– Вашего похитителя, графиня, – ответил Корбин. – Мы получили признание.
Глава 19
Шел дождь. Обычный жидкий дождь. Капли шлепали по окну автомобиля, словно миллионы хлопающих рук. Рыцарский эскорт склонил головы, обмотки их странных лошадей-мумий покрывались пятнами и темнели. Сюрреалистические башни Лондона-за-Стеклом растворялись в непогоде.
Кара почти ничего не видела. Смесь страха и волнения искрилась в голове, шедшей кругом от тысячи вопросов.
«Мы получили признание». Но чье? Если Рыцари нашли того, кто похитил Парву, значит ли это, что нашли и саму Парву? Если так, почему никто не кричит: «Самозванка!» и не заковывает ее в наручники? Но если они не нашли Парву…
Что-то тошнотворно натянулось в Карином животе при мысли: «Сестренка, что же с тобой случилось, если они нашли твоего похитителя, но не тебя?»
Девушка наклонилась вперед, пытаясь расслышать разговор сидящего на переднем сиденье Корбина с рацией.
– К чему такая спешка? Чернила на признании тощего ублюдка едва подсохли. – Капитан Рыцарей щурился через потоки дождя, текущие по лобовому стеклу. Заскрипели дворники. Трубка так трещала, что понять, мужчине или женщине принадлежал идущий из нее голос, оказалось невозможно.
«А как вы думаете? Они дадут прямой эфир. Сенат хочет вынести приговор как можно скорее после похищения графини. Пока общественность “разогрета”, она будет бескомпромиссна при вынесении приговора».
– Как думаете, чего они будут добиваться? – спросил Корбин. – Его рта? Глаза?
Кара непроизвольно вздрогнула, но радиоголос ответил:
– А вам не кажется, что это было бы слишком снисходительно?
Корбин хмыкнул, словно «снисхождение» не было словом, которое он когда-либо употреблял, забирая чей-нибудь глаз.
– Он похитил зеркалократку, кэп, – напомнил голос из рации. – Я не удивлюсь высшей мере.
Корбин тяжело выдохнул, когда водитель остановился за белой постройкой в стиле ар-деко.
– Высшая мера, показанная в прямом эфире всему долбаному городу, в присутствии Лица Стеклянной Лотереи, человека, которого мы должны защищать. Знаете, что мне больше всего нравится в наших дорогих предводителях Сената? – с горьким сарказмом поинтересовался он. – Как они неустанно стараются облегчить мою жизнь.
– И не говорите, кэп, – устало пробормотал голос в трубке. – И не говорите.
На тротуаре собралась борющаяся с ветром толпа: их зонтики натягивались и хлопали, словно крылья летучих мышей. На уровне окна Кара видела только плотно прижатые животы.
Корбин повернулся в кресле, чтобы посмотреть на Кару:
– Готовы, мэм?
Кара не была уверена, что он имел в виду, поэтому просто развела руками.
Корбин пробормотал в рацию, и дверь машины открылась снаружи.
ПАРВАГРАФИНЯПАРВАМОЖЕТЕПАРВАПОЖАЛУЙСТАСЮДАПОДПИШИТЕМОЕЙКРОШКЕПАРВАМЭМПАРВАПОЖАЛУЙСТАПАРВАМОЖЕТЕЛЮБИМЛЮБИМЛЮБИМПАРВАПОЖАЛУЙСТАПОЖАЛУЙСТАПАРВАСЮДА!..
Девушка словно бы шагнула под водопад. Кару залило звуком. Она стояла в замешательстве, пока жаждущие симметричные лица расцветали перед нею, затмевая все остальное. Их глаза были широки, улыбки – маниакальны. Некоторые плакали, остальные улыбались.
ПАРВАГРАФИНЯПАРВАМОЖЕТЕПАРВАПОЖАЛУЙСТА…
Со всех сторон к ней потянулись руки, девушка отпрянула от них. Кто-то схватил ее за плечи, и она чуть не закричала.
– Просто не останавливайтесь, – пробормотал Корбин на ухо Каре, проталкивая ее в темный дверной проем.
МЭМПАРВАПОЖАЛУЙСТАПАРВАМОЖЕТЕЛЮБИМ…
Когда за ними захлопнулась тяжелая дверь, буря шума резко стихла. Стены коридора оказались выложены гранитом; пол – черными и белыми плиточками. Тут оказалось сыро, словно в подвале, как во всех старинных каменных зданиях. По настоянию Кары их сопровождала Эспель, которую заставили ехать позади одного из Рыцарей. Вода капала с верхолазки на кафельный пол, пока она отжимала подол рубашки.
Плоский телевизор, прикрученный к стене, передавал новости. Звук приглушили, но Кара, разглядевшая внизу бегущую строку, прочитала: «Нападение на Ватерлоо». Мужчины и женщины в униформе экстренной службы прокладывали путь через завалы, держа носилки с опытной непринужденностью. Потом дали навязчиво крупный план мешков для трупов, изувеченных зданий и плоти. Одна фигура распласталась, прижатая разбитым бетоном. На ней была форма Рыцаря, посеревшая от пыли. Рыцарь выглядел не подорвавшимся на зажигательной бомбе или задетым шрапнелью, а избитым, размазанным невероятно сильными кулаками: ноги сломаны, лицо, превратившееся в красное, совершенно симметричное месиво, вдавлено, словно вогнутое кривое зеркало. Изображение сменилось на вид станции: крупный план стен, изрешеченных пулями, полы, покрытые звездовидной бетонной рябью. Бегущая под заголовком строка подводила итоги: «Атакован главный миграционный центр. 671 без вести пропавший. Гаррисон Крей подтвердил ответственность Безликих». Изображение сменилось, демонстрируя одетые в капюшоны и банданы фигуры с зернистостью сетевых кадров, передаваемых по телевидению. Кару что-то кольнуло, какое-то знакомое ощущение, но сердце работало, словно навесной мотор, и девушка не могла сосредоточиться, чтобы унять его.
– Графиня? – что-то в тоне Корбина указывало на то, что он повторил это уже не один раз. – Пойдемте?
Подняв глаза, Кара кивнула и последовала за ним вверх по широкой лестнице.
– Кто эти люди снаружи? – прошептала она, когда Эспель поравнялась с нею. Пульс все еще бился как сумасшедший.
– Кто? – белокурая девушка, казалось, вышла из задумчивости. – Ой, они называют себя Ханнибалами – видимо, так сильно вас любят, что готовы съесть. Ваши большие поклонники. – Циничная улыбка получилась половинчатой и тут же стерлась с лица. Глаза девушки быстро пробежали по плитке, словно что-то ища.
Дверь наверху лестницы вывела их на балкон с видом на сводчатые каменные палаты.
Прямо впереди, в обтянутом кожей кресле, рядом с деревянными перилами, грубоватая и серьезная, сидела сенатор Кейс.
– Парва. – Она встала, чтобы обнять Кару, прижав бумажные губы к ее щеке. – Спасибо, что пришла.
Кара нерешительно кивнула и слабо, но смело улыбнулась, подумав, что от нее этого ждут.
– Мы все очень тобою гордимся. – Сенатор улыбнулась в ответ и сжала ее руку. Она повернулась к двум не менее грубоватым и серьезным мужчинам, сидящим справа от нее. – Ты помнишь сенаторов Призму и Шпиндельфрейка?
– Конечно, – соврала Кара. – Сенаторы…
Ее не нравилось, как они на нее смотрели, самодовольно и собственнически, словно на только что купленную сияющую машину последней модели. Кара едва не скривилась, пожимая им руки. Девушка окинула взглядом комнату ниже: нечто среднее между судом и съемочной площадкой. В центре плиточного пола – деревянная полированная скамья подсудимых, но там, где следовало располагаться присяжным, находилась тележка, на которую, словно охотничья птица, взгромоздилась телевизионная камера.
Кара начала медленно осознавать фоновый шум в комнате. Галереи с остальных трех сторон оказались заполнены. Сенатор Кейс наблюдала за толпой с особым удовлетворением. Воздух гудел нетерпеливым бормотанием.
Многие зрители бросали на Кару восхищенные взгляды, на которые она отвечала беспристрастными. Лица представляли смесь утонченной асимметрии зеркалократии и пестрой лоскутной кожи, как у Бо Дрияра. Кроме Рыцарей и Эспель Кара никого симметричного не видела.
Когда галереи забились до отказа и воздух стал душным от скученных тел, Кейс махнула капитану Корбину.
– Приведите его, – пробормотал Корбин в рацию.
Свет притушили. Зрители притихли. Старый дом кряхтел, хлестаемый дождем. По комнате разнесся лязг тяжелой задвижки.
Кара слышала их раньше: шаги неловко шаркали по плиткам под балконом. Она, насколько могла, свесилась через перила, но прошло еще несколько бесконечных секунд, прежде чем обвиняемый попал в поле ее зрения. Девушка ожидала, что это будет он, но все же испытала неприятный трепет узнавания, когда увидела человека, схватившего ее в реке, умолявшего о помощи, а сейчас ведомого двумя охранниками в черных доспехах. Он выглядел слишком маленьким в своей одежде, словно происходил из «трудовой династии» потомственных подсудимых, и его серый тюремный комбинезон достался ему еще от прадедушки. Волосы и борода торчали диким клубком. Правая рука висела на перевязи.
Он двигался неуклюже, подволакивая правую ногу, и отклонялся от тюремщиков, словно пытаясь отгородиться. В нескольких шагах позади возникла четвертая фигура: женщина-зеркалократка в очках в проволочной оправе, несущая под мышкой серебристый чемоданчик. Кара посмотрела на нее. Это оказалась врач из дворца. Кара перевела взгляд на стоящую рядом Эспель и поняла, что верхолазка не отводит от доктора глаз. Ее ногти так глубоко вонзились в перила, что оставили отметины.
Обвиняемый оглянулся. Ошибки быть не могло: на лице несчастного застыл неприкрытый ужас, когда его взгляд упал на доктора. Он заковылял быстрее, словно чтобы держаться впереди нее; раненая нога скребла по полу, когда он подошел к скамье подсудимых.
Доктор мягко улыбнулась ему и заняла место у стены в нескольких футах в стороне, держа серебристый чемоданчик перед собой, словно дамскую сумочку.
Открылась еще одна дверь, и в комнату прошмыгнул сухопарый законник с пачкой бумаг под мышкой. В черных развевающихся одеждах он смахивал на помесь старомодного школьного учителя с вороном-переростком. Когда он взглянул наверх, ища одобрения, стало видно, что его лицо асимметрично.
Сенатор Кейс кивнула ему начинать.
– Доброе утро, – коротко поприветствовал человек в черном переполненные галереи, прежде чем обратиться к мужчине на скамье подсудимых. – Мы собрались здесь, чтобы огласить приговор по делу Три – Двадцать три – Двадцать восемь: попытка похищения Парвы, графини Хан Далстон, в котором вы обвиняетесь по вашему собственному признанию. Пожалуйста, назовите свое имя.
Губы мужчины со спутанными волосами шевелились несколько секунд, словно он не мог вспомнить: