
Как же, спит он, хотелось ответить. Хотя как знать – Георг мог задать Комбинатору и свою собственную матрицу, от него можно всего ожидать, теперь я это понял…
– И что же? – ответил он вслух. – Почему его отсутствие должно смущать меня? – Он постарался улыбнуться как можно очаровательнее. – Может быть, наоборот, оно придает мне смелости! Но вы ешьте, Зоя, пусть мой отказ вас не смущает – необходимость! Честное слово, я с громадным удовольствием присоединился бы к вам.
– Я и правда проголодалась… – Она положила себе на тарелку чего-то – зеленого с белым.
– Разрешите мне поухаживать за вами.
– С удовольствием… Да, пожалуйста… Нет, это – потом…
Юниор налил ей кофе. Рука не дрожала. А в груди бешено колотилось сердце. Ну и мир! Такие провокации! Еще секунда – и я выпил бы! И конец всему. Нет, не всему – мне конец. Сожгло бы. Пусть вода здесь и натуральная, но кофе наверняка такой, как и всё вокруг. Разорвало бы на кусочки. И Зое пришлось бы вместо завтрака наводить здесь чистоту…
– Чему вы улыбаетесь, Юниор?
– Так… может быть, тому, что вы подозреваете меня в обидчивости. Или в пристрастии к этикету.
– Не знаю… У вас могли быть какие-то… личные отношения с Георгом. Он, знаете, не из легких людей. Подчас с ним бывает трудно даже мне. И на работе иногда…
– На работе бывает все что угодно.
– И все же он не из легких… У вас не возникало с ним никаких осложнений?
– Из-за чего?
– Помните – на банкете мы танцевали с вами, потом еще немного поболтали…
– И что же? По-вашему, это могло ему не понравиться? Он говорил вам что-нибудь по этому поводу?
Зоя ответила не сразу:
– Сейчас как раз такой период, когда мы не очень много разговариваем. Когда он занят серьезной работой, дома он почти немеет. Нет, мне он не сказал ни слова. О нас с вами – я это имею в виду.
– Простите.
– За что же?
– Предложить вам еще что-нибудь?
– Благодарю, но я сыта. Не позволяю себе много есть. Пресловутая линия…
– У вас она, я бы сказал, идеальна.
– Спасибо за комплимент, но к такой я стремлюсь.
– Это так важно?
– Мужчине никогда не понять таких вещей. Не примите за упрек: у нас от природы разное мышление.
Милая девочка, сожалел Юниор, какая же ты природа? Ты – продукт даже не вторичный, а третьего порядка, а природа тут – то, что за куполом. Но насколько же ты приятнее той природы!
– Да, – сказал он со вздохом, – в этом смысле мы глубоко ущербны. И все же – разве мы не умеем ценить красоту?
Интересно, отметил он для себя, как-нибудь потом надо будет потолковать со специалистами. Точно зная, что она – всего лишь фикция, я веду себя с нею так, как если бы она была самой настоящей женщиной. Что это – влияние красоты? Но ведь в самом деле – настоящая, только происхождение ее не то и условия существования крайне ограничены: до поры, пока не снято поле. А во всем остальном – женщина. И с ней можно…
Эта простая мысль ударила его, как боксер, прямо в одну из самых уязвимых точек – и он поплыл в «грогги» и перестал дышать.
– Умеете, хотя и не все. И часто – не так, как следует. Слишком утилитарно. Венеру ведь вы не примеряли к себе в постели?
– Нет, – улыбнулся он.
– А просто женщину, если она красива?
– Но она ведь живая!
– Да. И поэтому ей поклонение еще нужнее.
– Вы правы, – сказал Юниор. – Но этому надо учить. Как и восхищению Венерой, кстати. – Он поднялся, отодвинув кресло. – Позвольте поблагодарить вас…
Зоя протянула руку, Юниор поцеловал ее и в очередной раз удивился точности работы программистов. Все, буквально все – даже запах духов, какими пользуются много лет подряд, так что он как бы въедается в кожу… А ведь еще несколько часов назад этой женщины не существовало в природе.
– И все же меня терзает совесть, – сказала Зоя. – Вы так и вышли из-за стола голодным.
– Не ваша вина. Я рад тому, что и не моя: я не простил бы себе, если бы обидел вас как хозяйку дома.
– Посидите еще. Я попытаюсь разбудить Георга, он ведь вам нужен…
Зоя снова ушла в дом. Юниор глядел ей вслед, размышляя. Не так-то просто было понять, что побудило Георга снять матрицу именно со своей жены. Желание, чтобы и в других мирах увидели ее, поняли, что такое красота в земном понимании (в понимании Георга точнее; но в этом случае никто, пожалуй, не стал бы с ним спорить). Может быть. Или… процесс матрицирования вовсе не так безвреден, как уверяли специалисты, и Георг не хотел подвергать риску постороннего? Кажется, времена трагической медицины давно миновали. И потом, Георг при всех приписываемых ему подлинных и вымышленных недостатках человек порядочный: нет никаких доказательств иного. Он прежде снял бы матрицу с самого себя. Может быть, он так и сделал? В таком случае Георг вскоре покажется в дверях, заспанный и немного злой. Странная была бы ситуация: фикция Георга приняла бы участие в испытании и, наверное, у нее возникли бы какие-то идеи по улучшению аппаратуры, создавшей его самого… Ну а если ни то и ни другое? Какие-то причины более личного порядка? Ходят слухи, что он смертельно ревнив. Остроумно было бы: создать фикцию собственной жены – для поклонения всех желающих, подлинник же держать поближе к дому. Да (фантазия обрадованно разыгрывалась, как жеребенок, выпущенный на никем не тронутый лужок), но можно представить, что фикция возвращается домой. А она неизбежно вернется домой, больше ей идти некуда, и потом – она его жена, и ее не убедишь в другом, их просто стало две абсолютно одинаковых женщины; она вернулась – и сможет ли Георг сам различить их? Нет, наверное: близнецы, по сути дела. И пришлось бы Георгу срочно выключать поле, чтобы разобраться: та, что останется, и будет настоящей. М-да, вот какие коллизии могли бы возникнуть. Нет, никакие личные интересы тут, конечно, не замешаны. Тут…
Зоя вышла из комнаты; она казалась слегка удивленной.
– Странно: в спальне его нет…
Юниор пожал плечами:
– Наверное, встал уже. Принимает ванну.
– Нет. Я посмотрела.
– А когда вы вставали – он еще спал?
– Н-не знаю… – Зоя чуть замялась. – Мы пользуемся отдельными спальнями. Но вечером он приехал, поужинал, ушел к себе и сразу лег, по-моему. Ушел… купаться? Мы бы его встретили. Может, отправился пройтись по парку?
– Вероятно.
– Я схожу посмотрю…
Зоя сбежала с крыльца. Юниор кивнул собственным мыслям. Никакой трагической медицины. Себя копировать Георг не стал. Он пребывает сейчас на Земле вместе с Зоей – настоящей, но теперь не единственной в мироздании.