ь спустя она все еще сидела, не глядя ни на что конкретное. Кара мягко толкнула Эспель плечом, и та опрокинулась на диван, словно доминошка. Кара приподняла голову своей новой фрейлины и подсунула под нее подушку, чтобы не затекла шея. Верхолазка томно, как кошка, потянулась, а затем свернулась, обхватив себя тонкими руками, словно она замерзла.
Кара закрыла глаза, но за веками вспыхивали реклама, окровавленный пол и безликий мужчина. Она вздохнула:
– К черту. В любом случае, не похоже, что сегодня мне удастся поспать. – Она прошлёпала в спальню и вернулась, волоча за собой одеяло.
Накинув его на свою новую фрейлину, Кара на пару мгновений задержалась на ней взглядом, пытаясь ее разгадать: Эспель хватало храбрости, чтобы носиться по крышам сквозь завесы коварных шиферных капель, но она словно язык проглотила, когда столкнулась со скромной персоной Парвы Хан.
«А как ты напряглась, когда я посмотрела на тебя, – подумала Кара. – Словно маленький затравленный зверек. Будто не хотела, чтобы я вообще тебя видела». Кара хорошо знала, каково это, – так хорошо, что даже призадумалась, не приписывает ли свои чувства девушке.
Она подошла к окну. Башни и шпили снаружи светились в ночи: город полыхал, как зеркало, обращенное к звездам. За рекой рекламный щит Лотереи подсвечивался желтым прожектором, словно Лондон-за-Стеклом не желал делиться этим лицом с тьмой. Со все нарастающим беспокойством Кара глядела на фотографию пропавшей зеркальной сестры.
Вы самая красивая женщина в мире.
Где можно спрятать в городе человека, лицо которого вывешено на каждом углу? В городе, жители которого знают его лучше своих собственных лиц?
«В гробу, – пискнул сочащийся ядом голосок у нее в голове. – В земле. В мешке на дне реки, если ее забрали Безликие. Или, может, они совсем от него избавились». Девушка содрогнулась при воспоминании о пустой коже в пропагандистском ролике.
«Но разве не в этом весь смысл?» – подумала она. Если террористы и впрямь убили лицо Стеклянной Лотереи, разве они не захотели бы это продемонстрировать? Где же видео, в котором они глумятся над Парвой, стирая ее черты?
Эти террористы как-то не подходили на роль похитителей. Было еще что-то – что-то, что она упустила. Кара попыталась сосредоточиться, все обдумать, но от усталости мысли болтались вне досягаемости, словно приманки на палочке.
«Все просто, – голос в голове, казалось, слегка оживился. – Ты столько раз видела подобное в фильмах. Восстанови ее перемещения. Найди туалет с кровавым отпечатком. Проследи ее оттуда. Только сделай это, никого ни о чем не спрашивая: никто не должен заподозрить, что ты – не она».
«Как просто, – подумала она, борясь с тошнотой. – Отлично».
Конечно, то, что она не могла бродить вокруг, интересуясь перемещениями своей зеркальной сестры, не означало, что и никто другой не мог. Она поглядела на спящую на диване Эспель. Городские огни резко подчеркнули скулы на идеально симметричном лице.
Новая фрейлина: неопытная, нервная и стремящаяся угодить, желает узнать привычки своего нового работодателя? Да, это может сработать…
«Чей бессмертный взор, любя»[7], – подумала Кара, покусывая губу, чего мама вечно просила ее не делать…
…и ее захлестнула тоска по дому, внезапная и жестокая, словно сердечный приступ. Девушка почувствовала себя отчаянно одинокой. Она скучала по Бет, скучала по маме, а осознание, что мама не скучает по ней в ответ, не прибавляло веселья.
Кара помедлила. Облизала губы и откашлялась. Затем, прежде чем окончательно распереживаться, еле слышно заговорила в ночь:
– Жила-была девушка – в шрамах лицо.
Не врач – зазеркалье поможет одно.
В себя погрузилась – как в кокон свернулась.
И первой красавицей снова очнулась.
Она тяжело сглотнула, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле.
«Самая красивая женщина в мире, – подумала она. – Завтра, Кара, ею предстоит стать тебе».
Глава 16
Бет ощущала на себе взгляд статуй. Их глаза за катарактами мха и птичьего помета не двигались, но все же она чувствовала, что они следят за нею, пока пробиралась между надгробиями. Зима ободрала листья с деревьев, и кладбище казалось открытым и голым. Далекие фигуры, подернутые дымкой тумана, смотрели сквозь тонкие темные ветви на упорно идущую Бет. В полиэтиленовом пакете звякнули лампочки.
За шумом уличного движения на соседней Черч-стрит она слышала дыхание Тротуарных Монахов.
Бет оставила их более правоверных собратьев в переулке за рынком. Зыркнула на них, показав свой зловещий зуб, и те отшатнулись, словно испуганные кошки. Воспользовавшись их замешательством, Свечник с сотоварищами улизнул, приглушенно вымигивая угрозы мести. Бедолаге повезло, что священники в каменных рясах, вероятно, ничего не поняли.
Иезекииль страдальчески смотрел на нее, застряв между ненавистью и преданностью. Бет не стала ждать, пока он определится, и сбежала.
Она протолкнулась мимо таращащегося пьянчужки в туалет круглосуточного «Бургер Кинга», и впервые за несколько месяцев взглянула в зеркало, похолодев от того, насколько изменилось ее лицо.
Под лампой дневного света она увидела растрескавшиеся, словно горячий бетон, щеки. Крошечные тротуарные плитки ящеричными чешуйками раскололи кожу. Пряди темных волос выскользнули из-под капюшона, резиновые и черные, будто провода.
Челюсть пронзило очередной вспышкой боли, и Бет открыла рот: на ее глазах эмаль на нижнем левом клыке треснула, подобно яичной скорлупе, и искрошилась, обнажая очередной шпиль.
И вот она на Сток-Ньюингтонском кладбище, где все еще собирались вольнодумцы и реформаторы из бывшего духовенства Матери Улиц: те камнекожие, что в глубине своих бьющихся сердец из плоти и крови, спрятанных глубоко под гранитом и камнем, не удивились, когда Бет открыла им правду о предательстве их Богини.
Как же она хотела, чтобы Кара ответила на ее сообщение.
– Что ж, должен отдать тебе должное, – голос, напоминающий грохот перекатывающегося в ведерке гравия, прервал ее мысли. – Это, наверное, самая грандиозная насмешка в истории Лондона.
Бет покрутила головой. Она не видела, как подошла статуя монаха, но вот он: стоит у исчерченного инеем вяза. Так происходило со всеми наиболее сильными Тротуарными Монахами: мышцы, скрытые под карающей каменной кожей, могли передвигаться со сверхъестественной скоростью, хотя это и стоило им огромных усилий: Бет слышала надрыв в голове Петриса, когда он продолжил:
– Сперва ты появляешься из ниоткуда, собирая войско на заведомо проигрышную войну от имени отлучившейся Богини. Меньше чем через неделю вещаешь на каждом углу, что в действительности она покончила с собой шестнадцать лет назад, и все это время мы жили во лжи. А теперь, после нескольких месяцев отсутствия и «ох, как же мы скучали по тебе, мисс Брэдли», – сарказм Петриса был так же тяжел, как и его мантия, – заявляешься сюда, нацепив ее лицо, словно карнавальную маску на чертов Марди Гра. И я, право слово, не знаю, хочешь ли ты, чтобы я помолился тебе или врезал, но хорошо знаю, к чему склоняюсь сам всей тяжестью своих доспехов.
Бет посмотрела на него. Даже пребывая в смятении, она понимала, насколько провокационным было прийти сюда в таком виде. Подняв сумку, она потрясла ею перед ним. Петрис вздохнул, выдохнув каменную пыль.
– Ладно, – проговорил он. – Я отведу тебя к нему.
Он направился к маленькому мавзолею, то резко исчезая, то появляясь. Его судорожная то-тут-то-вдруг-там манера двигаться по-прежнему нервировала Бет. Каменные пальцы быстро – не углядеть – замелькали над бронзовым замком.
В дверной проем оказалось не так-то просто войти, ведь мавзолей представлял собой уменьшенную копию классического храма, так что девушке пришлось согнуться в три погибели.
Камень заскрежетал по камню: Петрис протиснулся вслед за нею.
– Мы перенесли его сюда, когда испортилась погода, – прогрохотал во мраке Тротуарный Монах. – Здесь темно, но чуть теплее и, по крайней мере, сухо. Здесь… – Его голос немного смягчился. – Мы подумали, здесь так, как тебе бы хотелось.
В тонких трещинках света, проникающих через дверные петли, она увидела грубо отесанную известняковую статую, лежащую на полу на спине, ее черты стерлись дождем и вырезанными ножом надписями. Девушка постучала древком копья статуе по груди, глядя, как камень крошится, словно сухая штукатурка. Свернувшийся внутри серокожий младенец моргнул на нее, изогнулся, протягивая пухлые ручки. Вытатуированная серым на сером, на внутренней стороне его запястья красовалась корона из многоэтажек, такая же, как у Бет, только маленькая.
«Эй, бензиновый вонючка, – подумала она, – это ведь больше не оскорбление? Учитывая мою зубную “архитектуру”. Придумаю-ка я для тебя что-нибудь новенькое – не то чтобы ты мог услышать меня или понять услышанное. Поэтому, в основном, я разговариваю сама с собой. Не слишком обнадеживающе, хотя в последние несколько месяцев мне сдавалось совершать вещи и побезумнее». Шутка прозвучала натужно даже у нее в голове.
«Ну, как жизнь? Камнекожие ребята присматривают за тобой? Куда им деваться; в конце концов, ты теперь один из них».
Филиуса Виэ постигла та же участь, что и Тротуарных Монахов: Химический Синод купил его смерть, обрекая вечно возрождаться в лондонской статуе. Разница заключалась лишь в том, что смерти облаченного в камень духовенства продала их Богиня-самоубийца, тогда как Фил заложил свою сам. Цена, вырученная им, и была теми превращениями, которые, если судить по зеркалу в «Бургер Кинге», все еще изменяли Бет, словно медленный наркотик.
«Ты действительно хочешь быть такой, как я?» – голос Фила по-прежнему кристально ясно звучал в сознании Бет, хотя она начинала забывать, как звучит ее собственный.
«Да», – это был единственный ответ, который она могла дать.