окушений еще на этапе разработки.
– В самом деле? – негромко проговорил он. – Мы это изменим. Убийства будут расследованы. Немедленно.
Лицо Неверфелл прояснилось, и улыбка засияла на нем, как солнце на грозовом небе. В отличие от великого дворецкого, она не могла прочесть, что у него на уме, и даже не догадывалась, чем вызвано его решение. Кажется, она поверила, что его возмутила царящая в Каверне несправедливость и он тут же вознамерился исправить ситуацию. Вера Неверфелл была подобна золотому топору, который вонзился прямо в пыльную скорлупу его сердца. Но оно не проронило ни капли крови, и в следующий миг от прорехи не осталось и следа.
– Ваше превосходительство, – вмешался Чилдерсин, – я могу изготовить Вино, которое сотрет только воспоминания, связанные с Нижним городом, но на это уйдет время. По самым скромным подсчетам – несколько недель. Можно пойти другим путем и стереть воспоминания об определенном временном периоде, но в таком случае она рискует забыть о Клептомансере. Проблема в том, что мы не знаем, когда именно девочка покинула логово похитителя. Если позволите, я бы предложил обратиться за помощью к создателям Лиц. Возможно, у них получится ее починить.
Вкрадчивые речи Чилдерсина, кажется, порядком утомили великого дворецкого.
– У тебя есть семь часов на то, чтобы вернуть лицо ребенка в приемлемое состояние, – устало посмотрел на него Правый глаз. – Меня не волнует, как ты это сделаешь. К пятнадцати часам кондитеры доведут до совершенства новые десерты, и я должен буду их оценить. Если к тому времени лицо девочки не будет исправлено… – Невысказанная угроза повисла в воздухе ледяным туманом.
Когда Неверфелл вывели из зала, Правому глазу показалось, будто волна жизни снова покинула берег, оставив никому не нужные драгоценные камни покрываться соляной коркой.
Великий дворецкий давно не чувствовал себя таким бодрым. Полная искреннего восхищения улыбка девочки, ее неприкрытая радость бросили тень на столетия тщательно выверенных комплиментов и льстивых портретов. «Когда мне снова станет невыносимо скучно, я сделаю что-нибудь, чтобы она снова так на меня посмотрела. От маленьких поблажек чернорабочим большой беды не будет. Можно иногда раздавать им еду. Или сделать страховочные пояса для младших подъемщиков».
Пока великий дворецкий размышлял об этом, пришла следовательница Требль, чтобы доложить о последних подвижках в деле Клептомансера. На лице – осознание собственной важности, почтительность и бульдожья бдительность.
– Мои люди нашли потайное логово, о котором рассказала девочка, – отчиталась она. – Но к тому времени Клептомансера там уже не было.
Ни Требль, ни великого дворецкого, кажется, не удивил тот факт, что великий вор не стал дожидаться, пока к нему нагрянут следователи.
– Зато теперь мы хотя бы примерно знаем, что у него на уме. Если, конечно, Неверфелл не лжет.
Как и все при дворе, следователи изначально полагали, что Клептомансер украл Неверфелл в ответ на вызов великого дворецкого. Они до сих пытались разобраться, что он имел в виду, когда говорил, что «клептомансия сродни гаданию».
– Ее рассказ звучал убедительно?
– Да, – нехотя признала следовательница Требль. – Во всяком случае, он точно объясняет, что произошло в квартале дегустаторов. Кроме мертвых стражников мы нашли тело возле угольного желоба. Человек с черными от Ноктурникса глазами и арбалетным болтом в груди, скорее всего, и есть убийца, который подкинул ей в комнату слеполозов. Его опознали как Тибальта Прэйна, известного в определенных кругах под именем Зверолов.
– Наемный убийца, – пробормотал Правый глаз. – И тот, кто ему заплатил, до сих пор жив. Кто-то хочет избавиться от девчонки. А я не могу позволить ей умереть, ведь только она знает, как выглядит Клептомансер. Нет, нет, никто не может отнять ее жизнь, по крайней мере сейчас. Даже я. Требль, ты помнишь наш разговор о моей… другой ипостаси?
– Да, ваше превосходительство.
Хотя было бы преувеличением утверждать, что Правому глазу нравилась Требль, сказать, что она ему не нравилась, тоже было нельзя. Он видел в ней собственную нетерпимость к ошибкам, в своих действиях она опиралась на те же холодные поручни логического мышления. Даже грубая амбициозность следовательницы импонировала ему своей естественностью и прямотой. В дни Левого глаза ее позиции при дворе заметно ослабевали.
– Так вот, моя вторая ипостась… отличается непредсказуемостью. – Великий дворецкий отстегнул с пояса кисет и протянул его Требль. Содержимое кисета было совершенно безобидным, но резкий запах и мертвого бы поднял из могилы. – Если возникнет острая необходимость в моем присутствии, например если моя вторая ипостась примет решение, которое нарушит мои планы, брось кисет на пол – и я проснусь. А то вдруг ему взбредет в голову казнить девчонку Неверфелл? Она нужна мне живой. Ты поняла?
– Да, ваше превосходительство, – ответила Требль, отвешивая глубокий поклон. Она не осмеливалась взглянуть на кисет и спящую половину великого дворецкого, которая была отвернута от зрителей и пряталась в тени. Требль не покидало жутковатое ощущение, что спящая ипостась подслушивает их разговор – и не замедлит припомнить его, когда настанет ее черед бодрствовать.
Неверфелл устала, смертельно устала. Она сидела в своей комнате, не зная, какая участь ей уготовлена. Измученный мозг самовольно отключался, и она погружалась в сон, чтобы секунду спустя проснуться от мыслей, которые грохотали и бряцали, как гигантское водяное колесо, безостановочно вращавшееся без всякого смысла. Неверфелл вздрагивала и таращила глаза в пространство, едва понимая, где она; обрывки сновидений айсбергами дрейфовали вокруг нее, мешая различить, что реально, а что нет.
Неверфелл давно переступила черту обычной усталости, и сон бежал от нее. Она выбилась из ритма времени сильнее, чем когда-либо прежде. Ее разум распускался, подобно вязанию, из которого вытащили спицы, и аккуратные нити искусственных дней спутывались в неопрятный клубок.
Она почувствовала огромное облегчение, когда в дверь наконец постучали и сообщили, что Зуэль Чилдерсин пришла с ней повидаться.
Едва Неверфелл переступила порог гостиной, Зуэль тут же заключила ее в крепкие сестринские объятия. От такой доброты у Неверфелл защипало в носу. Ей захотелось расплакаться, но события последнего дня сбились колючим комком в горле, и вместо рыданий изо рта вырвалось лягушачье кваканье. Когда Неверфелл снова обрела голос, она сбивчиво рассказала Зуэль все, начиная с проникших в ее комнату слеполозов и заканчивая приключениями в Нижнем городе. Зуэль внимательно слушала, не снимая заботливое Лицо номер 334 – «Тихое мерцание домашнего очага».
– И теперь мое лицо испорчено, Зуэль! – заключила Неверфелл. – И если никто его не исправит, великий дворецкий казнит нас всех! Я не знаю, что делать! Не хочу, чтобы они забрали мои воспоминания…
– Тише, тише. – Зуэль ласково сжала ее руку. – Послушай меня. Никто не заберет твои воспоминания. Тебя научат контролировать лицо, чтобы сгладить разочарование. Дядя Максим приказал мне отвести тебя к создательнице Лиц, и я убедила его позволить мне выбрать, к какой именно. Так что собирайся скорее, Неверфелл. Мы идем к мадам Аппелин.
Часы пробили семь. В зале для аудиенций повисла напряженная тишина. Великий дворецкий откинулся на спинку трона и напоследок внимательно оглядел комнату. Наконец он медленно, нехотя закрыл Правый глаз.
Стоило ему смежить веки, как распахнулся Левый. Слуги великого дворецкого были слишком хорошо вышколены, чтобы вздрагивать, но у многих сердце испуганно сжималось всякий раз, когда они наблюдали смену ипостаси. Великий дворецкий поводил левым плечом, разминая мышцы, затекшие за двенадцать часов бездействия, затем вытянул левую руку и согнул пальцы.
Комната пришла в движение. Советники, которым благоволил Правый глаз, спешили покинуть зал, сжимая свитки с недавно подписанными приказами. Навстречу им шли те, кто заслужил милость Левого, посвятив десятилетия разгадыванию его мельчайших жестов, – и те, кого он выбрал по собственным, никому не понятным причинам.
Правый глаз сложил свои мысли и умозаключения аккуратными стопками в передней части мозга, чтобы его альтер эго как можно скорее с ними ознакомилось. Но Левый глаз, как обычно, не оценил стараний своего сменщика. Он бегло просмотрел информацию за последние полсуток, отбросив большую часть за ненадобностью. История с репетициями его не заинтересовала – он искал то, что касалось Клептомансера.
У Левого глаза был настоящий талант разгадывать тайные схемы. Он подмечал несущественные на первый взгляд детали и видел за ними стройную схему, как предсказатели судьбы видят будущее в чайных листьях на дне опустевшей чашки.
Но если верить рыжеволосой девочке, Клептомансер в совершенстве овладел искусством путать узор, ткать фальшивые нити и разбрасывать ложные подсказки. Он обманывал себя, чтобы обвести вокруг пальца других. Как можно разгадать то, что противоречит самому понятию схемы? В голове великого дворецкого забрезжила какая-то идея, но она быстро померкла, когда он попытался понять логику Клептомансера.
Клептомансер, Клептомансер. Как иголка, которую втыкают в одно и то же место, мозг Левого глаза бился над его загадкой, но только запутывался еще больше.
В другой пещерной комнате, надежно спрятанная в углублении, лежала записка. Ее перечитывали уже множество раз.
Мой дорогой друг.
Не люблю повторяться и потому говорю тебе в последний раз. Ты сильно обяжешь меня, если немедленно прекратишь всякие попытки отнять жизнь у юной Неверфелл. Прошу, не утомляй меня возражениями и объяснениями. Просто отступись. Ты прекрасно знаешь, какую ценность представляет это дитя и какие планы нарушит ее убийство. Заверяю тебя, воспоминания о ее ранних годах погребены глубоко и надежно. Тебе ничто не угрожает.
Нам многое нужно обсудить. Судьба предоставила нам возможность, которую мы не имеем права упустить, возможность воплотить в жизнь все наши планы. Но если мы соберемся ею воспользоваться, мне потребуется твоя помощь. Промедление – роскошь, которая нам сейчас не по карману. Следователям поручили разобраться со странными убийствами в Рудниках, и будет очень некстати, если в своих поисках они докопаются до правды.