– Гарри Блайт, – наконец, пролепетал он.
– Мистер Блайт, сегодня утром вы подписали полное признание, данное Стеклянным Рыцарям Тринадцатого Участка. Вот текст, – прокурор похлопал сверток под мышкой, – но мне сообщили, что вы желаете повторить признание публично. Все верно?
Несмотря на жар софитов над ним, Гарри Блайт не потел. Его щеки казались тусклыми, словно кто-то намазал на них слишком много косметики. Кара вспомнила, что последний раз, когда она его видела, на лице мужчины красовались симметричные синяки, и покрепче стиснула перила. Кто-то подмарафетил его для телевидения.
– Да, – тихо ответил он.
– Время пришло, мистер Блайт.
– Я работаю в оранжереях, – хрипловато сообщил Блайт. – У моста Саутворк. Три месяца назад меня завербовал в Безликие Гаррисон Крей.
По толпе прошел ропот. Кара почувствовала, как у нее шевелятся волосы.
«Вы – цель Безликих», – говорила Эспель. Кара видела, как несколько лиц окаменели.
– Сам Крей. Правда? – Прокурор казался впечатленным. – Что самый разыскиваемый человек в Лондоне-за-Стеклом хотел от сборщика яблок с набережной?
– Он… – Гарри Блайт скрипнул зубами и сглотнул. – Он хотел, чтобы я помог ему похитить Парву Хан.
После этого признания тишина в комнате, казалось, загустела, став угрожающе плотной. Кара почувствовала, как ее пальцы впиваются в перила. Посмотрев на толпу, она увидела на их лицах отражение собственной ярости.
Законник склонился над краем скамьи подсудимых с выражением легкой заинтересованности на аскетическом лице:
– Продолжайте.
Блайт разжал губы:
– Он… у него созрел план, как до нее добраться. Она почти каждый день бегала. Телохранители оставались неподалеку, но не в поле ее зрения.
У нее была «тревожная кнопка». – Мужчина говорил нескладно, постоянно массируя пальцами точку под подбородком, словно ему было больно. – Иногда она срезала путь через теплицы, яблоневые сады. Ей нравился запах. Моей задачей было помахать ей и улыбнуться, словно я ее фанат. Я должен был добиться, чтобы она остановилась и поговорила со мной, потом просто отпустить и ждать, когда она появится в следующий раз. Она начала останавливаться все чаще и чаще. Мы все больше и больше разговаривали. К тому моменту, как я предложил ей яблоко, у нее не было оснований опасаться, что оно отравлено. Я подхватил ее, когда она упала, и отодвинул руки подальше от «тревожной кнопки».
Кара тихонько ойкнула и резко выдохнула. Сенатор Кейс положила ладонь ей на плечо, а зеркалократы, стоящие вокруг, забормотали, спрашивая, в порядке ли она, не хочет ли выйти на улицу и подышать воздухом. Кара отмахнулась от их заботы. Она задыхалась. Голову разрывали мысли о кровавом отпечатке Парвиной руки в Фростфилдском зеркале.
История Блайта с ним никак не вязалась.
«Может, и увяжется, – подумала она. – Может, есть что-то еще… что-то, что придаст всему этому смысл. – Она попыталась унять наворачивавшееся внутри тошнотворное ощущение неправильности. – Просто подожди».
Внизу прокурор поджал губы, словно позабавленный.
– Отравленное яблоко самой красивой женщине в мире? А Крей, выходит, романтик. Как же вы вытащили ее из теплицы?
– Там проходят туннели, выкопанные для новой оросительной системы. Люди Крея прорыли боковой ход к реке, и мы спрятали графиню там, пока шли поиски.
– И что вы собирались делать с графиней? – как бы невзначай, словно обсуждая планы на выходные, поинтересовался прокурор.
Гарри Блайт замешкался, а потом сказал:
– Мы хотели ее д-девизуализировать.
Потрясенный вздох всколыхнул все галереи, и он продолжил:
– Мы знали, что никогда бы не смогли продать что-либо с ее лица, но все же, это бы ударило по Лотерее. – Его голос звучал горячо, даже отчаянно. – Но она сбежала… очухалась после дозы раньше положенного, удивив нас. Она поплыла, я пустился за нею. Тогда-то нас и поймали. – В уголке его распухшего рта что-то блеснуло. Он начал пускать слюни.
Кара посмотрела на его разбитое лицо и вспомнила, как барахталась в реке, пока тощий пловец тянулся к ней. Поташнивание превратилось в полноценную тошноту. Это была не Парвина история. А ее.
– Графиня Хан сказала, что ничего не помнит об этих событиях, – мягко заметил прокурор. – Можете объяснить ее неведение?
Гарри Блайт болезненно кивнул.
– Потеря памяти – один из побочных эффектов препарата, который мы ей дали.
Наверху, на галерее, Кара привстала со своего места.
– Нет… – она вздрогнула, но на этот раз на нее никто не смотрел. Эспель попыталась усадить Кару обратно, но она ее оттолкнула. Мысли валились одна на другую. «Невозможно, – думала она. – Невозможно».
Казалось невероятным, чтобы Парвина правда так тесно сплелась с удобной ложью, к которой пришлось прибегнуть Каре.
Признание Гарри Блайта было лживым. Она снова посмотрела на его бесформенную челюсть. Кто-то разбил мужчине рот, чтобы заставить сказать эти слова.
«Суд» был постановкой.
Лица серебряных сенаторов справа от нее казались мрачновато удовлетворенными, словно Гарри Блайт только что подтвердил их худшие подозрения. Наградив Кару грустной улыбкой, сенатор Кейс погладила ее по руке. Кара покачала головой, словно отрицая, словно могла что-либо изменить. Она откашлялась, но не нашла слов.
Девушка вспомнила, как стояла в дворцовом лифте, глядя на Корбина через дверь.
«Он не похищал меня!» – возмутилась она тогда.
«Если вы не помните, – возразил он, – то откуда вам знать?»
Кара судорожно искала, что могла бы сказать, но без толку. Нити собственной лжи слишком сильно ее опутали.
– Пожалуйста… – прошептал Гарри Блайт. Он больше не смотрел на прокурора. Он смотрел на Кару. – Пожалуйста.
Сенатор Кейс встала и обратилась к прокурору:
– Мистер Малахит, я правильно понимаю, что признание транслировалось, и линии были открыты?
– Так точно, мадам сенатор.
Кара уловила краешек улыбки в голосе Кейс, даже не видя ее на лице пожилой женщины.
– Тогда, возможно, нам следует услышать, что скажет народ, которому мы служим?
Прокурор наклонил голову и кивнул женщине, сидевшей за столом у камер. Та передвинула один из рычажков вверх, и из акустической системы зала суда затрещали голоса.
– …убить мало…
– …свинство…
– …забрать лицо. И это еще мало для такого… хотел девизуализировать чистую девушку…
– …отнять жизнь… это больше, чем он заслуживает…
– …Безликая мразь. Животное. Зарезать, как…
Голоса кружили вокруг Кары, вызывая головокружение. Внизу, на скамье подсудимых, Гарри Блайт не горбился и не протестовал; он просто продолжал глядеть на нее, не подавая признаков того, что вообще слышит голоса.
«Пожалуйста», – беззвучно произнес он.
– Достаточно, – проговорила Кейс. Динамики по углам комнаты перешли на шепот и затихли. – Мистер Блайт, наши сограждане не склонны к милосердию. Не могу сказать, что виню их. Вы мне отвратительны. – Она прорычала это слово, и Кара почувствовала, как из сенатора вырывается ярость, словно крокодил из стоячей воды. Даже полумертвая от страха, Кара почувствовала, как тепло галереи приняли внезапное проявление эмоций политика.
Кейс остановилась и наклонилась к сенатору Призме, пробормотав ей что-то на ухо, кивнула и снова выпрямилась.
– Мои коллеги по Серебряному Сенату согласны, что единственным справедливым наказанием будет самое серьезное, предусмотренное нашими законами для таких, – она остановила взгляд на приговоренном, – как вы.
Кара была почти уверена, что видела взволнованный румянец, проползший по ее чертам пожилой училки, прежде чем она сказала:
– Гарри Блайт, вы приговариваетесь к пробуждению вашей протезной стороны с немедленным вступлением приговора в силу. – Кейс махнула стоящим ниже охранникам. – Разбудите его Пэ-О.
У парочки людей в комнате перехватило дыхание, и они забормотали:
– Пробуждение?
– Немного сурово… в смысле: что бы он ни замышлял, графиня ведь не пострадала…
Кара огляделась, ища источник несогласных голосов, надеясь, что они преобладают, но кто бы ни говорил, они быстро пристыженно замолкали под мрачными взглядами соседей.
Не одно лицо, принадлежащее Зеркальной знати, раскраснелось и разгорячилось на вытянутых через барьер шеях.
– Во имя тебя, – наклонившись, прошептала сенатор Кейс Каре на ухо, нежно сжав ее бедро. – Мы делаем это ради тебя.
Внизу, в зале суда, одетые в черное охранники схватили Гарри Блайта, стащили его со скамьи подсудимых и поставили на колени перед телевизионной камерой, заломив руки за спину. Один из них приставил пистолет к его лицу, но Блайт не сопротивлялся. Он казался вялым, словно старый труп. Губы шевелились, но не издавали никаких звуков.
Он закричал только тогда, когда доктор шагнула вперед и открыла серебряный чемоданчик. Его вопли наполнили комнату, и Кара почувствовала, как такие же крики, пытаясь высвободиться, заполняют ее грудь, вытеснив воздух.
Доктор взяла из чемоданчика шприц с прозрачной жидкостью. Рутинным движением стряхнула пузырьки, когда охранник пихнул голову Блайта на одну сторону, открывая бледную, словно мякоть яблока, кожу на шее.
– Стойте!
Блайт замолчал. И только тогда, когда все лица в комнате повернулись к Каре, девушка поняла, что это выкрикнула она. Ее мысли бурлили, словно всколыхнутая вода. Она отчаянно нащупывала, что сказать:
– Я… вы делаете это для меня, и я благодарна. – Она выпрямилась, пытаясь не перейти на скороговорку. – Но я этого не хочу. Пожалуйста. – Кара смотрела на лица собравшихся и мимо них, в сторону камер, уже обращенных к ней.
Она выдохнула:
– Не во имя меня. – Слова вышли медленно и четко. – Я не смогу с этим жить.
На мгновение повисла тишина, потом, одна из всех, сенатор Кейс начала аплодировать. Остальные в комнате последовали ее примеру. Ошеломленная Кара стояла в центре бурных рукоплесканий. Когда подхалимаж поулегся, Кейс прочистила горло.