Они могли бежать по переулкам или мчаться по главной улице, Кара никак не могла понять, как они продирались сквозь непрозрачный воздух. Кирпичи на земле хрустели, словно предвестники сломанных костей.
Кара никогда не бегала так быстро, даже в тисках Проволочной Госпожи. Булавки и иголки жалили и пронзали мышцы, но она, стиснув зубы, гнала себя дальше. Девушка чувствовала, что спотыкается, замедляется; стоит только на секунду замешкаться, и она упадет. Сквозь кирпичную дымку просвечивали огни: окна или, может быть, фары. Эспель толкнула ее к ним и, когда девушки подбежали ближе, во тьме проступила темная арка.
Дверь! Кара бросилась к ней. Ногу пронзила боль, когда она прижалась к ступеньке. На мгновение Кара подлетела, потом ударилась об пол с болезненным стуком. Все почернело. Девушка попыталась подняться, но мышцы больше не слушались. Нервные окончания как будто замкнулись и искрили. Она зажмурилась, ожидая сокрушительного падения кирпичей, но ничего не произошло. Пол под нею оказался гладким и холодным. Несколько долгих секунд она просто лежала. Кара чувствовала, что Эспель лежит рядом, очень горячая по сравнению с холодным ночным воздухом, и инстинктивно теснее прижалась к ней, ощущая вдохи и выдохи верхолазки. Какое же это блаженство – просто быть живой! Она бы могла проваляться там целую вечность с девушкой, протащившей ее сквозь бурю. Ей потребовалось немало времени, чтобы заметить, что буря стихла. Рядом раздавалось бормотание и хихиканье.
– Пожалуйста, подождите, – загремел голос над нею. Отголоски потрескивания громкоговорителей очертили границы обширного пространства. – Буря оборвала провода. Если вы еще немного побудете там, где находитесь, мы все восстановим.
Эспель зашевелилась, и через мгновение в воротник Кары вцепилась рука и потянула. Она подавила визг облегчения, когда ее ноги разогнулись.
– Темнота нам на руку, – пробормотала Эспель Каре на ухо. – Давай-ка быстрее убираться, пока они не включили аварийку.
Кара позволила оттащить себя в сторону, шаря в темноте. Она нашла руками стену и постукивала по ней, пока не подобралась к двери. Внезапно на нее обрушился острый резкий запах хлорки и мочи.
– Проходи, – прошептала Эспель, – и не показывайся на глаза.
«Кто здесь что разглядит?» – подумала Кара, но повиновалась. Туфли чуть ли не буксовали по скользкому полу. Что-то грубо ткнулось в спину.
– Где мы? – прошипела она.
– Сейчас, в полночь? – натянуто переспросила Эспель. – В Иммиграционном центре на юго-западе.
– В Иммиграционном чем?
Раздался гулкий удар, и ослепительная темнота сменилась ослепительно-белым неоновым светом.
Кара прищурилась, глаза привыкли, а потом, узнав, расширились:
– Черт возьми, – выдохнула она. – Вокзал Виктория.
Глава 26
Они выглядывали из-за двери мужского туалета на первой платформе. Жесткая штуковина, упершаяся в спину, оказалась перекладиной турникета. Над ними раскинулась огромная крыша из стекла и металла, сморщенная и сложенная, словно промышленное оригами. Платформы оказались пусты, и Кара видела траншеи путей через открытые турникеты в вестибюле. Девушка разглядела отзеркаленные логотипы «Бургер Кинга» и «Маркса и Спенсера», хотя свет был выключен, а жалюзи опущены.
Кара почувствовала краткий укол узнавания. «Должно быть, ностальгия по торговым маркам Старого Города», – с кривой усмешкой подумала она, а затем озадаченно нахмурилась. Прямо за турникетами по центру зала ожидания тянулся ряд кабинок. Фигуры в форме сидели за оргстеклом, барабаня пальцами и переговариваясь. Время от времени раздавался нервный смех. Рядом с каждой кабинкой стояла зеленая холщовая раскладушка. Врачи в белых халатах сидели, притоптывая каблуками, покусывая ногти и тревожно поглядывая в сторону путей. Невдалеке туда-сюда бродили Рыцари в черных доспехах, сжимая и разжимая руки на рукоятках автоматов.
Все это выглядело чем-то средним между пограничным контрольно-пропускным пунктом и полевым госпиталем… и все, казалось, чего-то ждали.
– Эспель, – прошептала Кара. – Дома я прохожу через Викторию каждую неделю. Почему же я не видела отражения этого маленького цирка в витрине или типа того?
– Днем это обычный вокзал, – пробормотала в ответ Эспель. – Пограничные пункты устанавливаются только по ночам, во время большого притока. Нам невероятно повезло, что мы пробрались внутрь. – Ее голос звучал удивленно, даже недоверчиво. – После всех этих нападений здесь должно тереться гораздо больше рыцарьков… особенно сегодня вечером.
– Почему сего…
Ее оборвал визг тормозов и скрежет стальных колес об рельсы. Одинокий паровоз, черный, с ярко горящей фарой, медленно подошел к перрону, таща за собой единственный вагон без окон.
Знак Рыцарей – белый шахматный конь – резко выделялся на полированном черном металле. Поезд оказался обшит бронированными пластинами и напоминал тюрьму на колесах.
Контрольно-пропускной пункт ожил. Врачи готовили капельницы и проверяли хирургические инструменты, Рыцари потрусили нестройными рядами навстречу сбавляющему ход составу, образуя полукруг вокруг единственных дверей, когда тот затормозил, и замерли, немного пригнувшись, с оружием наготове. Их забрала были опущены, и Кара не могла видеть лиц, но даже очертания почему-то страшили.
– Новоприбывшие, – напряженно прошептала Эспель.
Гидравлика зашипела, и двери разъехались в стороны. Кара инстинктивно дернулась от звука, потом попыталась заглянуть между затянутыми в черную броню телами, разглядеть, что же такого опасного там могло быть. Мягкие снежинки кирпичной пыли просыпались на нее, когда пальцы Эспель крепче уцепились за край двери.
– Когда полулицые отражаются в первый раз, патрульные рыцарьки сгребают их и держат в лагерях, чтобы их никто не видел. Они – лишь половина того, кем были: половина старых воспоминаний и умений. Все растеряны, напуганы. Пока их не обработают на границе, официально они не имеют права въезжать. Поезда приезжают в лагеря по ночам и привозят их.
Что-то шевельнулось внутри поезда, но плечевая пластина Рыцаря закрыла Каре обзор, и девушке пришлось сдвинуться, чтобы лучше разглядеть. Фигура вышла из вагона, и в Карином горле горько смешались облегчение и разочарование. Человек опустил голову, ставя ноги с крайней, но не чрезмерной осторожностью того, за кем наблюдают взвинченные люди с оружием.
– В чем проблема? – прошипела Кара. – Почему так важно, чтобы их никто не увидел?
– Папа?
Когда из вагона раздался высокий испуганный голос, мужчина в коричневом костюме оглянулся, открыв левую сторону головы. Точно посередине лица, где у Эспель шел шов, его черты просто заканчивались. За правой ноздрей нос резко переходил в словно бы отрезанное бритвой тесто, там же обрывался и рот.
Левая сторона лица мужчины оказалась бледнее, чем у манекена в витрине магазина: грубый полуовал кожи под мокрыми от пота волосами. Рыцари оттеснили его, не трогая, взяв в кольцо стволами автоматов, словно боялись, что он сорвется и на кого-нибудь нападет.
Пальцы Эспель дрожали у губ. Нахмурившись, Кара осторожно отвела их и, взглянув на свою спутницу, спросила:
– Что?
Эспель не ответила. Она пристально таращилась в пол.
– Что такое? – прошептала Кара. – Почему они так грубы с ними?
– Они уродливые. – Подбородок Эспель выпятился так, словно она боролась с каким-то мятежным инстинктом. – Такие пустые… откровенно неполно-ценные.
Кара вспомнила, что даже Безликие отвернулись, когда Крей открыл зияющую пустоту своего лица. Они находили это отсутствие, этот недостаток черт таким безобразным. Рыцари же даже не пытались изображать самообладание, свойственное членам мятежной группировки. Девушка видела страх перед новыми иммигрантами в их позах, слышала его в скупых приказах.
Под пристальными взглядами Рыцарей из вагона вышли и другие пассажиры: немолодая женщина с обесцвеченными волосами и в крошечной юбке, парнишка в мешковатом спортивном костюме и бейсболке, ребенок помладше в школьной форме – мужчина в твидовом костюме отбежал назад и обнял его, – женщина в деловом костюме и прочие – в общей сложности около пары дюжин. Все их лица обрывались на полпути. Они озирались, разинув половинчатые рты, пока Рыцари гнали их к контрольно-пропускному пункту. У женщины с обесцвеченными волосами оказалась пудреница, и ее единственный глаз отчаянно пялился в нее, тщетно пытаясь найти отражение.
Первый иммигрант уже достиг контрольно-пропускного пункта, и Кара увидела, как он в замешательстве затряс головой, умоляюще подняв руки. За оргстеклом пограничный чиновник пристально глядел за его плечо, записывая сведения, а потом коротко кивнул. Рыцарь махнул оружием, указывая мужчине на одну из раскладушек, и тот рухнул на холст, позволив закрепить свои конечности кожаными ремнями.
Паучок тревоги пробежал по Кариной спине.
– Эспель, что они делают?
Верхолазка поглядела на нее, и Кара увидела, как в бледных глазах блондинки борются вина, облегчение и ужас.
– Подчиняются закону, – прошептала она. Ее пальцы рассеянно щупали искусственную правую сторону лица. Ее Пэ-О.
В Кариной голове вспыхнуло непрошенное воспоминание: пьяная Эспель, сидящая в ее позаимствованных дворцовых покоях. «Мой Пэ-О, может быть, и не очень, но он делает свое дело: благодаря ему я легальна». Кара вдруг поняла, для чего здесь врачи.
«Пластика, – услышала она звон в голове, – косметика, торжество эстетики…»
Присев рядом с раскладушкой, молодой доктор натянул хирургические перчатки резким четким движением человека, не позволяющего себе испытывать чувства. Глаз лежавшего на раскладушке мужчины в коричневом костюме судорожно метался от лица доктора к его рукам, когда тот выбил пузырьки воздуха из иглы и завел ее за ухо пациента. Мышцы на полулице мужчины тут же сковало параличом, глаз закатился, вперившись в половинчатый нос. Когда доктор сдвинулся, чтобы покопаться в аптечке, Кара увидела на нижней губе мужчины в коричневом костюме проблески слюны.