Кара поглядела на лицо над галстуком и вздрогнула.
– Я же говорила: этот в толпе не затеряется, – прошептала Эспель.
Бо Дрияр, суперфотограф Зеркальной знати, был декстром: правая от серебряного шва сторона принадлежала обычному белому мужчине среднего возраста. Однако в отличие от Эспель, его протезная половина совсем не отражала настоящую: она была лоскутной, сшитой из кусочков темной и светлой кожи.
Губы, – начавшие, Кара не сомневалась, свой жизненный путь на лице женщины еще до того, как их покрыли красной глянцевой помадой, – раскрылись в широкой улыбке, адресованной Каре через всю комнату.
– Вот моя муза, – прогудел он и, преодолев комнату несколькими изящными насекомьими шагами, схватил Кару за руку, наклонился и пылко поцеловал.
– Миледи, – проговорил он, – большая честь, как всегда.
– Мистер Дрияр, – выдавила Кара. – Взаимно. Я… – она запнулась.
– Знаю, знаю: я подштукатурился. Должно быть, вы с трудом меня узнали. – Улыбнувшись, словно довольный ребенок, он повертел головой, чтобы она получше рассмотрела. – Вам нравится? Это, конечно, и в заплатки вам не годится. В заплатки, улавливаете? – Он хмыкнул. – Но что еще остается делать нам, не одаренным вашими естественными преимуществами? Обошлось мне в кругленькую сумму, особенно ухо – наверное, сейчас не сезон. Тем не менее, люди говорят, оно того стоило.
– Это… умопомрачительно, – выдавила Кара, чувствуя головокружение и тошноту. Девушка была уверена, что голос выдаст ее истинные чувства, но Бо Дрияр, казалось, ничего не заметил.
– Слишком добры, слишком добры, слишком-слишком добры. – Там, где позволял цвет кожи, щеки зарделись от комплимента. – Теперь нам точно пора идти, столько дел с этими вашими похищением и возвращением. Какая драма! Обещаю, мэм, шедевр, который мы сегодня с вами создадим, будет экстраординарным. Жители Лондона-за-Стеклом полюбят вас еще сильнее, чем прежде, как только его узрят. – Фотограф ненадолго помрачнел, взяв ее лицо в затянутые в перчатки руки. – Я так обрадовался, услышав, что вы к нам вернулись, – признался он. – Боялся, что это лицо, одно из наших величайших богатств, осквернено.
Кара изо всех сил старалась не извиваться под его взглядом.
– Гм… спасибо, – пробормотала она. – С остальной мною все, кстати, тоже нормально.
– Нормально? Ой, нет. Нет, нет, так совсем не пойдет. Смелость – это хорошо. Смелость работает, но беспечность – это уже слишком. Уверен, это должно быть ужасающе травматично: уродливые симметричные глаза глядят с невидимых лиц, руки, хватающие вас в ночи… – Бо Дрияр театрально содрогнулся. – Ужасающе.
– Если честно, я помню не слишком много…
– Амнезия, – Фотограф задумался, словно взвешивая достоинства идеи. – Травма столь страшная, что вырвала память из вашего сознания. Разум сам опустошил себя и свернулся внутри, словно перепуганный ребенок. Хммм. В этом есть вещество жизни. Абстрактно, конечно, но, возможно, я смогу выстроить кадр, как бы намекающий на это. – Он просиял. – Вызов! Очень хорошо, мы попытаемся. – Он тепло потряс руку Кары. – Вот почему я так люблю с вами работать. Эй, а где же Джульетта с этим проклятым платьем? Ах!
Он хлопнул руками в разных перчатках, и у Кариного локтя возникла молодая полулицая. Ее волосы были собраны в пучок с торчащими из него шпильками. Она с реверансом протянула девушке пухлый портплед. Одарив женщину улыбкой, которую она начала называть «Парва Хан номер два», Кара стала расстегивать «молнию» на сумке…
…и замерла, когда во тьме блеснуло что-то знакомое. Платье оказалось красиво, затейливо и асимметрично сплетено из полированной колючей проволоки.
Карино сердце екнуло. Она инстинктивно, словно от наручников, одернула кисти.
Кто-то рассекретил ее; и платье было нездоровым способом намекнуть, что они знали: Кара не та, за кого себя выдает.
В памяти эхом отдались слова сенатора Кейс:
«Я видела платье, в которое тебя хотят нарядить. Потрясающее».
«Это Кейс? Кейс все знает? Знала все это время?»
Девушка огляделась вокруг, ожидая увидеть приближающиеся к ней фигуры в черных доспехах с автоматами наготове, но в зале оказались только выжидающе глядящие на нее Дрияр и его помощница.
– Ну? Что думаете? – лоскутный фотограф, казалось, почти задыхался. – Стерлинг и Годдард, натюрельман. Мы никогда не заказываем ни у кого другого, но на этот раз они превзошли самих себя. Ума не приложу, почему нам не приходило это в голову раньше! Ведь история, рассказанная вами, когда вас впервые спросили про шрамы… почти так же легендарна, как и они сами…
– Правда?
Он нежно побарабанил костяшками пальцев по Кариному плечу.
– Ой, ну вы же знаете. «Колючая проволока?»… вдохновенное мифотворчество, мэм. Разумеется, никто не воспринимает эту историю буквально, но это урок, да еще какой: во имя красоты приходится терпеть боль. Лучшая притча, клянусь честью. Подлинное вдохновение!
Под разнобойным выжидательным взглядом Кара полезла в портплед и вытащила проволочное платье. Собственные пальцы показались ей узловатыми, неуклюжими. Девушка вздрогнула от прикосновения к металлу.
– Не беспокойтесь, – успокоил ее Дриярд, – колючки ненастоящие. – Он потянулся и сжал одну. Она была такого же цвета и так же блестела, как и весь металл вокруг, но прогнулась под его пальцами с гибкостью мягкого пластика. – Нам ни к чему несчастные случаи. Мы ведь не должны баловаться с классикой?
Кара держала платье между большим и указательным пальцами, словно отравленное. Пот покалывал кожу, и она надеялась, что окружающие спишут это на жар софитов. Она сосредоточилась на последнем разе, когда видела Проволочную Госпожу, разрезанную на зазубренные куски в пыли под Святым Павлом, на том, как ее сознание вытекало из металлических завитков, побежденных, уничтоженных.
Ощутив проблеск движения в проволоке между пальцами, она сдавленно взвизгнула.
Дрияр с помощницей смотрели на нее во все глаза.
«Та тварюга сдохла, – твердо сказала себе девушка. – Кара, возьми себя в руки».
– Думаю, – с трудом выдавила она, – думаю, мне нужно к нему приноровиться.
Дрияр сморщил нос, нетерпеливо махнув Эспель, снова уставившейся на Аппарат Гутиерра.
– Полудевочка! – щелкнул он пальцами. – Ты же, вроде как, прислужница графини? Тогда, прислуживай, черт тебя дери!
Кара отшатнулась от его тона; она хотела защитить Эспель, но была слишком потрясена проволочным платьем и не смогла подобрать слова. А потом момент оказался упущен – она уже вышла из зала и шла по коридору, куда указала помощница Дрияра. Девушка толкнула дверь с картонной табличкой «Гардеробная», Эспель зашла следом.
Кара повернулась спиной и принялась высвобождаться из одежды. Добравшись до застежки бюстгальтера, ее руки задели шрамы от колючек на спине, и она заколебалась. Девушка чувствовала на себе взгляд Эспель: две огненные точки на коже, которые, казалось, расползались, пока каждый дюйм тела не обожгло вниманием верхолазки.
Кара резко и отчетливо осознала, что никогда прежде ни перед кем не раздевалась. Она с трудом сглотнула.
«Серьезно, Кара? Серьезно? После всего, что случилось за последние четыре месяца, ты станешь зацикливаться на этом?»
По-прежнему неистово краснея, она расстегнула застежку, сбросила бюстгальтер и подняла руки над головой.
И ждала.
Ждала…
– Эспель!
– Что? Ой… да… извините!
– Ты смотрела?
– Нет! Я… я… просто… – Эспель не договорила, и Кара почти что ощутила жар ее румянца у себя за спиной. Она понимала, что должна бы испытывать унижение, но вместо этого почувствовала, как губы дрогнули от неуместной улыбки. Чтобы скрыть ее, она прикусила губу и закашлялась.
– Здесь немного холодно, Эс, – заметила она.
Раздался шорох, подобный шуршанию змеиной чешуи – Эспель взяла платье, а потом медленно опустила его на Карины поднятые руки. Металл казался почти маслянистым. Кара стиснула зубы, когда он скользнул по платку на кожу.
Учитывая, что в основном платье состояло из стали, оно оказалось неимоверно сверкающим.
Наряд оставил неприкрытыми Карины руки, и девушка остро ощутила холодный воздух на волнистых от шрамов плечах. Каждый нерв кричал ей: «Прикройся! Найди где-нибудь шаль!».
«Это часть маскировки», – сказала себе Кара, желая преодолеть страх и, наконец, успокоиться.
– Как я выгляжу? – в конце концов поинтересовалась она.
– Гм… думаю, люди скажут «ух ты!», графиня.
Кара еще сильнее покраснела. Она оглянулась через плечо, и Эспель уверенно, заговорщицки улыбнулась.
«Графиня» тяжело сглотнула.
Когда она снова вышла в зал, все притихли.
Кара переводила взгляд с лица на лицо: в основном симметричные, иногда зеркалократичные, а те открыто смотрели на нее. Пара челюстей и впрямь отвисли. Девушка почти физически ощущала горячий прилив внимания.
Бо Дрияр всплеснул руками. Его лицо светилось восторгом.
– За работу!
– Боюсь, придется повременить. – Голос казался знакомым. Когда Кара повернулась, часовые в зале вытянулись по стойке «смирно».
Симметричнолицая бритоголовая фигура капитана Корбина стояла между ними с черным шлемом в руках.
Дрияр выглядел перенесшим удар.
– Капитан, прерывать нас просто непростительно. Сенатор Кейс лично устроила все это… – фотограф поджал хвост, когда капитан Корбин поднял латную перчатку.
– Я здесь как раз по делу сенатора Кейс. И по вашему, графиня. – Он склонил голову в Карину сторону. – Вы нужны в суде.
– В суде? – поперхнулась Кара. – В суде? Но зачем?
– По всей вероятности, для настоящего шоу.
Его голос звучал напряженно, но безропотно: особый тон, припасаемый профессионалами всего мира, к чьим советам не прислушивается руководство.
– Сенат, в своей мудрости, решил показывать суд в прямом эфире.
Чувствуя разрастающуюся в груди пустоту, просто-таки космический холод, Кара спросила:
– Кого судят?