Семь лет. Всегда семь лет. Все случилось семь лет назад.
Переполох среди Картографов из-за Неоткрытой пещеры. Эпидемия инфлюэнцы. Мадам Аппелин покупает платья для маленькой девочки. Неизвестный предлагает большую награду за поимку Клептомансера. А беспамятная Неверфелл падает в чан с закваской в сырных пещерах Грандибля. Семь лет назад.
«Что, если эти события – часть одного большого секрета? Что, если семь лет назад случилось что-то, о чем никто не должен знать? И что, если все это как-то связано со мной? Может, я знала то, что не должна была, и потому у меня отняли память? Может, и в камере Следствия меня едва не убили по той же самой причине?»
В висках стучало, и Неверфелл казалось, будто это запечатанные воспоминания колотятся в дверь, пытаясь вырваться на свободу. Правда заперта где-то у нее в голове. Что за опасную тайну кто-то охраняет столь ревностно, что готов пойти ради нее на все?
Семь лет Неверфелл прожила в безопасности сырных туннелей. Враги либо не знали, что она жива, либо не могли до нее добраться. Но стоило ей оставить убежище и явить миру свое лицо, как кто-то увидел ее – или услышал о рыжеволосой девочке лет тринадцати из надземелья – и сразу понял, кто она. А после попытался убить ее, прежде чем она успеет хоть что-нибудь рассказать Следствию. Попытка провалилась… и вскоре ее купил Максим Чилдерсин. Вероятно, это не было совпадением. Что, если им двигало не сострадание и не желание спасти племянницу? Что, если Чилдерсин сам сначала подослал к ней убийц, а потом выкупил, чтобы заставить замолчать навечно?
«Он увидел меня и понял, что я прекрасно вписываюсь в его планы. И после этого стал выяснять, помню я что-нибудь или нет – и можно ли оставить меня в живых?»
В ушах Неверфелл зазвучали вопросы, которые без конца задавал ей Чилдерсин: «Что ты сказала Следствию? Что ты помнишь о своей жизни до сырных туннелей?»
«И Вино, которое он дал мне в кабинете, было всего лишь проверкой, – поняла Неверфелл. – Чилдерсин хотел выяснить, можно ли с его помощью восстановить мои воспоминания. Если бы у него получилось, я бы вряд ли вышла оттуда живой».
И все же оставались кусочки мозаики, которые не вписывались в общую картину. Чилдерсин хотел сохранить Неверфелл жизнь, чтобы она сыграла свою роль в убийстве великого дворецкого, – и все же, когда она жила в квартале дегустаторов, кто-то подослал к ней наемника со слеполозами. Это точно сделал не Чилдерсин. Значит, у нее был еще один враг? Или они действовали заодно, просто не считали нужным согласовывать свои поступки?
«И что же такого важного спрятано в моих воспоминаниях? Чего они все так боятся?»
Реальность грубо выдернула Неверфелл из размышлений. Вслед за мальчишкой-посыльным она зашла в туннель с низким потолком, когда толпа, с которой они двигались вперед, вдруг остановилась, дернулась и резко подалась назад. В пещере раздались испуганные крики. Зажатая со всех сторон, Неверфелл чувствовала себя куском сыра в бутерброде. Лицом в маске она уткнулась кому-то в спину и с трудом могла пошевелиться.
– Картографы! – кричали люди. – Сюда идут Картографы! Назад, все назад!
Но отступать было некуда – сзади тоже напирала толпа. Паника вцепилась Неверфелл в горло, как почуявшая кровь охотничья собака.
– На землю! – закричал кто-то.
Все вокруг начали торопливо опускаться на колени, те, кому хватало места, закрывали голову руками и старались лежать неподвижно. Не имея возможности расступиться перед Картографами или убежать от них, чернорабочие выстлали дорогу своими телами. В следующий миг безумные исследователи пещер ворвались в туннель. Они шагали прямо по людям, не обращая внимания, куда наступают – на камни или на чье-ни-будь лицо. Картографы гоготали, щелкали языком, пересвистывались, некоторые сжимали в руках странные устройства и смотрели вокруг через окуляры. Кто-то надавил коленом Неверфелл на плечо, потом ботинок больно ударил ее по уху.
Пройдясь сумасшедшим скребком по туннелю, Картографы наконец скрылись вдали. Чернорабочие, опасливо озираясь и покряхтывая, медленно поднимались на ноги, помогая друг другу. Наконец серо-коричневая река возобновила течение. Неверфелл тоже старалась не отставать. Протоптавшись по ней, бесцеремонные Картографы неожиданно утрясли мысли в ее голове. Неверфелл даже подумала, что было бы неплохо проворачивать такое всякий раз, когда она нуждается во вдохновении.
Едва Неверфелл, вся в синяках, переступила порог яслей, Эрствиль схватил ее за руку и оттащил в угол.
– У тебя мозгов, как у мотылька! Ты где была? О чем ты думала, когда решила прогуляться по Рудникам? Ни записки не оставила, ничего! Я был вот так – вот так! – близок к тому, чтобы махнуть рукой на всю нашу затею…
– Прости, Эрствиль, мне очень жаль! – Неверфелл на мгновение сняла маску, чтобы доказать ему, что она не лжет. – Я понимаю, что это опасно, но я должна была кое-что выяснить. И знаешь что? Я напала на след!
Неверфелл подошла к своей койке и вытащила из-под матраса костюм Картографа.
– Напала на след? О чем ты говоришь?
– Несколько лет назад случилось кое-что очень важное. И я, кажется, знаю что. Я почти уверена, что знаю, как попала в Каверну – и почему мне нельзя об этом помнить, почему Трущобы обнесли глухой стеной, а Чилдерсины никогда не выбиваются из ритма. Если я права, то еще я знаю, что нам делать дальше. Но сначала я должна в этом убедиться. Эрствиль, где идут ближайшие раскопки? Те, до которых проще всего добраться?
Эрствиль втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Ему явно не нравилось, куда зашел их разговор.
– Кажется, на Гибельном выступе. А что?
Неверфелл взяла очки и внимательно посмотрела на свое отражение в линзах.
– Думаю, – медленно проговорила она, – мне нужно поговорить с Картографами.
По ту сторону безумия
Жители Каверны старались держаться подальше от мест, где прокладывали новые туннели. И правда, зачем лезть туда, где из свежих трещин сочится рудничный газ, а на голову того и гляди свалится кусок породы? Зачем терпеть шум, пыль и ходить по ухабам? Но главная причина заключалась в том, что никто не хотел случайно столкнуться со свободно разгуливающими Картографами.
Эрствиль не уставал напоминать об этом, жалобы его с каждым разом становились все горше и изобретательнее, и все-таки он вызвался проводить Неверфелл к Гибельному выступу.
По пути им встретилась лишь пара человек, да и те, едва завидев наряд Картографа и секстант с мертвыми бабочками, закрыли уши руками и поторопились убраться с дороги. На раскопках Картографы были неизбежным злом. Только они могли сказать, какая судьба постигнет новую шахту: выстоит она или рухнет, ослабит верхние туннели или выпустит на свободу подземную реку, которая затопит все вокруг.
По мере того как Неверфелл с Эрствилем уходили все дальше, воздух становился холоднее, а каменные стены, еще не потускневшие от времени, – светлее. Приглушенное эхо оживленных улиц постепенно сменялось стуком кирок о камень, грохотом упавших валунов и песочным шелестом осыпающейся породы.
Вскоре навстречу им попался шахтный пони, невозмутимо тянувший груженную доверху тележку. Уши возничего были заткнуты тряпками – чтобы уберечься то ли от грохота каменоломни, то ли от болтовни Картографов. Он равнодушно скользнул взглядом по причудливому наряду Неверфелл, зато с любопытством посмотрел на Эрствиля, который шагал чуть позади нее.
– Тебе лучше тоже заткнуть уши, – прошептала Неверфелл, дождавшись, когда тележка скроется за поворотом. – Иначе люди станут задавать вопросы, как это ты так долго шел со мной и не спятил.
Они оторвали кусочки ткани от обтрепанных рукавов Неверфелл и скрутили затычки.
– Впереди больше народу. Как думаешь, мне начать дергаться, суетиться и странно себя вести? – спросила Неверфелл.
Эрствиль, жевавший ткань, чтобы она плотнее села в ушах, покосился на нее и сказал только:
– Веди себя как обычно. Этого будет достаточно.
От нечего делать Неверфелл разглядывала подпиравшие своды крепи из толстых брусьев, дерево уже покрылось пылью, но почернеть еще не успело. То тут, то там висели ветроловки с колокольчиками – чтобы следить за воздушными потоками, на стенах белели меловые метки, а на полу виднелись криво написанные названия туннелей. В конце концов они очутились в длинной горизонтальной шахте, где кипела работа. Одни чернорабочие вытаскивали из боковых проходов ведра с кусками камня, другие сливали в деревянные желоба молочно-белую воду, третьи внимательно изучали бледные пласты в горной породе.
Появление Эрствиля с Неверфелл не осталось незамеченным. Чернорабочий махнул Эрствилю и, заметив затычки у него в ушах, произнес одними губами:
– Не здесь! Отведи ее вон туда, налево.
Эрствиль кивнул и повел Неверфелл в указанном направлении – через арку и дальше, по уходящему вниз туннелю прямо к грубо сколоченной двери, на которой поблескивали песочные часы.
– Наверное, здесь они держат Картографов, – прошептала Неверфелл. – Подожди меня снаружи – будет лучше, если один из нас останется следить за часами.
– Нет уж, я пойду с тобой, – неожиданно возразил Эрствиль. – У тебя и так мозги наперекосяк, если опоздаем – совсем скособочатся.
– Зато мне почти нечего терять, – философски заметила Неверфелл, набрала в грудь воздуха, перевернула часы и вошла в комнату, прежде чем Эрствиль успел что-нибудь сказать.
За дверью обнаружилось маленькое круглое помещение, где на деревянном стуле спокойно сидел мужчина лет пятидесяти. Его редеющие седые волосы были аккуратно зачесаны назад. На нем была теплая куртка с опушкой из серебристого, торчащего иглами меха. Судя по росту и широте обращенной к Неверфелл улыбки, он явно не принадлежал к числу чернорабочих. Так мог улыбаться профессор, радующийся новому ученику.
Картограф сидел босиком, и длинные, почерневшие от грязи пальцы на ногах безостановочно скребли по каменному полу, словно он пытался что-то подобрать.