Аркадий с сомнением посмотрел на Графа. Тот, помедлив, кивнул, и Аркадий нехотя встал и пошел к выходу.
Дверь закрылась. Мы молчали. Я не знала, что сказать и молчала, словно немая.
— Прости меня, — вырвалось у меня. — Я знаю, для тебя это трудно, но ты меня прости.
— Эх ты, — с горечью сказал Граф. — Я тебе весь день звонил, телефон не отвечал, я думал, что он тебя убил. Ему же убить!.. Он сегодня в больнице был, Воронцову застрелил, Пашу Маленького кислотой залил, я думал, тебя уже нет в живых.
— Я тебе все объясню, — сказала я. — Не сейчас, потом, когда ты немного успокоишься. Я сейчас уйду, а ты, когда успокоишься, позвони мне. Я буду ждать твоего звонка.
Я не решалась сразу повернуться и уйти. Я знала, что он сейчас испытывал. И я вдруг поняла, чтобы я сейчас ему ни сказала, он ничего не услышит. Сейчас передо мной был оскорбленный мужчина, который едва сдерживался, чтобы самому не оскорбить.
И все же я упорно ловила его взгляд. Он опустил глаза, бросил на меня взгляд исподлобья, но тут же вновь уставился в какой-то листок перед собой. Тишина становилась невыносимой. Я слышала учащенное дыхание Графа.
— Юра!..
— Ты же хотела уйти, — резко сказал он. — Тебя здесь никто больше не держит.
Его слова неожиданно прозвучали столь оскорбительно, что у меня задрожали губы. Чтобы скрыть слезы на глазах, я резко повернулась и побежала к двери. Мне показалось, что Граф в последний момент рванулся ко мне. Я выскочила за порог, захлопнула дверь и замерла. Я ясно услышала шаги, но они остановились за дверью. Я напрягла слух, и мне даже показалось, что я слышу его дыхание, но потом в ушах осталась лишь музыка, слабо доносившаяся снизу, и я пошла прочь.
Внизу опять кто-то пытался со мной заговорить. Кажется, все обо всем уже знали. Петр Иванович сочувственно пожал мне локоть своей теплой мягкой рукой. Костя как-то даже изумленно покачал издали головой, знакомые и незнакомые люди глазели на меня или мне это казалось, — я прошла сквозь строй, очутилась на улице и только тогда перевела дыхание, когда села в машину.
Выехав из ряда других машин, я полетела прочь. Миновав мост, проехала мимо завода, где некогда Матвей держал заложницу — перепуганную, ошеломленную предательством. Когда-то пустой, заброшенный завод сейчас полыхал трудовыми огнями, дробил ночь ударами своих механических молотов. Я пронеслась мимо, влилась в общий поток машин и поехала, поехала.
Через некоторое время обнаружила себя стоявшей напротив дома Матвея. Я пристально всматривалась в его окна, которые запомнила с прошлого раза. Мужской силуэт остановился у окна. Я увидела, как, отодвинув занавеску, Матвей всматривался в темноту и курил. Оказалось, мне только и надо было, что убедиться — он дома и жив.
Заведя мотор, я вновь полетела сквозь ночь. Теперь мне хотелось лишь одного, оказаться одной, у себя, подальше от всего. Мокрая дорога ложилась под колеса, ночной город сиял разноцветными огнями и отражался в маслянистом асфальте. Мимо меня проносились машины, я сама кого-то обгоняла, летела сквозь мрак, убегала, убегала. От кого? Не от себя ли?
Бросив машину у ограды возле проходной, я прошла мимо бессонного Пети, и сейчас попытавшегося со мной заговорить. Я устало махнула рукой на ходу и пошла дальше. Тяжелая входная дверь в основное здание, лифт… Мурка, спрыгнувшая при моем появлении с кресла в холле…
Зайдя в бокс и стараясь не шуметь, я открыла свою дверь, прошла внутрь. В комнате, не зажигая света, поспешно разделась и юркнула в постель. Прочь, прочь все, я хотела немедленно уснуть, забыться, оказаться в другом мире, где нет крови, несчастий, убийств, похищений… Зачем все, зачем?..
За окном усилился дождь, порывы ветра мокро шлепали по стеклу. Надвинувшуюся полусон-полуявь заполнили призраки ушедшего дня, все замелькало, закружилось в невозможных танцах: Паша Маленький кружил Катьку, словно куклу, ветер нес по асфальту Матвея, за ним поспевал Граф, широкой лентой бежала толпа из «Русалки» — и все мельчало, мельчало… Люди обращались в кукол, еще мельче… Город превращался в макет, который довольный градоначальник рассматривал сквозь большую лупу, увеличивающую улицы и горожан и делающую лицо самого кукольника расплывчатым, неузнаваемым, невидимым… Сквозь эту театральную чехарду подушка забила нос, стало нечем дышать, я перевернулась на другой бок… На большом ковре, сидя, как индийский факир, Граф строил из толстых пачек денег новое здание клуба, и сквозь мерцающий мрак проплыло через весь глаз яркое пятно, пульсацией света сообщавшая важную тайну, прорвавшуюся резким и нудным звонком…
Сна будто и не было. Я держала возле уха дрожащую трубку, и голос Матвея просил меня немедленно приехать на наш мост. «Если ты не успеешь, я это сделаю и без тебя. Я буду тебя ждать у парапета. Хотел тебя увидеть, прежде… Поторопись».
Я вскочила, услышав короткие гудки. Слепо наткнулась на стол, потом на стул. Не соображая, что можно зажечь свет, натянула платье и побежала, задыхаясь, по коридору, мимо лифта, вниз по лестнице, через пустую проходную… Опять не взяла зонт: в мутном мыльном воздухе плыли туманные деревья, ограда, моя машина. Ревя мотором «Опеля», я рванулась с места в предрассветную ночь, и предчувствие чего-то ужасного, невозможного, нечеловечески безнадежного, заполнило мою душу какой-то тяжелой волной горя и ужаса.
На Комсомольском проспекте, небрежно махнув полосатой палкой, меня остановил постовой. Не глядя в мою сторону и все время оглядываясь, словно вокруг ожидались массовые нарушения правил езды по ночной Москве, милиционер медленно приблизился, еще раз огляделся и только тогда наклонился к моему окну:
— Ваши права!
Я отделалась потерей ста долларов. Я отдала бы и больше, но тот молча взял деньги. Потом, оглядев и взвесив меня на весах своего немалого опыта, решил отпустить — понял, что никаких иных услуг от меня не добьется. Тем более что вдали показалась новая спешащая машина — очередная жертва летела в сети ночного охотника, вынужденного бодрствовать в огромном спящем городе.
Волнение мое еще более усилилось, когда я уже подъезжала к мосту. Я боялась, что опоздаю, и боялась того, что мне предстоит, если приеду вовремя, если Матвей меня все же дождется.
Он дождался.
Я притормозила на середине моста, выехала колесами на тротуар и заглушила мотор. Выскочив из машины, я посмотрела туда, где — уже знала — найду Матвея, и мысль о том, что я наделала своим глупым предложением прыгнуть с моста и тем соединиться с русалкой, — эта мысль теперь ужасала меня: это предложение, пусть и сделанное сгоряча, делало и меня причастной к той крови, ненависти и предательству, в которых жили и процветали все мои клубные знакомые.
Матвей стоял в том месте, где я и ожидала его увидеть: у парапета на середине моста, где снизу пробегала самая глубокая вода и где когда-то в свой последний путь ринулась прежняя Света. У меня разрывалось сердце, когда я представила, что сейчас может произойти. И сейчас мне уже дикой казалась та злобная радость, с какой я, бывало, рисовала себе картину того, что теперь свершалось наяву.
Лицо у него оставалось все таким же избитым, но сквозь опухшую маску горели каким-то вдохновенным, радостным светом его глаза. Он не казался ни испуганным, ни удрученным, но выглядел очень спокойным, как человек, уже все решивший для себя, отвергнувший все пути к отступлению.
— Ну, вот время и пришло, — сказал он, — пора и мне…
— Но это же глупо! Неужели ты веришь?..
— Что я найду тебя там? — перебил он меня, — Конечно. А иначе зачем бы мне это делать?
— Но это же безумие! Я сказала со зла. Нельзя так…
— Ты не понимаешь, — сказала он, улыбаясь разбитыми губами. — Здесь меня уже ничто не ждет, а за ошибки надо платить.
— Я не допущу, — крикнула я. — Ты хочешь меня наказать, хочешь, чтобы теперь я стала чувствовать себя виновной!
— Не подходи, — предупредил он, — помешать ты мне все равно не сможешь.
Он положил руку на парапет и легко перескочил на ту сторону. Теперь он стоял, почти зависнув над темной плещущейся бездной, держась за бетонную ограду.
— Знаешь, — сказал он, — тебе действительно не в чем будет себя винить. Ты ведь не та Света. Та Света умерла, ты — другая. А я иду к ней, к той…
И внезапно оттолкнувшись, он, раскинув руки, спиной вниз полетел в темную, мрачную бездну…
…Сильный стук в дверь разбудил меня. Я вскочила, шатаясь, не помня себя. Какой кошмарный сон! Хорошо, что это сон. Однако облегчение не наступило, ощущение беды осталось во мне. Я, наткнувшись на стол, потом на стул, бросилась посмотреть, кто стучит. Таня.
— Привет. Ты, мать, так кричала!..
— Доброе утро, — ответила я Тане, которая, наклонив голову, внимательно рассматривала меня своими все замечающими глазами.
— Что случилось? Ты как уехала позавчера со своим Матвеем, так я тебя больше и не видела. Просыпайся, пошли кофе пить.
Перед моими еще не проснувшимися глазами пронеслись обрывки сновидений: Матвей, подхваченный течением, опускается в темную пучину, к самому дну, откуда всплывает, медленно шевеля русалочьим хвостом, его Света, с лицом, совершенно, совершенно не похожим на мое, мое нынешнее…
— Что с тобой? — встревоженно спросила Таня.
В этот момент зазвонил телефон. Я схватила трубку и услышала спокойный голос Графа:
— Здравствуй, Света. Ты где находишься?
— Доброе утро… Как где? Дома, в общежитии. А ты думал?..
— Ничего я не думал, — резко перебил он. — Мне только что Серега Митрохин звонил насчет Матвея… В общем, чтобы ты не думала насчет меня…
— Матвей утонул? — вдруг вырвалось у меня, и та долгая пауза, последовавшая за моим вопросом, лучше всяких слов подтвердила, что недавний сон оказался вещим…
Глава 64МЕНЯ БРОСИЛИ
На мосту, в том месте, откуда Матвей прыгал в воду в моем сне, было много народу. Затрудняя движение машин, у бордюра стояли несколько машин милиции, «скорая помощь», еще какие-то. К последней, черному «Мерседесу» Графа, уткнулась и я своим бампером. Я еще не знала, зачем приехала, но и я, и Граф, пригласивший меня, видимо, считали это необходимым.