– Тогда, – тихий голос Эспель лился из пространства у нее над головой, – дружба за дружбу: должна сказать вам, графиня, что вы выглядите ужасно.
– Правда?
– Нет, не так: вы выглядите сногсшибательно… но, по вашим меркам, сногсшибательно – это весьма так себе.
– Так ведь и день, выражаясь твоим языком, выдался весьма так себе, – пробормотала Кара.
– Почему бы нам не подумать, что можно с этим сделать?
Кара почувствовала, как по ее затылку заскользили пальцы. Она слегка напряглась, а потом снова расслабилась, когда большой палец Эспель начал кружить по узелку мышц у основания ее шеи.
– Эспель?
– Да, графиня?
– Почему Пэ-О Гарри Блайта на него напало?
Кара услышала, как Эспель сглотнула, прежде чем ответить:
– Потому что ненавидело его, графиня. Оно было его противоположностью, антиподом. Его Персональным Окаянным… – Девушка фыркнула над последней фразой, словно она была старинной несмешной шуткой. – Все в Гарри было его врагом. Оно сидело в засаде, притаившись во снах, которые делило с ним, завидуя его власти над телом. Когда его разбудили, у Пэ-О появился шанс. Гарри боролся с ним, но… оно оказалось слишком сильным.
– И вам пришивают такие штуки? К разумам и телам? – недоверчиво переспросила Кара. Она сжимала кулак, пока ногти не впились в ладонь. Вспышка-воспоминание о колючках. – Как вы это терпите?
– Это цена, которую мы платим… – Эспель сникла.
– За красоту? – спросила Кара, вспомнив слова Дрияра.
– Нет. – Одна из рук Эспель отодвинулась, и Кара представила, как она касается своего симметричного лица. – За выживание. – Ее голос немного огрубел, пальцы напряглись на Карином затылке.
Кара открыла глаза и посмотрела вверх.
Эспель стояла позади нее, держа в свободной руке нож верхолаза. На долю секунды лезвие дрогнуло, а потом метнулось вниз. Кара не думала, не говорила, не тратила время, пытаясь блокировать удар. Ее рука выстрелила вверх, быстро, словно управляемая колючей проволокой, выбрав кратчайшее расстояние до цели: раскрытая ладонь ударила Эспель в челюсть.
Блондинка отшатнулась, ударившись о сервант, и осколки разбившейся об пол вазы звякнули, словно пронзительные колокольчики. Кара попыталась подняться, но Эспель, качнувшись вперед, прижала ее к дивану. Лезвие устремилось к Кариному лицу. Кара инстинктивно вскинула руки, хватая запястья нападающей и пытаясь их выкрутить, но Эспель оказалась слишком сильна. Нож уколол Карино горло. Она невольно подавила крик.
Что-то черное выделялось на белой обивке: «тревожная кнопка», выданная ей Эдвардом, застряла между двумя подушками возле коленей. Кара хотела дотянуться до нее, но обе руки были заняты, удерживая метящий в шею нож. Стиснув зубы, она подогнула ноги, развернув бедра к спинке дивана, и опустила левое колено на черную кнопку.
Эспель не заметила этого. Все ее внимание сосредоточилось на Карином горле, на проблесках пульса, который она хотела погасить. Она даже не вздрогнула, когда по коридору загрохотали шаги.
– Графиня? – Мясистый кулак забарабанил по двери. Эдвард позвал снова: – Графиня Хан?
Карины зубы скрежетали. Она чувствовала, как дрожат, словно гитарные струны, мышцы рук, как вылезают из орбит глаза. Симметричное лицо Эспель краснело над нею.
– Графиня! – Теперь задребезжала ручка двери. Эспель заперла ее, и удары Эдварда сотрясали всю дверную коробку.
Карины руки горели по всей длине. Она представила, как было бы легко опустить их, освобождая лезвие.
Девушка посмотрела на Эспель. Лицо блондинки сморщилось от сосредоточения и чего-то похожего на страдание, но нож в ее пальцах не дрожал.
«Я уже должна быть мертва, – подумала Кара. Верхолазка оказалась сильна, ее мышцы закалились от постоянного карабканья по крышам. Сама гравитация выступала на стороне Эспель: все, что ей оставалось сделать, это просто наклониться вперед, и закончить дело. Но она не наклонялась. – Почему я все еще жива?»
Новый громкий стук, затем дверь содрогнулась и треснула. Они обе вот-вот умрут: Кара – от удара ножа, а Эспель – через несколько секунд, когда дверь поддастся и телохранитель вломится внутрь. Верхолазка должна понимать, что у нее в запасе всего несколько мгновений, чтобы нанести последний удар, прежде чем ее схватят, но он все не обрушивался. Симметричное лицо Эспель было мятым, красным и печальным.
«Прежде, чем ее схватят», – подумала Кара. Внутренним взором она увидела Гарри Блайта, борющегося с собой, со смертоносным паразитом, проснувшимся в его теле.
Удар. Хруст. Треск. Треск двери перерос в скрип петель. Эспель рефлекторно подскочила, давление на Карино горло немного ослабло, и за один бешеный удар сердца та сделала выбор.
Она отпихнула держащую нож руку Эспель в сторону и вниз, за диван, вцепилась в край ее блузки и притянула к себе. Мертвецки пьяные глаза вспыхнули – Эспель поморщилась в ожидании удара головой, – но Кара прижала свои губы к ее губам.
Она держала ее: верхолазку, фрейлину, подругу, убийцу. Пульс бился как сумасшедший. Скрипнули половицы. Кара чувствовала, как Эдвард наблюдает за ними с порога.
– О… хм… понятно. Я…
Кара почти слышала, как краска заливает щеки телохранителя, но не поворачивалась, цепляясь за отчаянный фарсовый поцелуй.
Прошло семь бесконечно гулких ударов сердца, а она по-прежнему игнорировала присутствие маячившего в дверном проеме Эдварда. Кара хотела было издать влюбленный стон, но потом передумала. Все проигрывалось у нее в ушах: скрип половиц, визг петель закрывающейся двери, потом робкое шарканье по щепкам, когда телохранитель сделал все возможное, чтобы восстановить дверной замок. А потом, наконец, словно глотком воздуха для утопающей, раздался звук удаляющихся шагов.
Кара отлепила губы от губ своей потенциальной убийцы, но не ослабила хватку на ее запястьях. Через мгновение нож звякнул об пол.
Блондинка нерешительно выпрямилась, отлипая от спинки дивана. Желтая челка приклеилась ко лбу липкими от пота завитками. Эспель дрожала, ее глаза расширились, и Каре почти казалось, что она может читать через них мысли верхолазки: «Я жива. Матерь Зеркал, я жива… и что, черт возьми, мне теперь делать?»
Кара встала, осторожно подняла нож и снова села. Какая-то ее часть приготовилась к очередному нападению, но из Эспель, казалось, вытекла вся ярость. Она рухнула на диван рядом с Карой, уперев локти в колени. Голова склонилась, как у приговоренной к казни, слишком долго ждущей, когда же упадет топор.
– Что ж, – у Кары пересохло во рту. – Это было…
– Неловко? – предположила Эспель.
– Слабовато сказано, но, пожалуй, воспользуемся этим словом.
Несколько долгих мгновений они сидели в тишине. Потом…
– Почему? – произнесли обе девушки одновременно.
Кара поглядела на Эспель долгим взглядом.
– Думаю, – проговорила она, веря нож в руках, – учитывая обстоятельства, я позволю тебе объясниться первой.
Блондинка посмотрела на нее, а потом в потолок, словно прикидывая, с чего бы начать:
– Ну… видишь ли, я фанатка…
Внезапно Кару, словно икота, разобрал смех.
– Фанатка? – наконец, переспросила она. – А разве в этом деле не нужен некоторый разгон? Типа, цветы, конфеты, письма с угрозами по вечерам и мертвые питомцы к завтраку, прежде чем пырять кинжалом под ребра?
– Нет… в смысле, я пришла сюда не для того, чтобы тебя убивать, – возразила Эспель. – Не сразу.
Я пришла, потому что… – она всплеснула руками, словно понимала, насколько абсурдно это звучало. – Я верила в тебя: первое в истории зеркалорожденное Лицо Лотереи. Ты выросла не здесь. Тебе еще не промыли мозги. Я думала, что, если бы смогла узнать тебя, объяснила бы, как здесь на самом деле обстоят дела, ты бы приняла нашу сторону.
– Нашу? – перебила Кара. – Чью это, нашу?
Эспель окинула ее холодным взглядом голубых глаз:
– А как ты думаешь?
Кара уставилась на верхолазку. В памяти заискрилось воспоминание: Эспель смотрела на нее, опьянение как рукой сняло, глубокая гордость осветила черты, когда она произнесла: «Как вы и сказали, графиня, это мое лицо».
– Ты ведь Безликая? – Кара выдохнула последнее слово, будто опасаясь позволять ему касаться своих губ.
Эспель потрогала языком щеку с внутренней стороны челюсти, в которую ее ударила Кара.
– Ты так говоришь, словно мы плохие.
– Вы нападаете на иммигрантов на станциях; по-моему, «плохие» – слишком мягкое определение.
– Ой, да успокойся ты. Мы не нападаем. – Кара поразилась презрению в голосе Эспель. – Какой, во имя Маго, в этом смысл?
– Кейс говорит, вы снимаете с них лица и продаете на Черном рынке.
– Кейс, – возразила Эспель, – лживая тварь, которой через шесть месяцев переизбираться. Ей лишь бы кого обвинять. А у тебя какое оправдание?
– В чем мне оправдываться?
– В том, что не думаешь, – ответила Эспель. – В смысле, смотри: все иммигранты, пропавшие во время этих нападений, были полулицыми. Трудно придумать лучший способ оттолкнуть от себя наших естественных союзников. Да и потом: красть у беднейших жителей города в то самое время, когда они единственный раз в жизни находятся под усиленной охраной? О да, это идея, которую профинансирует любой лидер террористов. – Блондинка брезгливо усмехнулась. – Если бы кто-нибудь из Зеркальной знати обращал долбаное внимание на то, что творится на улице, они бы знали, что полулицые иммигранты пропадают уже не один год. И мы не имеем с этим ни шиша общего. – Из голоса верхолазки ушла некоторая горячность. – Безликие – не упыри, являющиеся ночью, чтобы содрать с человека лицо, графиня. Меня послали сюда убедить тебя в этом.
– Подожди-ка… – Кара потрясенно запнулась, когда мозг, наконец-то, догнал уши, – …послали? Тебя не посылали… я спасла тебя… шиферная гроза… веревка…
У Эспель, по крайней мере, хватило совести выглядеть смущенной.
– Как я уже говорила, я верила в тебя, – сказала она. – Что в значительной степени должно было включать в себя веру, что ты не позволила бы падающей черепице порубить меня на симметричные конфетти. – Она покачала головой, подразумевая, как ей повезло. – Я просто надеялась на связь, начало разговора. Не думала, что ты возьмешь меня на работу.