ыла полностью в их власти, помощи прийти было неоткуда, а братья ни разу в жизни не были с женщиной. Девочка отчаянно сопротивлялась, но братья были сильнее и по очереди изнасиловали её, после чего Нисс забил её насмерть камнем. Осс не хотел убивать девочку, но Нисс подумал, что она их выдаст, если всё-таки сумеет выбраться к людям – в округе больше нет мальчиков-близнецов их возраста. Нисс предложил Оссу тоже ударить, и тот ударил – и испытал неожиданное удовольствие, значительно большее, чем во время насилия, и Нисс спросил его: «Ты чувствуешь?» – а Осс ответил: «Да».
Тёмная сторона проявлялась не всегда. Иногда она затихала на долгие месяцы, однажды даже на полтора года, но потом снова всплывала, и братья шли убивать. До смерти отца они завлекали жертв в лес, но после того, как дом достался им, братья выработали другую методику. Они отыскивали детей в дальних деревнях, на малых хуторах, обычно один отправлялся за ребёнком и привозил его в дом. В доме они обустроили пыточный подвал, в котором ребёнок мог жить, подвергаясь ежедневным истязаниям, до нескольких недель. Иногда братья забирали детей из городского приюта – в этом им помогали наёмные проститутки, получавшие хорошие деньги за то, что играли «приёмных матерей», а также за молчание. За все годы был лишь один инцидент, вызвавший у братьев тревогу, – неизвестный парень проник в особняк в их отсутствие. Его заметил садовник, которому строго-настрого запрещено было входить в дом, и отправил к ним мальчишку с запиской – благо они в тот момент были у старосты. Парень шарился по дому около пятнадцати минут и совершенно точно видел пыточный подвал и, кроме того, сумел сбежать, хотя Осс стрелял ему вслед. После этого случая братья ликвидировали подвал и все следы своих преступлений, а потом «затихли» почти на год. Но, видимо, парень никому ничего не сказал, потому что последствий не было, и тёмная сторона снова взяла верх.
В день пожара они заманили на сеновал при скотобойне троих детей и развлекались с ними. Двое уже были мертвы, третий ещё дышал, и в руках у Нисса был факел, которым он прижигал кожу жертвы, но мальчишка дёрнулся, факел упал, и сеновал вспыхнул. Нисс бросился наружу, но Осс был невменяем и потащил за собой мальчишку, чтобы «закончить позже». В тот момент это казалось ему логичным. Из-за мальчишки он двигался медленнее и не успел добежать до выхода, когда обрушились перекрытия. Он выбрался из-под балки, но сильно обгорел, как и ребёнок. Нисс понял, что глупость Осса можно подать в положительном ключе, и сочинил легенду о том, как дети играли на сеновале, случайно подожгли его, а Осс попытался их спасти.
Тёмную сторону снова пришлось временно задушить. Осс больше не хотел жить в доме рядом с братом, который каждый день напоминал ему о том, как он выглядел до пожара, и уехал как можно дальше. Брат не препятствовал. Когда Осса раскрыли на новом месте жительства, он понял, что может вернуться – его боль прошла, он привык к тому, как выглядел, и хотел снова увидеть брата.
«Ты отпустил такого же, как я, – сказал Осс. – И он снова будет убивать таких же, как твой сын». Осс рассмеялся в последний раз, и Юрги перерезал ему горло.
Потом Юрги пошёл обратно к опушке, где он оставил Нисса, и, конечно, никого там не нашёл – освободился ли Нисс самостоятельно, развязал ли его кто-то из прохожих, Юрги так и не узнал. Нисс исчез, бросил и дом, и скотобойню, и больше никто из жителей Мишивы его никогда не видел. Говорили, что он ушёл то ли в Хураан, то ли в Джерру и осел там. У него были немалые накопления, и ему было нетрудно быстро обосноваться в другом месте. Ходили слухи, что он связался с торговлей Стеклом, но под ними не было никакого основания, это были просто домыслы.
Юрги потратил несколько лет на поиски Нисса – хотя за сына он отомстил, ему казалось, что он должен уничтожить зло в любом проявлении, даже если оно не имело прямого отношения к его трагедии. Но он ничего не добился – Нисс как в воду канул, и Юрги отправился домой, в свою деревню, потому что ему больше было некуда идти. Он не дошёл – на границе лодка, которая перевозила нелегалов, попала в засаду, и всех, кого она везла, убили. В Юрги попали две пули – одна в грудь, другая в голову, он умер мгновенно.
Тайна Нисса канула в безвестность вместе с ним.
18. Последний
Появляется уже впереди деревня, и видит Тыкулча дымки, и хорошо ему – не вещим был страшный сон, не взаправду приходил Хозяин, миловала сендуха, вернулся живой и здоровый и весну вовремя принёс. Горько у него на сердце оттого, что Анка-Ны приходила во сне, и теперь стоит её лицо перед глазами, и не прогнать его, не оттолкнуть, потому что как любимое оттолкнёшь, хуже же будет. Но это горечь давняя и знакомая, приходит и уходит, надолго не задерживается, радости всё-таки больше, весна – всегда радость, свет, жизнь, пережили ещё одну темноту, прогнали ещё одно чудовище. Провалился дябдар под землю, пополз по тоннелям прочь, мир настал и спокойствие.
Снег почти весь стаял, неспроста он пеллеты зажёг, сейчас ворота расконопатит и скажет: выходите, выходите, давайте, и первыми, конечно, мальчишки помчатся, натянут пимы и будут бегать, камешками на оттаявшем шуршать, снегом друг в друга бросаться. Потом уж прочие пойдут, и только старейшина останется, будет разведчика внутри ждать, поскольку побалакать им надо, проблемы обсудить, вопросы порешать. Тыкулча не торопится, время-то уж пришло, но что час туда, что час обратно, роли особо-то и не сыграет. Садится на землю у пеллетной трубки, тут тепло, прямо из-под земли греет, точно не то что зима ушла, а прямо-таки и лето настало. Смотрит в небо, думает.
Мёртвого он в снегу положил в стороне от дороги. Помёрзнет, а как Стекло придёт, в него и превратится. Но положить-то – дело нехитрое, а вот откуда он взялся, как было непонятно, так и осталось, а ещё же на дереве есть, значит, двое уж, и на дерево-то не сам забрался, да и в схроне явно не один человек был, а значит, много людей зимой пришло и далече добрались. И где они теперь – вернулись или дальше пошли, в зиму, куда никто не ходит? Думает Тыкулча, как всю дорогу думал, но не было ничего в голове и нет, может, старейшина что придумает, он старый, мудрый, много повидал, сам разведчиком некогда был, пока совсем не одряхлел.
И вот он встаёт и идёт к большой двери, к основному входу, к дороге наверх. Сколько раз он делал это, и сколько раз его руки дрожали, и радость поднималась откуда-то из глубин, охватывала тело, обволакивала сердце. В каждый такой момент Тыкулча знает, что он – отец своего народа, создатель его и освободитель, единственный вождь его и единственная надежда. Он расконопачивает двери – тщательно, аккуратно, с одной и другой стороны, вынимает закрепляющие колья, развязывает стяжки. Это можно сделать и изнутри, но становые традиционно ждут разведчика – столько, сколько могут. И вон он уже распахивает внешнюю дверь и заходит внутрь, а там слышно шебаршение, изнутри-то тоже его услышали, поняли, что разведчик вернулся, и идут навстречу. И пока он справляется со второй дверью, становые уже открывают третью, и вот двери распахиваются, и перед Тыкулчой стоит ребёнок лет трёх, кажется, сын Гугдауля, он испуган и вот-вот расплачется. Такая традиция – первым выходит ребёнок, и Тыкулча берёт мальчика на руки и идёт наружу, на холод, к свету, и мальчик видит свой третий в жизни свет, свою третью весну, и щурится, не понимая, что происходит.
За ними выходят остальные – бледные, уставшие от темноты, ослабевшие в схронах, но живые и счастливые, потому что теперь перед ними – много месяцев света, пусть не солнца, но белого неба, свежего воздуха, колючего ветра, который так больно, но так хочется вдыхать полной грудью. Они обходят разведчика, и каждый касается его рукой – плеча, предплечья, кто-то спины или капюшона. Последним в дверях замирает старейшина. В отличие от прочих он почти не одет, только рубаху набросил, редкая борода свисает чуть не до земли, глаза прищурены, чуть слезятся. Ну что, говорит он Тыкулче, как там Великан-то? Хорошо, отвечает Тыкулча, стоит как стоял, ничего не поменялось. Видел кого, спрашивает старейшина. Никого не видел, говорит Тыкулча, ничего не знаю, туда дошёл спокойно, обратно дошёл спокойно. А Хозяина не встретил? Нет, не встретил, что Хозяину до меня, я человек маленький. Ну хорошо, подытоживает старейшина, пойдём поговорим.
Это ритуал на самом-то деле. Даже когда бы Тыкулча без ноги и без глаза вернулся, даже когда бы шкуру белого медведя на плечах приволок, они бы так же поговорили – всё хорошо, ничего не видел, ничего не знаю. Но на деле-то всё не так. На деле сейчас они со старейшиной сядут, старейшина горячего чаю нальёт, и Тыкулча всё без утайки расскажет – и про человека на дереве, и про Хозяина, и про мертвеца в схроне. И он идёт внутрь, и старейшина тоже, и в этом мудрость последнего: в то время как прочие, полгода во тьме просидев, сразу наверх ринулись, как мотыльки на огонь, он спокоен совершенно, когда надо, тогда и выйдет, тогда и подышит, а пока более важные дела есть, надо их делать, а не на радость время спускать.
Они спускаются на уровень, а потом ещё на один, и там узкий коридор приводит их в большую комнату, освещаемую пылающим пеллетом. Пеллет может гореть долго, часов десять – двенадцать, а потом просто бросают следующий, и он занимается от прогорающего. Садись, говорит старейшина, и Тыкулча плюхается на диван – неуместный тут, привезенный много лет назад с юга, облезлый, как его сюда спустили, по этим муравьиным ходам-то, не иначе как по частям и тут уже сколотили. Старейшина зажигает очаг, ставит котелок с водой, садится рядышком. Ну, рассказывай, говорит, что там не так, по лицу же вижу.
И Тыкулча рассказывает о стеклянном человеке, а потом о мертвеце в схроне. Только о встрече с Хозяином умалчивает, потому что сам не знает, была ли она на самом деле или это просто сон такой, странный, дурацкий. Старейшина качает головой, думает, говорит: ты только больше никому не говори, авось обойдётся, мало ли сумасшедших туда идёт, всё равно никто не возвращается, и эти не вернутся, ну Стекло и Стекло, кто у нас тут стеклянных людей не видел, так или иначе все туда отправимся, все в него превратимся. Кивает Тыкулча, потому что мудро говорит старейшина, ничего нельзя рассказывать, люди они везде люди, будут вопросы задавать, а потом и сами пойдут смотреть, только вот охотники-то и за Великана заходят, и, конечно, человека на дереве-то увидят, и спросят: Тыкулча, Тыкулча, почему не рассказал, и всем разнесут, и все поглядеть захотят. Вот когда увидят, отвечает старейшина, тогда и спросят, когда посмотрят, тогда и разнесут, а пока что молчи, не твоё это дело, не буди духов, пусть спят себе, как всегда спали.