— Густи… — шепнула она, пока тот обменивался через порог приветствиями: «А, это вы?.. Здорово!.. А мы соснули малость… заходите». — Густи же!..
— Чего тебе? — внезапно обернувшись, спросил он громко и даже, принимая в расчет недавние ласки, пожалуй, раздраженно; «молнию», — прошептала она, но Густи, словно не понимая, опять переспросил громогласно: «Что еще там у тебя», хоть плачь; Магдольна глазами указала назад, наконец он подошел, схватил ее за руку, обернул голой спиной к себе, выставив на всеобщее заинтригованное обозрение, и потянул за молнию, но та застряла на полдороге, ни туда ни сюда, как Густи ни дергал. «Ну все, конец», — подумала Магдольна, на том и успокоясь, конец так конец; а Густи, с неловким мальчишеским упрямством возясь с застежкой, стал, наоборот, нервничать, задор его явно поубавился, и Магдольну последние силы оставили при виде его замешательства: безвольно опустив голову, стояла она и покорно ждала своей участи.
— Газ… — послышался голос привратника. — Газ в квартиру не нашел?
(«Значит, это сон, — подумалось Магдольне. — Если газ, значит, мы с Густи уснули, и все это мне только снится».)
— Какой еще газ? — раздается голос Густи.
— Давайте-ка все-таки проверю… с вашего позволения… раз уж я здесь…
Шум шагов; привратник с Шумаковичем проникают в квартиру, Густи срыву дергает застежку кверху, та подается, но тут же больно защемляет кожу («выходит, не сплю», — чуть не вскрикнув и закусывая губу, делает вывод Магдольна и зажмуривается, готовая ко всему: землетрясению, светопреставлению, вот сейчас стены рухнут…), но случилось другое: кто-то, отстранив Густи, завозился сзади, «ну-ка пустите, Густик, — слышится другой голос, — мы, женщины, в этом больше понимаем», раз — и молния взлетела до самой шеи, будто смазанная маслом, Магдольну повернули, «видно, сам бог нас привел», — сказал тот же голос, она открыла глаза: Бёжи Варга, лукаво подмигивая, стояла перед ней. «Выспались, ну и прекрасно, терпеть не могу, когда хозяева носом клюют!»
Густи с неопределенной ухмылкой захлопнул наконец дверь за разочарованно удалившимися ни с чем привратником и г-ном Шумаковичем; жилище Вигов было ограждено от непрошеных вторжений извне, и Магдольна осмотрелась с облегчением; с приглашенными их осталось всего шестеро, и она попыталась соблюсти правила гостеприимства: поздоровалась с Лехелом Варгой, который холодно взглянул на нее, не потрудясь даже разгладить складки на величественно-непроницаемом лице; довольно естественно и непринужденно обняла Мазуршу, испуганно вырвав руку у Мазура — тот, щелкнув каблуками, хотел приложиться к ней, как истый джентльмен или какой-нибудь довоенный парикмахер, глядя на Магдольну, как ни разу за все шесть лет знакомства, будто впервые открыв в ней даму, а в себе — галантного кавалера (в чем собственно, ничего особенного не было, просто никогда прежде не случалось), и не одна она, но и Мазурша это приметила, метнув колючий взгляд на мужа, а потом на нее; не упустила и Бёжи и, приобняв хозяйку, поддела Мазура насмешливо: «Видите, Лаци, как женщина хорошеет, когда выспится; а я уж и не припомню, когда привел господь поспать в свое удовольствие». Последний камешек был в огород мужа, но тот будто и не слышал.
Поспокойней стало у Магдольны на душе, лишь когда все та же Бёжи погнала неловко мявшееся общество в комнату: пива, мол, море разливанное, давайте налегайте, спровадив туда и Мазуршу: «Пригляди там за ними, Илонка, за мужиками глаз да глаз нужен». Настроение у Бёжи Варги еще раньше поднялось благодаря разыгранному перед дверью спектаклю, но теперь она прямо-таки возликовала, догадавшись: Виги наверняка нынче любовью занимались, причем вот только что, перед самым их приходом (завистлива Бёжи не была, напротив, охотно желала другим, чего самой хотелось); черные глазки ее возбужденно загорелись, и, вертясь маленьким озорным кобольдом, она вздумала немедля превратить Магдольну в чудо красоты. Сама-то Магдольна ровно ничего не хотела, кроме одного, поскорей стереть все следы своего грехопадения и в приличном виде явиться перед гостями, но Варга учуяла возможность еще почудить и побаламутить: чем, в самом деле, не забава подыграть Мазуру (ну, понятно, в невинных пределах, не заходя слишком далеко) и ревностью Мазурши насладиться, а заодно с Лехела посбить спесь и добряка Густи подразнить — да и Магдольну вогнать в краску в этой ее новой роли, Магдольну, в которой она, сколько с ней знакома, привыкла видеть лишь замученную, заезженную жену; почудить, сознавая с торжеством, что это она, Бёжи Варга, за всем стоит, незримо управляя всей этой комедией. Развлечение на сегодняшний вечер было бы, во всяком случае, обеспечено.
И, едва за мужчинами успела затвориться дверь, принялась за дело.
— Магда, где это ты платьице такое сшила? Просто прелесть! А прическа… Вижу, вижу, что растрепала, ну и что, давай поправлю, сядь-ка поближе. И подмажу; не бойся, я и дочке сама помогаю красоту наводить, когда она на свидание со своим мальчиком бежит; тайком, конечно, от твердолобого папеньки, старикана моего, а то кинжалом бы нас обеих на месте, неусыпный страж добродетели. — И, помолчав, опять воскликнула с восхищением, будто залюбовавшись: — Нет, ты просто чудесно выглядишь сегодня; я тебе говорю! Вот что значит для молодой женщины днем с мужем переспать, а, Магда? Лаци Мазур вон уже готов, втрескался в тебя, ты заметила? Да не отнекивайся, не слепая же ты, я, что ли, должна за тебя замечать; а ведь приятный мужчина, ничего не скажешь. Что нашел? Душок почуял, дорогуша, знаешь, веяние любви, да и я тоже, но я-то, к сожалению, женщина, не могу поухаживать за тобой. Слушай-ка, поводим их за нос, этих надутых умников-разумников? Давай? Туфли где твои? Возле кровати? Сейчас принесу.
У Магдольны голова шла кругом, совсем как утром, у Юли, будто Варга подхватила и пошла плести дальше ее болтовню, даром, что та высокая, стройная, а эта — кургузая коротышка, всю кухню успела обскакать и обшарить своим на диво вострым носиком, как бесцеремонная проныра синичка. Дверь осталась непритворенной, и Магдольна насторожилась: слышался голос Густи, который растолковывал, что три бутылки сунул для быстроты в морозилку, потом Бёжи бросила мужу, чего он все стоит, тот возразил: сесть пока не предложили. У Магдольны снова сердце упало: Лехел Варга и без того оскорбился, что перед дверью заставили ждать (и ее, хозяйку, наверняка запрезирал: порядочные женщины так не делают, порядочная женщина умеет держать себя в руках, гостя принять честь, по чести), все этот осел Густи, вот невежа, ни на минуту нельзя оставить одного; а Бёжи Варга: «Приглашения ждешь, будто у чужих, садись, пока геморроя не нажил, покамест только флебит, а в заднице у тебя не свербит» — и выскочила с туфлями.
— Слышала?! — обняла она Магдольну со смехом. — А печатного приглашения с виньеточкой он не хочет?! Ну зато я здорово его посадила — прямо на его стариковскую задницу, шелковый будет теперь у нас!
Найдя наконец внешность ее безупречной, она вывела Магдольну к мужчинам, словно мать дочку на первый бал; Мазур тут же вскочил, протянув сладко и чуть гнусаво: «О-о, какие мы красивые!» Магдольне польстил комплимент, хотя сам Мазур, пропахший земляничным кремом, был ей противен. Остальные не проявили интереса, Густи уже видел и платье, и прическу, кроме того, был занят разговором с Лехелом Варгой, а тот вообще считал ниже своего достоинства оказывать внимание бабам, разве что блюдо какое-нибудь похвалить. Одна Мазурша, не спускавшая глаз с мужа, скривясь, прошипела: нечего, мол, слюни распускать, но реплика эта, не дойдя еще по назначению, была, на ее беду, перехвачена Бёжи, которая откликнулась добродушно: «И малым будь довольна, Илоночка, у него (Лехела то есть), — безнадежно махнула она рукой, — и слюнки-то давно не текут».
— Ну что же вы, как Магдино новое платье находите? Правда, симпатичное? А прическа? Очень ее молодит! Как по-вашему? Ты что молчишь, Лехел?
Лехел Варга пропустил эту бабью трескотню мимо ушей, Мазур же вовсе дара речи лишился под змеиным взглядом жены, так что тирада Бёжи осталась без ответа. Магдольна засмеялась неестественно тонким от неловкости голоском.
— Густи, — сказала она безо всякой цели, просто чтобы хоть какую-то близость с мужем восстановить (ибо тот словно даже глядеть на нее избегал), — ну что ты за хозяин? — И достала со шкафа купленное заранее соленое печенье. — Пожалуйста, угощайтесь!
Все принялись жевать, угощаться. Густи налил, и Магдольна получила некоторую передышку. «Ну, едим наконец, — подмигнула Бёжи, — полдела сделано», и обе рассмеялись, не столько над ее присказкой, сколько просто в знак доверия, которое установилось меж ними на кухне, и Магдольна чувствовала себя довольно сносно, пока Лехел Варга не нарушил молчания, прожевав печенье с сыром.
— Никто не ложится спать в пять часов, — объявил он. Магдольна побледнела как полотно, а Густи нервно спросил, почему же это. — Потому что время неурочное, — ответил Варга рассудительно. — Всему свое место и свое время. Отдыху. И всему остальному.
— Чему же остальному, например? — полюбопытствовала жена с наивным видом.
— А ты помолчи, — буркнул муж. — Я говорю: остальному. Чему угодно. Завтракают утром, ужинают вечером, а не наоборот.
— А если ночная смена? — опять, как любознательная ученица, вылезла Бёжи, невзирая на мужнино предупреждение.
— У Густи не ночная, — со всей определенностью, даваемой точным знанием фактов, заявил Варга.
— Но он и не завтракает вечером, — подала реплику жена.
— Ну так другое делает.
— Что другое?
— Спит, когда…
— А он и не спал! — вмешалась вдруг Магдольна ко всеобщему изумлению, особенно своему собственному, ибо она-то отнюдь не собиралась говорить, ей больше всего хотелось бы исчезнуть, растаять, как сигаретный дым в воздухе, — и тем не менее кто-то вот заговорил, какая-то другая Магдольна, которую вызвали к жизни Юли, немножко Бёжи Варга и все необычные события минувшего дня и которая, коль скоро уже существовала, упрямо заявляла о себе и о случившемся в пять часов; о том, что́ трусливо ежившийся и прятавший глаза Густи явно хотел предать, будто и не лежал с ней рядом какие-нибудь тридцать-сорок минут назад.