Синод смотрел на стены своей кладовой, и Бет проследила за их взглядами. В пространстве между двумя нишами поверхность кирпичей пузырилась, натянувшись до полупрозрачности. Бет видела под ними органическую форму, извивающуюся и толкающуюся.
Перепонка прорвалась с громким треском и брызгами кирпичной пыли. Кирпично-красные пальцы высунулись из стены, как колбаски толстой глины. Череда щелкающих звуков натолкнула Бет на мысль, что и другие стены вокруг так же извергаются, но она не могла оторвать глаз от этого поразительного рождения.
Что-то вытолкнуло себя из стены: человеческое лицо с пустыми глазами и открытым ртом. Внезапно и яростно появилась кирпично-красная нога, неуверенно встав на пол. Темно-красные вены выпятились на темно-красной коже, а потом, с огромным усилием, человек вытянул себя из стены. Кирпичи за ним затянулись, словно замазка.
Он блестел в свете все еще горящего Синода, словно облитый кровью.
Туннель вдруг показался ужасно тесным. Бет повернулась, со всех сторон окруженная багровыми людьми.
«Неужели это я вас вызвала?» – недоверчиво подумала девушка. Она как-то призвала на помощь Каменников из города, но те даже не узнавали ее; их кирпичные взгляды сосредоточились на Химическом Синоде.
Бет резко вдохнула: она поняла, что чувствует их, ощущает так же, как Оскара – слабый электрический трепет во лбу. Используя инстинкт, о котором она даже не подозревала, девушка напрягла разум, а потом бросила его в Каменников, обнаружив себя бегущей по их сознаниям, словно по связанным переходами чердакам соседних домов, глядя из их глаз, словно из окон.
Ракурс, под которым она видела испуганный Синод, смещался с каждой парой глаз. Девушка не встретила никакого сопротивления, никаких посторонних мыслей, никаких новых импульсов или старых воспоминаний – ничего, кроме собственной ярости, душащей, словно красная пыль.
Каменники оказались пустыми.
Бет смотрела на них изнутри их самих и видела жидкий строительный раствор, все еще льнущий к ним, словно плацента.
«Я создала их. Они – часть меня, – лихорадочно думала она. – Часть города».
Ее переполняли торжество победы и гнев. Бет разлила себя по своей маленькой армии и атаковала.
Первая волна глиняных солдат накинулась на охваченных пламенем химиков. Джонни Нафта и его братья бросились на них в панике и ярости; Бет почувствовала жар, но не боль, когда их руки испепеляли кирпичные конечности. Она швырнула на Синод свои не рассуждающие позаимствованные тела. Каждый раз, когда девушка моргала, за ве́ками вставала Кара цвета сепии. За всеми ве́ками. Синод, спотыкаясь, отступал под давлением толпы отрастивших ноги стен. Бет теснила их своим маленьким отрядом зомби, загоняя на край их же собственной пропасти.
Девушка оскалила церковношпильные зубы, но оступилась при следующем шаге, подвернув ногу. Бет припала на одно колено, вдруг поняв, что дрожит от усталости: эти несколько секунд оживления города истощили ее. Первый ряд кирпичных воинов начал тонуть в полу, словно в зыбучих песках.
Улыбка Джонни Нафты – черная дыра на пылающем лице – расширилась, и он бросился вперед. Глиняные тела тлели, чернели и сгорали под его прикосновениями, их кирпичная плоть обращалась в пепел там, где они пытались схватить его. Братья Джонни выстроились в сложной симметрии с пламенем. Достигнув стен туннеля, они принялись обшаривать ниши.
У Бет скрутило живот. Синод быстро учился на своих ошибках. Где-то на их складах должно было лежать оружие, которое они могли использовать против нее.
Их склады!
Мысль пронзила голову, словно молния, и девушка из последних сил оттянула своих воинов от горящего Синода и бросила в стены. Они почти не потревожили поверхность, утонув в ней.
Бет рухнула на выставленные вперед руки. Синод помедлил, потом, как один, пригладил горящие волосы и, самодовольно напыжившись, двинулся к ней.
Бет так устала, что едва смогла поднять руку. Увидев этот жест, они заухмылялись еще шире; девушка предположила, что Синод возомнил, будто она просит или даже умоляет. Но она вытянула указательный палец и дернула им в сторону.
Синод поглядел, куда она указывала, – и застыл.
Из задней стены каждой ниши, нависая над каждой витой стеклянной бутылкой, каждым драгоценным химикатом, появился кирпичный кулак. Бет сжала пальцы и медленно придала руке вертикальное положение. Упади ее кулак, недвусмысленно обещал этот жест, – упадут и все остальные.
Синод оплыл. Их костюмы, глаза и оскалы сделались темно-серыми.
– Оссстановиссь, – изо рта Джонни Нафты вырвалось облачко пепла. Голос казался таким же ровным, как обычно, но Бет услышала в нем мольбу. – Наши ссклады невосссполнимы.
Бет уставилась на них. Через несколько секунд у нее не будет сил держать даже свою собственную руку, не говоря уже о десятках кирпичных.
«Вы знаете, чего я хочу», – подумала она.
– Мы не можем предоссставить тебе сссубстанцию, потребовавшуюсся твоей подруге, – они подняли руки ладонями наружу в отчаянном успокаивающем жесте, – потому что не расссполагаем ею. Посставки сссерьезно ограничены. Мы ссстаралиссь изучить ее, но сссинтез оказалсся нам недосступен. – Он тревожно зашипел, когда Бет дернула рукой, и поспешно добавил: – Возможно, мы всссе-таки ссумеем помочь. Вещесство, которое мы дали сстальной мятежнице, получено от клиента в качессстве часстичной оплаты, пополнившей эссстетический залог. Клиент вссе еще жив, хотя и сссерьезно трансссформировалсся. Возможно, мы можем, – Синод всем своим видом выказывал подобострастную готовность, – перенаправить тебя?
Бет медленно разжала кулак, протягивая ладонь. Пока Джонни не потянулся и не пожал ее, скрепляя сделку, она не покидала разума Каменников. Только после этого их кирпичные руки растворились в стенах. Там, где камни кладки запечатались, на стенах, словно шрамы, осталась рябь.
Трепеща пропитанными нефтью крыльями, к девушке подлетел голубь с фотографией в клюве.
Бет не сразу поняла, кто на ней изображен. Вроде бы человек, или нечто, выглядящее, как человек, но она не могла разобрать, было ли это существо в тяжелом пальто с высоким воротником мужчиной или женщиной. Бет не могла разглядеть ничего, кроме острого выступающего подбородка и растрепанных темных волос, закрывающих глаза. И все же в изображении было что-то неуловимо знакомое.
Она замерла.
«Сссерьезно трансссформировался… пополнившей эссстетический залог».
В памяти вплыло, как она стояла на мусорных склонах напротив женщины, плачущей кислым молоком из глаз – яичных скорлупок.
«Чем Синод заставил вас расплатиться? – спросила она Гаттергласс, желая узнать цену, которую та заплатила за убогое приближение Фила к божественности. – Кем вы были?» И услышала воскресший в памяти голос мусорного духа, производимый голосовыми связками из жвачки и резины: «Красавицей».
Бет ушла из магазина Синода пешком; хоть девушка и смертельно устала, поступь города несла ее через туннели в нечеловеческом темпе. Синод следовал за нею, струясь черным на черном, спеша поскорее вывести ее наружу.
Если они и заметили, как рука из красных кирпичей снова высунулась из стены, схватив бутылку с воспоминаниями Филиуса Виэ, то не подали виду.
Глава 22
Кара свесилась над Лондоном-за-Стеклом, испытывая себя, позволив собственному весу потянуть ее вперед, удерживаясь в оконной раме кончиками пальцев и коленями. Девушка чувствовала, как страх и головокружительная смелость приливают к голове вместе с кровью. Она смотрела с высоты полета летучей мыши, как меньшие башни отраженного города тянутся к ней, будто сталагмиты, сверкая во тьме огнями, словно пластинками слюды.
Казалось, она ждала не один час. Гул проезжающих мимо автомобилей становился все реже, пока единственным звуком не стал шумящий в ушах ветер. Стояла глубокая ночь, и улицы выглядели такими пустынными, как им и полагалось. Если самое знаменитое лицо в Лондоне-за-Стеклом и могло пройти по его тротуарам незамеченным, то только сейчас.
– Готова? – спросила стоящая у нее за спиной Эспель.
Кара, помедлив, кивнула. Прежде чем дыхание затуманило стекло, она увидела свое отражение. К счастью, девушка не выглядела настолько испуганной, насколько себя чувствовала. Эспель распахнула дверь, и они выскользнули, крадучись по коридорам спящего дворца с мультяшной осторожностью.
– На задворках есть грузовой лифт, – прошептала Эспель. – Чтобы скрыть такие неприглядные вещи, как белье, мусор, случайных слуг и нас с тобой, от любопытных глаз. В вестибюле камеры и круглые сутки стоят охранники, а я не хочу объяснять, почему мы пытаемся ускользнуть отсюда среди ночи без телохранителей. Можно уйти через кухню – там отличный удобный мусоропровод, протиснуться через который не составит труда.
Тишина оттеняла шаги, и эхо громко отдавалось в Кариных ушах.
– Что делать, если кто-нибудь попадется? – нервно прошептала она.
– Понятия не имею, – прошептала в ответ Эспель. – Главный стратег у нас ты. Да и идея твоя.
– Ах… да.
– Ты всегда можешь снова меня поцеловать.
В прошлый раз отлично сработало.
Карино сердцебиение ускорилось. Она почувствовала, как – безо всякой на ее взгляд причины – щеки заливает румянец. Чтобы скрыть смущение, Кара фыркнула:
– Принимать желаемое за действительное – путь в никуда.
– По правде говоря, графиня, принятие желаемого за действительное – единственное, что меня хоть куда-нибудь, да приводило, – обворожительно улыбаясь в темноте, ответила Эспель.
Кухонные столы из нержавеющей стали поблескивали зеленым в свете аварийного выхода. В отражении хромированной двери холодильника Кара заметила мышь, снующую по линолеуму в другой кухне другого города. Позади нее раздался шорох и щелчок снимаемой с контейнера крышки. Кара обернулась и увидела Эспель с надкусанным шоколадным брауни в руке.
– Перерыв на десерт? – недоверчиво поинтересовалась Кара.