– Тогда расскажи что-нибудь сама, а я послушаю, – сухо предлагает мама. – Если, конечно, это будет мне интересно.
Практически невыполнимая задача. Моя работа для нее темный скучный лес, а личная жизнь – поле для стычек. Нет, это не я ханжа, это мама слишком… неконсервативна. Может, будь она построже в этом вопросе, папа от нее и не гулял бы.
Я огрызаюсь, мама обижается еще больше, и прощаемся мы очень холодно.
Я завариваю себе зеленый чай с ягодами годжи и вуайской вишней, выпиваю, успокаиваюсь и начинаю чувствовать себя немного виноватой. Ну что мне стоило просто слушать ее старческую болтовню и вовремя поддакивать? Какая разница, чему! Главное, что мама довольна, и киборга ей подарила я, поэтому все комплименты в его адрес, считай, мои. Гордиться надо, что прошло уже больше года, а мама по-прежнему на него не нарадуется.
Но я все равно чувствую себя родителем, сдуру купившему трехлетнему ребенку вувузелу. Он-то в восторге, да, а вот все остальные… И персонал, наверное, втихомолку смеется над малость тронувшейся на киборге шефиней, вот позорище-то…
***
Свое день рождения я отмечаю с бизнес-партнерами, в самом фешенебельном ресторане столицы. Нейтральная, ни к чему не обязывающая компания, легкие изысканные закуски. От горячего я отказываюсь, от десерта – тоже.
Партнеры не настаивают, делают комплименты моей фигуре.
Я берегу не фигуру, а аппетит. Вечером я лечу к маме на традиционный ужин в нашу честь – ведь, по ее словам, она тоже немало потрудилась ради этого праздника. Меня это немного коробит – ее день рождения принадлежит только ей, а мой, получается, «общий». Слава богу, у меня достаточно денег на in vitro-репликацию, и если я решусь завести ребенка, этот праздник будет безраздельно принадлежать ему.
Когда я сдуру проговорилась об этом маме, она усмехнулась и коварно заметила: «Но ведь тогда ты никогда недополучишь свою половинку праздника, Лидия». – «Ну и что? Она мне не нужна!» – «Если бы это было так, тебя бы не беспокоило, нужна ли она твоему ребенку. И что, если ему окажется нужнее нечто другое?».
С ней совершенно невозможно спорить, у нее просто иная логика.
Когда я приезжаю в ресторан, он уже закрыт, и персонал распущен по домам. В мой день рождения мама всегда готовит сама, и хотя меня раздражает ее постоянная беготня на кухню, «вкус детства» все искупает. Я никогда не заказываю индостарское крлоо в других ресторанах, их блюда кажутся издевкой над маминым фирменным рецептом.
Сегодня на кухню бегает киборг, а мама сидит напротив и наблюдает за мной со странным выражением лица, словно чего-то ожидая.
– Добавки? – вкрадчиво спрашивает она.
– Да, спасибо! – Я скребу вилкой по почти пустой тарелке, отправляю в рот последние крохи и от всей души говорю: – Так готовить крлоо как ты, мамочка, никто не умеет!
– Это не я готовила, – теперь мама улыбается, открыто и триумфально. – А Джек.
– Что?!
– Да, у мальчика талант.
Мама замолкает и переводит сияющий взгляд на киборга, а мне отчетливо слышится недосказанное: «не то, что у тебя». В детстве я часто помогала маме на кухне, особенно когда ресторан только становился на ноги и мы не могли позволить себе нанять помощника, но это воспринималось как невыносимо скучный однообразный труд. Въевшиеся в одежду и волосы запахи еды, короткие не накрашенные ногти, иначе все равно обломаются и облупятся… одноклассницы вечно надо мной смеялись. Я поклялась, что когда вырасту и разбогатею, то больше никогда не буду готовить, и держу слово уже пятнадцать лет.
Меня прорывает.
– Мама! – Я так раздраженно швыряю вилку на тарелку, что она отскакивает и прыгает по столу. – Это не мальчик! Это киборг, машина! Ты просто записала в него рецепт, а он его воспроизвел!
– Лидия, – голос матери серьезнеет, – за тридцать лет работы моего ресторана никто не смог воспроизвести этот рецепт. Ни мои подмастерья, ни конкуренты, которые приходили сюда с киборгами в надежде его выведать.
– Ну так они просто приходили, а ты же при нем еще и готовила! Время готовки, температура, качество продуктов, что там еще…
Мама упрямо мотает головой.
– Нет, Лидия. Я же говорю – посетители чувствуют разницу, даже когда у плиты стоит Томас, наш лучший повар. Джек скопировал не рецепт, а дух блюда, да так, что даже ты не смогла отличить.
– Спасибо, я, кажется, уже наелась. – Я не сдерживаюсь и едко добавляю: – И, кстати, я отличила, просто не хотела тебя расстраивать! Обычно оно намного вкуснее.
Мама только улыбается, печально и укоризненно.
Обмануть ее так же невозможно, как понять.
***
Сегодня я замечаю кое-что новенькое.
На шее у маминого киборга посверкивает серебряная цепочка, а на ней – увесистый кулон-логотип маминого ресторана, с тремя мелкими сапфирами в роли Мишленовских звезд.
Такие есть у всех наших шеф-поваров, у мамы и у меня. Мама носит свой, не снимая, мой лежит в недрах сейфа как фамильная, но чересчур пафосно и глупо выглядящая драгоценность.
На киборге он выглядит еще глупее.
– Ой, мама, неужели ты наконец начала использовать дополнительные программы? – язвительно шучу я. Мол, чем еще киборг мог заслужить такую награду, фактически означающую принадлежность к нашей семье или заслуги перед ней? Ведь кухонную технику мама побрякушками не обвешивает!
– Лидия, ему же всего три года! – неожиданно серьезно возмущается мать. – Как ты вообще могла такое подумать?!
Я закатываю глаза. Ну все, приехали! Теперь она считает эту ходячую кофеварку не только человеком, но и ребенком!
– Ему уже три года, давно пора обменять его на новую модель. Хочешь, пришлю тебе свежий каталог?
– Еще чего! – Мама забавно (хотя мне совсем не смешно), как курица цыпленка, заслоняет киборга от меня. – Не обращай внимания, Джек, я ни за что тебя ни на кого не обменяю!
Киборг «выполняет приказ» – как смотрел сквозь меня тупым стеклянным взглядом, так и смотрит.
– Меня же ты на него обменяла! – вырывается у меня.
Мама потрясенно всплескивает руками.
– Господи, Лидия, что за чушь ты несешь? Да даже если бы у тебя появился настоящий брат, неужели из-за этого я стала бы любить тебя меньше?!
– Мама, в том-то и дело, что он не на-сто-я-щий! – Я пытаюсь говорить медленно и спокойно, чтобы мама поняла: меня беспокоит не киборг, а ее одержимость им. – Послушай, может, тебе действительно стоит завести еще одного ребенка, почувствовать разницу? Ты еще в прекрасной физической форме, а современные технологии репликации…
– А может, это тебе давно пора порадовать меня внуками? – возмущенно перебивает меня мама. – Хотя бы ради того, чтобы понять, чем родительская любовь отличается от эгоистичной.
Здравствуй, очередной скандал! Я ухожу, демонстративно аккуратно прикрывая за собой дверь, и в этот короткий миг мне кажется, что на кукольном лице киборга наконец появилось выражение.
Злорадство.
***
Я случайно встретила их в городе. Точнее, издалека услышала мамин голос, громкий и высокий, который она не имеет обыкновения приглушать, даже когда речь идет о чем-то интимном. Подростком я очень ее стыдилась – ругалась, отставала на несколько шагов или вообще переходила на противоположную сторону улицы, чтобы никто не догадался, что мы вместе.
Сейчас я тоже стыжусь, но, напротив, стараюсь держаться поближе и регулярно прошу ее говорить потише. На несколько минут помогает, потом она снова привычно повышает голос.
Киборгу плевать на репутацию хозяйки, он идет рядом и так «увлеченно» смотрит маме в рот, что она рада стараться. И она опять надела эту дурацкую пеструю шапочку с помпоном и ярко-розовые варежки с оленями, от которых даже первоклашки уже отбрыкиваются! Но мама искренне верит, что прохожих ее вид радует, а не смешит.
Киборг, напротив, выглядит очень элегантно – теплая кожаная куртка, черные брюки, те самые крутые ботинки и модная стрижка, эффектно припорошенная снежинками. Видимо, он работает в режиме имитации личности: пока не приглядишься – не поймешь, что это не человек.
Вместе они производят совершено убийственное впечатление – престарелая сумасбродка с красавчиком-жиголо! Какое счастье, что я рассталась со своим спутником несколько минут назад, и он не успел увидеть это!
– Лидия! – бурно радуется мама, «первой» заметив меня (нет, я не собиралась проходить мимо, просто никак не могла решить, как мне на это реагировать).
– Здравствуй, мама, – говорю я, выразительно глядя на помпон, но мама не замечает – или не желает замечать – моей страдальческой гримасы.
– Что, тоже решила прогуляться по городу? В этом году рождественские инсталляции просто великолепны, особенно на площади Семи Ветвей!
От мамы отчетливо пахнет глинтвейном. Как, ну как человек ее уровня и вкуса может пить невесть из чего сваренную бурду в одноразовых стаканчиках?! Я даже в молодости ею брезговала, а праздничную толпу с ее примитивными развлечениями возненавидела уже лет с десяти.
Но спорить с мамой – все равно что босиком топтать разбитое стекло. Оно только крошится и режет еще глубже и больнее.
– Нет, у меня была деловая встреча в этом районе, мой флайер стоит вон на том паркинге. Подвезти тебя домой?
– Что ты, мы с Джеком только начали веселиться! Хочешь с нами?
На какой-то миг мне действительно хочется все бросить, хотя бы на час отключить в себе перфекциониста и, как в детстве, бродить по выбеленным снегом улочкам за руку с мамой, жадно вдыхая морозный воздух, пахнущий хвоей, корицей и мандаринами.
Я внезапно понимаю, что глинтвейном пахнет не только от мамы.
– Нет, мам, у меня на сегодня запланировано еще две встречи. Извини.
– Жаль, – вздыхает мама, но ее взгляд, против обыкновения, не гаснет от разочарования, а обращается в другую сторону. – Ладно, пошли, Джек! Пока, дорогая.
– До встречи, мам.
Снег продолжает идти, и я поглубже натягиваю капюшон, прячась от болезненных уколов в лицо.
По крайней меня, я перестала чувствовать себя плохой дочерью. Как бы еще избавиться от ощущения, что ключевое слово тут не «плохой»?..