Никто не смог бы толком сказать, когда он появился. Лет десять назад его вроде как ещё не было, а теперь вот был. Дом на хуторе построили задолго до него, и тот обветшал, брёвна начали подгнивать, крыша покосилась. Осс всё тщательно выровнял, отремонтировал, заменил прогнившее, укрепил рассохшееся, поставил несколько хозяйственных построек и стал жить.
Порой мальчишки добирались и до хутора. Бегали, вопили, бросали в окна маленькие камешки, в общем, ничего страшного, просто мелко хулиганили. Осс не обращал внимания. Он молча работал на огороде, молча колол дрова, молча поправлял покосившуюся крышу. Впрочем, говорить он мог, неразборчиво, шамкая и сминая слова из-за отсутствия губ. По крайней мере, он был в силах объясниться с теми деревенскими, с которыми торговал.
Но однажды в округе стали пропадать дети. Сначала исчез двенадцатилетний мальчик из отдалённого села, чуть позже – десятилетняя дочь кузнеца из соседней деревни, и вот наконец очередь дошла и до Вайлеи. Четверо ребятишек возрастом от семи до девяти лет, три мальчика и девочка, отправились на хутор Осса, чтобы в который раз подразнить его, а потом с криками убежать, наигранно пугаясь, когда он поднимет на них тяжёлый взгляд. Вернулось только трое – одного из мальчиков они потеряли в лесу, пока бежали. В один голос дети утверждали, что Осс гнался за ними и дико ревел, а потом схватил отстающего и откусил ему голову. Деревенский староста понимал, что это не более чем плоды испуга и воображения, но обычные люди ставили правду сердца вперёд правды разума, и на следующий же день у хутора Осса собралась толпа, готовая его растерзать. Главным был Юрги, отец пропавшего мальчика, могучий человек с окладистой бородой. Он зычно кричал, вызывая Осса, и тот вышел – маленький, скособоченный, маска его лица смотрелась особенно жалкой, рубцы посерели и сжались, стянув кожу в морщинистые узлы.
«Где мой сын?» – спросил Юрги, и толпа заорала за его спиной. Осс ничего не ответил. Он продолжал стоять и смотреть, и с каждой секундой его молчания напряжение в толпе нарастало. Староста вышел вперёд, повернулся к жителям и попытался их урезонить, но Юрги просто оттолкнул старика в сторону, и тот исчез где-то позади. Хлипкий заборчик между разъярённой толпой и изувеченным человеком был не физической, а психологической преградой. Кто-то – видимо, Юрги – должен был первым решиться пересечь эту черту, снести эти косые доски, способные помешать разве что заблудшей корове. Жители, всегда воспринимавшие Осса как предмет окружающей обстановки, внезапно почувствовали, что под его иссечённой кожей скрывается что-то страшное, что-то могучее.
Ещё некоторое время Осс стоял перед ними, оставаясь совершенно хладнокровным. Ему было несложно – его лицо так или иначе не могло выражать никаких эмоций. А потом он повернулся и ушёл в дом. На полминуты толпа стихла, а Юрги нахмурился – он не понимал, как следует поступить. И когда он уже готов был ринуться вперёд, перепрыгнуть через забор и ворваться в дом, размазать убийцу своего сына по полу, тот появился снова. Как ни в чём не бывало он вышел из дома с ружьём в руках, вскинул оружие и выстрелил поверх голов. Потом он навёл ствол на одного из стоящих перед ним, и тот развернулся, проталкиваясь через толпу, чтобы сбежать. Осс снова перевёл ружье, и побежал второй, потом третий, а потом и все деревенские отправились восвояси, выкрикивая проклятия и обещая вернуться. Юрги тоже ушёл вместе со всеми, но, отойдя уже на приличное расстояние, оглянулся, и такой огонь бушевал в его глазах, что было понятно: просто так он этого не оставит.
Он и не оставил. Через полтора часа Юрги незаметно подкрался к дому Осса со стороны хозяйственных построек. Он был простым землепашцем, и оружия у него, как и у любого другого из деревни, не было, но он был достаточно силён и взял с собой топор. Уж с калекой-то он мог справиться. Но едва он дотронулся до задних ворот, как они распахнулись, и оттуда выехал Осс на лошади. К крупу были приторочены дорожные сумы – Осс уезжал навсегда. Юрги что-то выкрикнул вслед, побежал и даже бросил топор, но угнаться за лошадью не смог. Обессилев, он остановился и заплакал.
Юрги вошёл на двор Осса. Он заглянул в конюшню – там никого не было, в курятник – куры вели себя, как обычно, носились и кудахтали, а потом в свинарник. Свиньи жрали что-то странное, не обычные помои. Присмотревшись, Юрги понял, что по свинарнику разбросаны останки человека. В грязи прямо перед ним лежала детская рука. Юрги обмер, но заставил себя её взять и отнести в деревню, чтобы показать старосте. Находиться в этом доме он не мог более ни минуты. Староста собрал нескольких мужиков, они отправились на хутор и обыскали дом. Нашлось многое – детские вещи, причём и мальчиков, и девочек, детские кости и недоеденные куски плоти в свинарнике, и самое страшное – головы в холодном погребе. Их было не три, как мог бы подумать староста, а восемь, восемь замороженных голов, в том числе – сына Юрги. Староста отправил человека в город, чтобы тот вызвал искати. Те примчались на следующее утро, обыскали дом и двор, запротоколировали произошедшее и изъяли головы. Юрги было сказано, что он сможет забрать останки сына через три дня.
Это было громкое дело. Шестерых детей опознали, и их рыдающие родители приехали в город за головами. Люди по всей стране боялись выходить на улицу, а детей и вообще никуда не выпускали. Обгоревшего человека искали, но он как в воду канул. В нескольких городах толпа поймала и разорвала других жертв пожаров – теперь ожоги стали символом преступления, и никто не разбирался, убийца ли прячется за бугристой маской или просто какой-то случайный невезучий малый. Со временем всё затихало, а позже искати объявили, что убийца бежал из страны и теперь никому не угрожает. Как ни странно, это было правдой, но один человек так и не сдался. Это был Юрги.
У Юрги не было никого, кроме сына. Ни родителей, ни братьев, ни сестёр, а жена умерла несколько лет назад. В сыне воплотился весь Юрги – все его надежды, чаяния, планы, все его устремления. Теперь Юрги было нечего терять, пала последняя и единственная стена, отделявшая его от пропасти, и целью всей его жизни стало найти обгоревшего человека. Юрги собрался в дорогу, уложил старую палатку, взял свои жалкие сбережения, надел прочные сапоги, которые хранил на будущее, на свадьбу сына, и отправился в путь. В каждой деревне, на каждом хуторе он спрашивал, не проходил ли, не проезжал ли тут обгоревший человек. И почти везде слышал: не видели, не проезжал, не помним. Но несколько человек всё же вспомнили Осса: дровосек видел, как тот проезжал по лесной дороге; девушка заметила, как он смотрел на неё из-за дерева (она ужасно испугалась, подумав, что это демон); старуха с уединённого хутора сказала, что обгоревший человек украл у неё курицу – она видела его, но догнать, конечно, не могла. В общем, Осс оставлял пусть и тонкий, но след. Он не заезжал в деревни, держался леса, еду добывал или воровством, или, вероятно, стреляя дичь – и Юрги шёл за ним по пятам.
Осс двигался быстрее, потому что ему не нужно было расспрашивать людей, плюс у него была фора. Но Юрги был неумолим. День за днём он говорил с местными, сворачивал не туда, возвращался к развилке и двигался верной дорогой, ошибался и исправлял ошибки, и всё полз, полз, полз вслед за Оссом. Он уже дошёл до границы и нашёл место, где Осс переправился – обгоревшего человека вспомнил нелегальный лодочник, берущий пять монет за переправу. Юрги перешёл границу и понял, что с каждым днём Осс всё больше смелел, всё чаще попадался на глаза, и следить за ним стало значительно проще.
С определённого момента Осс стал заезжать в деревни, а дважды поел в сельских тавернах – там его запомнили все, от бармена до последнего алкаша, прозябающего в дальнем углу. Никакая надвинутая на глаза шляпа не могла скрыть его увечий. Путь Осса лежал мимо Хураана, и он заехал в город, чтобы снять проститутку. Все шлюхи, видевшие обгоревшего человека, запомнили его, а та, что в итоге отдалась ему, за небольшую сумму рассказала Юрги всё, что могла. Впрочем, знала она немного – сказала лишь, что он ехал на юго-восток, так он ответил на её вопрос. Юрги двинулся дальше и однажды один из тех, кому он задавал вопросы, сказал: «А, Осс», и Юрги понял, что он уже близко и, более того, Осса тут знали. «Да, – ответил он, – Осс. Ты знаешь, где он живёт?» «Знаю, это там дальше, по дороге, село Мишива, там спросишь».
Мишива была не селом, а скорее пригородом Джельбы, большого и суетливого города, постоянно разраставшегося и пожиравшего окружающую его провинцию. Перекошенные хатки соседствовали тут с особняками городских нуворишей, а дети оборванцев на равных играли с приезжающими из центра отпрысками купцов и заводовладельцев. Дойдя до Мишивы, Юрги спросил об Оссе у пожилого человека, сидевшего на покосившейся скамье с трубкой в зубах. Старик окинул Юрги взглядом и спросил: «А тебе до него что?» «Я знал его, он был моим соседом, и я приехал к нему в гости». «Так нет же его, – ответил старик. – Как десять лет назад уехал, так и не возвращался». «А мне сказал, что едет домой, – сымпровизировал Юрги. – Мы с ним дружили, он меня не раз в родные места звал». «А про пожар он тебе рассказывал?» – спросил старик. «Нет», – ответил Юрги.
И старик рассказал Юрги то, что знала вся округа. Было их два брата-близнеца – Осс и Нисс, оба невысокие, приятные, весёлые. От отца досталось им огромное хозяйство и скотобойня, они торговали мясом на всю округу и были людьми обеспеченными, если не богатыми. Все их любили, от девушек у них не было отбоя, на всех ярмарках их скотину признавали лучшей – что коров, что баранов, что свиней. Они много раз могли бы перебраться в город, к светской жизни, к театрам и борделям, но им был дорог старый дом, сельский уклад и бесконечный запах леса. Однажды случилось несчастье – местные дети играли на сенном складе при скотобойне и случайно подожгли сено, начался страшный пожар. Рабочие успели выбежать из здания скотобойни – оно занималось медленно, а вот склад вспыхнул как свечка, и дети остались внутри. И тогда Осс бросился, чтобы спасти их, и вытащил-таки одного ребёнка, но сам страшно обгорел, едва остался жив. Ребёнок всё-таки не выжил, через несколько дней умер – но не в огне, а в родном доме, с отцом и матерью.