Настя схватила телефонную трубку. Ей везло не часто, но сегодня был именно тот случай. Антон оказался в гостях у Доценко.
— Рудник? — переспросил он. — Был. Точно был. Статья сто двадцатая.
— Какая?! — Настя чуть не уронила телефон.
— Сто двадцатая. Я потому и запомнил, что статья редкая, а в тех карточках вообще единственная. Я еще тогда подумал, что он однофамилец нашего начальника типографии. Нет, имени и отчества, конечно, не помню.
Однофамилец? Родственник? Или сам лично Борис Васильевич Рудник оказался любителем несовершеннолетних девочек? Черт возьми, ну и в положение она попала. Хорошо, если это однофамилец. А если нет? Тогда ни с какими просьбами о Руднике к Павлову обращаться нельзя. Придется переписывать весь сценарий. Ах, как некстати, если речь идет о том самом Руднике! То есть для дела Филатовой, конечно, хорошо, а для борьбы с Ковалевым — не очень. Если Павлов заметит, что Лебедева крутится около Рудника, он забеспокоится, а тревожить его нельзя. Но это только при условии, что Рудник — тот самый… Если же не трогать Рудника, то придется искать другой источник информации о Ковалеве, и опять время уйдет. Придется сыграть с Павловым в открытую…
— Уже готово? — не скрыл своего восхищения Павлов, пролистывая принесенный журналисткой текст интервью. — Вы очень быстро работаете, Лариса. Красивая женщина должна себя щадить, — многозначительно добавил он.
— У меня нет возможности щадить себя. Чтобы зарабатывать деньги, надо быстро поворачиваться.
Павлову показалось, что она сказала это раздраженно и сухо. И вообще сегодня Лариса была другая, чем-то недовольная, все время озабоченно поглядывала на часы. Кажется, только и ждет, когда можно будет вскочить и уйти. Но Александр Евгеньевич так легко завоеванные позиции не сдавал. Он слишком хорошо помнил, какая она была всего два дня назад, в субботу. Нет, в таком настроении он ее не отпустит.
— Что с вами, Лариса? — мягко спросил он. — Чем вы расстроены?
Она уклонилась от ответа, сделав вид, что не слышит.
— Прочитайте, пожалуйста, текст, Александр Евгеньевич. Если вас устраивает, будем ставить в номер через две недели.
— А если меня что-то не устраивает? Вы будете переделывать и опять придете ко мне? Или бросите эту затею?
Она молча курила, всем своим видом выдавая нетерпение. Павлов поднялся со своего места, подошел к приставному столику, за которым сидела Лариса, подвинул себе стул, сел рядом с ней. Ласково взял ее за руку, тихо заговорил:
— Лариса, вы должны понять, я не хочу, чтобы наша сегодняшняя встреча оказалась последней. Но от моего желания мало что зависит, решение принимаете вы. И если ваше решение будет таково, что мы больше не увидимся, я не могу допустить, чтобы расстались мы вот так — сухо, по-деловому, взаимно недовольные. Согласитесь, у нас нет повода сердиться друг на друга.
Не отнимая руки, Лариса подняла на него темные глаза и горько усмехнулась:
— Я бы хотела, чтобы вы были правы. Но, к сожалению, это не так.
— Что именно не так?
— Решение принимаю не я. Мне его навязывают и ставят в такие условия, что отказаться я не могу.
Павлов понял, что она вот-вот расскажет, поделится с ним своими неприятностями, а там, глядишь, и разговор станет более задушевным, и Лариса смягчится. Он быстро прикинул, что лучше: остаться сидеть, держа ее за руку, или предложить кофе. Он осторожно поднес ее пальцы к губам, поцеловал.
— Давайте-ка я сделаю вам кофе, а вы мне расскажете, как можно поставить вас в такие условия, чтобы вы не могли отказаться. Может быть, я смогу этому научиться, — лукаво улыбнулся он.
Оказалось, Ларисе заказали материал о предсъездовской борьбе в парламенте, причем ясно дали понять, что акценты должны быть расставлены в пользу нынешнего премьер-министра и резко против его конкурента. Она, Лариса, человек независимый по натуре и не терпит, когда ей делают такие заказы, она привыкла писать так, как сама думает. Это во-первых. А во-вторых, она слишком долго жила за границей, в России сравнительно недавно, в парламентских кругах у нее никого нет, и она ума не приложит, как ей собрать информацию. Она решила было отказаться от материала, но дело в том, что заказчик — не та газета, в которой она работает, а совсем другая, и с просьбой они обратились к ней через мужа, который от них сильно зависит и очень просил ее взяться за работу. Особенно ее смущает невероятно высокий гонорар, который ей обещали, но, с другой стороны, деньги так нужны!..
— И вы из-за этого переживаете? — посочувствовал Павлов, подавая ей чашку.
Лариса молча кивнула, каштановые пряди упали ей на лицо. Она резко тряхнула головой, убирая волосы, рука ее непроизвольно дернулась. На темно-синей ткани расплылось кофейное пятно. Павлов явственно услышал, как она с досадой пробормотала что-то вполголоса, но не понял ни слова, разобрал только гортанные звуки. Лариса закусила губу, быстро глянула исподлобья, но Павлов сделал вид, что ничего не заметил.
— Ошпарились? — кинулся он к ней. — Как же вы так неосторожно!
Лариса, казалось, полностью овладела собой, достала носовой платок и аккуратно промокнула пятно на комбинезоне.
— Ничего страшного, на темном не будет заметно, когда высохнет, — спокойно сказала она.
«Так-так, голубушка, — подумал Александр Евгеньевич, — похоже, ты слишком долго жила на Востоке, в своей тюркоязычной среде. Учитель русского у тебя был первоклассный, но внезапный испуг — классическая ситуация, при которой вылезло твое настоящее происхождение. Ты какая же Лебедева, как я — Саддам Хусейн. И никакая газета тебе ничего не заказывала. Ты собираешь информацию для каких-то промышленных кругов, которые хотят поддержать премьера и не допустить его смены. Может, ты, конечно, и Лебедева, но по мужу, а не по рождению. Вот подарок-то я сделаю Борису! Пусть знает, что я своих в беде не бросаю. Жаль, что нельзя тебя в постель уложить, уж больно ты хороша! Но — опасно. Вовремя я тебя раскусил. А впрочем, может, и не опасно. Ладно, посмотрим».
— Давайте будем считать, что это пятно — самая большая ваша неприятность на сегодняшний день, — торжественно произнес Павлов. — Потому что в решении другой проблемы я, кажется, могу вам помочь. Мой старинный приятель — сотрудник аппарата парламента. Он как раз примыкает к той группировке, которая поддерживает премьер-министра и борется с его конкурентами. И он, если я его попрошу, будет рад побеседовать с вами.
Глаза Ларисы радостно загорелись, на скулах выступил румянец.
— Вы не шутите, Александр Евгеньевич? Вы в самом деле можете мне помочь? А этот ваш приятель, он достаточно информирован? Вы ведь понимаете, какого рода сведения мне нужны… — Лариса замялась.
— Я понимаю, — очень серьезно сказал Павлов, — что большие деньги не платят за то, что можно прочесть в любой газете. Вы можете быть уверены, Лариса, что я рекомендую вам того, кто вам нужен. Его фамилия Рудник. Не слыхали?
— Нет. А кроме него, у вас там нет больше знакомых?
— Заверяю вас, Лариса, Рудника вам будет более чем достаточно. Он очень, — Павлов подчеркнул это слово, — много может рассказать. Вам никто другой и не понадобится. Ну так как, звонить?
— Конечно. Спасибо вам огромное. — Лариса облегченно улыбнулась. — Вы прямо камень с моей души сняли.
Позвонив Руднику и отправив к нему журналистку, Александр Евгеньевич снова снял телефонную трубку.
— Это опять я. Послушай, та девица, которую я к тебе направил… Одним словом, ты можешь сделать хорошую игру. Информация уйдет за кордон, это сто процентов. А ты чист, как ангел, по документам она — наша журналистка. Так что расскажи ей все, что знаешь. Хватит каштаны из огня своими руками таскать, пусть миллионеры на тебя поработают. И не раскисай, Борис, ты понял меня?
Павлов брезгливо поморщился, вспоминая унылый голос своего собеседника. Тряпка! Чуть запахло паленым, еще и близко огня нет, а он уже растаял, растекся мокрой лужицей. Его и хватило-то только на то, чтобы найти «заказника», и то из последних сил держался. А когда дело было сделано, совсем расклеился. Больше ни на что не годен. Надо, надо поддержать его, пусть воспрянет духом, немного удачи ему не повредит. А то если все кругом будет плохо, так, не приведи господь, еще с повинной побежит. И как такие слюнтяи наверх пробиваются — уму непостижимо! Трус. Нашел, чего бояться. Знал бы он…
Павлов поежился. Эта мерзавка Ирина была права только наполовину, если будет скандал — ему всегда можно слинять из органов. Подумаешь, карьера! Гроши. Но на вторую половину она не была права, потому что вторая половина… Ох, лучше об этом не думать. Он в живых не оставит. Я ведь ему поклялся, что в Энске за ним ничего не осталось, все стерильно, никто не докопается. И он мне поверил. Но предупредил, что если по моей вине что-нибудь случится, то мне не жить. За обман и непослушание он наказывает беспощадно. За ним — такая сила, что думать страшно. Международная наркомафия. Посадила его генеральным директором СП, через которое деньги отмывают. И условие поставила: в России ты должен быть кристально безупречен, на твое СП не то что тень, намек на тень не должен попасть. И он дал им гарантию, а под этой гарантией — его, Павлова, честное слово. А он допустил такой промах с этими дурацкими карточками! Разве пойдешь сейчас к нему признаваться? Следующего утра уже не увидишь. У них дисциплина жесткая. Поэтому и «заказника» пришлось искать через Бориса, хотя и понимал Павлов, как это рискованно. Лучше было бы через него, конечно, но ведь пришлось бы объяснять, в чем дело, а это все равно что приговор себе подписать. Нет, в сравнении с ним никакой скандал не страшен. Хорошо, что Борис ничего не знает, а то со страху бы уже на Петровку побежал. Или к нему…
От этой мысли Александр Евгеньевич вмиг похолодел. «Да нет, — успокаивал он себя, — не может быть, Борис