– Эти люди относятся к чужеземцам с большим и вполне обоснованным недоверием, – ответил Гумбольдт. – К тому же, они нас боятся.
– Боятся? – поразился Оскар. – Почему? Что в нас такого страшного?
– Здесь дело совсем в другом, – вмешалась Элиза. – У меня возникло странное чувство, что они нас ждали. И что наше появление отбрасывает какую-то сумрачную тень.
Как это понимать? Оскар оглянулся на Йатиме. Девочка, опустив плечи, плелась следом за ними. Песик пытался ее утешить, но, похоже, у него ничего не выходило. В глазах малышки блестели слезы.
Вскоре они достигли круглой площади в центре города догонов. Площадь была обсажена по периметру раскидистыми и невероятно старыми деревьями, а посреди нее располагалось нечто вроде помещения для собраний, покрытого соломенной кровлей. Стен не было, только фундамент и вымощенный песчаником пол, а сама кровля опиралась на дюжину великолепных резных колонн из черного дерева.
Там, в тени, восседали несколько темнокожих старцев. Когда чужеземцы приблизились к ним, старцы прервали беседу и воззрились на них. Их изборожденные морщинами лица выражали смесь любопытства и недоверия.
– Совет старейшин, – обронил Гумбольдт. – По-видимому, нам предстоит убедить их, что мы не представляем для догонов ни малейшей угрозы. Если у нас получится, можете считать, что этот день мы благополучно пережили.
38
Вся деревня собралась поглядеть на чужеземцев. Мужчины, женщины и дети тесным кольцом обступили тогуну, – так называлось помещение для собраний, – и напряженно ожидали решения старейшин. Никто не произносил ни слова. Над площадью висела тишина, лишь где-то плакал младенец.
Гумбольдт и Шарлотта минут двадцать лихорадочно провозились с портативным лингафоном Вилмы. У них не было никаких инструментов, кроме перочинного ножа. Не слишком благоприятные условия, чтобы перенастроить тонкий и чувствительный аппарат. По лбу ученого градом катился пот.
Лингафон, которым они обычно пользовались во время экспедиций, остался на борту «Пачакутека» и сейчас валялся где-нибудь в пустыне. Все, чем они располагали, – маленький переводчик Вилмы, и весьма сомнительно, что с его помощью им удастся договориться с догонами.
Вилма, между прочим, обиделась на то, что у нее отобрали устройство, позволявшее ей «говорить». Она сердито затопала лапами и спряталась в рюкзаке, явно намереваясь провести там весь остаток дня.
Шарлотта не удержалась от улыбки.
– Наша капризная птичка так привыкла к переводчику, что не желает с ним расставаться, – заметила она.
– Не обращай внимания – это ненадолго, – сказала Элиза. – Как только проголодается, снова выйдет.
Ученый очистил рулон магнитной пленки и заново вставил его в аппарат. Теперь придется все начинать с нуля. Язык догонов не похож ни на один из известных языков. Чтобы произнести некоторые особо сложные догонские слова, язык приходится чуть ли не узлом завязывать.
Как обычно, Гумбольдт начал с того, что зафиксировал соответствующие понятия для чисел, цветов и оттенков цвета. Затем последовали такие понятия, как «огонь» и «вода», «свет» и «тьма», «да» и «нет». Он предпринимал все новые и новые попытки, сравнивал и фиксировал, одновременно регулируя точный механизм. Лишь через четверть часа он наконец-то вздохнул с облегчением. Догоны, которые поначалу следили за его манипуляциями с острым любопытством, к этому времени начали выказывать нетерпение.
– Более-менее, – сказал Гумбольдт. – Лучше в таких условиях не выйдет.
– А если не заработает? – встревожилась Шарлотта.
Гумбольдт защелкнул крышку прибора и, не отвечая племяннице, включил его.
Раздалось легкое гудение, вспыхнула красная лампочка. Ученый наклонился и произнес в аппарат:
– Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Рад с вами познакомиться!
Устройство обработало его слова и выдало перевод. То, что прозвучало в результате, особого доверия не внушало. Какая-то тарабарщина.
Догоны удивленно переглянулись и наперебой заговорили, обращаясь к старейшинам.
– Не похоже, чтобы у нас получилось, – сказала Шарлотта. – Может, ты что-то упустил?
– Не торопись, – ответил ученый. – Давай сначала подождем, что они на это ответят.
Догоны продолжали говорить, перебивая друг друга. Слишком много слов, чтобы лингафон мог справиться с ними. Наконец старейшина, очевидно, считавшийся главным в совете, поднял руку и велел всем замолчать. Потом откашлялся, наклонил голову к аппарату и произнес:
– Я… Меня зовут Убире.
Шарлотта удивленно вскинула брови. Голос из аппарата звучал ясно и отчетливо. У Гумбольдта гора с плеч свалилась. Широко улыбаясь, он поклонился и отчетливо произнес:
– Здравствуйте!
Старик ответил с улыбкой:
– Иве по!
«Приветствую тебя!» – донеслось из раструба лингафона.
Члены совета прислушивались, разинув рты. Жители поселения взволнованно шептались.
Старик довольно долго думал, а потом спросил:
– Как твои дела?
– Спасибо, хорошо.
– А у твоей жены?
– Тоже. Правда, Элиза?
Элиза кивнула.
– А у второй жены?
Гумбольдт иронически кашлянул и покосился на Шарлотту:
– Тоже. Мы пришли сюда для того, чтобы…
– А у твоего сына? – Убире указал на Оскара.
– У него все просто отлично. У нас у всех полный порядок в делах. По крайней мере, я на это надеюсь. Я хотел сказать…
– А у твоей матери?
– У моей матери? Она… – Гумбольдт на секунду задумался, потом покачал головой. – Думаю, что там, где она сейчас, ей хорошо.
– А у твоего отца?
– Тоже.
– А у остальных жен твоего отца?
– Благодарю вас за заботу, – в голосе исследователя послышалось легкое раздражение.
Убире кивнул с удовлетворенным видом. Он сложил руки и склонил голову, жестом показывая, что теперь должен говорить чужеземец.
Ученый оглянулся в поисках поддержки.
– Что мне сказать старейшине?
Элиза поднялась и что-то шепнула ему на ухо. Гумбольдт удивился.
– Думаешь, стоит?
– А ты попробуй!
– Ладно. Все равно хуже не будет.
Он тут же обратился к старику:
– Приветствую вас!
– Спасибо.
– Как ваши дела?
– Сэва (Очень хорошо).
– А у вашей матушки?
– Сэва.
– А у вашего отца?
– Сэва.
Похоже, старик был доволен. Он прикрыл глаза и слегка кивал при каждом ответе.
Шарлотта начала догадываться. Эта странная и совершенно бессодержательная беседа была частью ритуала, который имел какое-то особое значение для догонов. При этом не важно, соответствуют ли ответы действительности. Главное, чтобы все условности были соблюдены.
– А у вашей семьи?
– Сэва.
Гумбольдт сложил ладони перед грудью:
– Большое спасибо.
Убире открыл глаза и просиял.
– Благодарю тебя. Ты приветствовал меня, как догон. Теперь я могу тебе доверять. Мы можем говорить как люди одной крови. – Он снова сложил руки перед грудью: – Добро пожаловать в наш город!
– Сэва!
Убире повернул голову, словно пытаясь кого-то отыскать взглядом:
– Йатиме!
Из толпы вынырнула девочка. Рядом с ней, как всегда, вертелся пес.
– Я хочу задать тебе вопрос. Подойди ко мне.
Темнокожая малышка подошла, опустив голову.
– Ты видела, как за этими людьми гнались?
Йатиме кивнула.
– Кто?
Девочка произнесла слово, которое лингафон не смог перевести. Но старик хорошо знал, о ком идет речь. С озабоченным видом он повернулся к путешественникам:
– Вы побывали у христиан?
Гумбольдт кивнул.
– Мы останавливались у них. Они помогли нам после того, как с нами случилась беда.
– Но почему они преследовали вас?
Гумбольдт помолчал.
– Это сложно объяснить.
– Они ваши друзья?
– Миссионеры? Нет. Они нас приютили, но потом…
Старик внимательно следил за лицом ученого.
– Что случилось потом?
Гумбольдт перевел взгляд на Оскара:
– Может быть, ты попытаешься объяснить?
Оскар склонился к лингафону, подыскивая нужные слова.
– Потом они начали вести себя очень странно, – начал он. – Когда они думали, что мы их не видим, они совершали бессмысленные поступки.
– Какие именно? – в глазах старика вспыхнул загадочный огонек.
– Например, останавливались и смотрели в небо, хотя там ничего не было видно. Или неправильно держали книги. А некоторые поднимали руки к небу и заводили странные песни, не похожие на обычные церковные песнопения. Звучали они скорее как жалобы. Все это мелочи, если смотреть на каждую в отдельности, но если собрать все вместе, выходит что-то очень и очень странное. Но самое странное – их глаза. Они у всех миссионеров зеленые.
При упоминании цвета глаз монахов-миссионеров, многие догонские женщины испуганно вскрикнули, а некоторые спрятали лица в ладонях. Убире мгновенно стал серьезным и печальным.
– Значит, это произошло, – веско проговорил он.
– Что? Что произошло? – спросил Гумбольдт.
– То, о чем предупреждали наши предки. Древние звездочеты оказались правы. Зло все-таки спустилось к нам.
Шарлотта взглянула на спутников. Те растерянно молчали. Кажется, никто не понял, что означают эти слова. Ясно было только одно: ничего хорошего они не сулили.
39
Старик знаком велел догонам, толпившимся на площади, разойтись. Как только площадь начала пустеть, он обратился к путешественникам:
– Войдите в тогуну!
Кровля сооружения оказалась довольно низкой, и Оскару пришлось пригнуть голову, чтобы не ушибить макушку. Теперь, кроме членов совета и чужестранцев здесь никого не осталось. Убире прошествовал по каменным плитам и поднялся на возвышение.
– Наш народ очень древний, – начал он свою речь. – Давным-давно мы пришли сюда из страны, лежащей на юге. Почти пять веков нам пришлось скрываться от врагов, пока мы, наконец, не обрели покой. Горы стали нам надежной защитой. В ту пору люди теллем были нашими соседями, – старейшина указал на плато по другую сторону ущелья. – Их тоже можно считать чужаками, так как пришли они из пустынных мест на севере. Старейшины теллем были мудрыми звездочетами, они постоянно занимались изучением и толкованием движения небесных светил. Между нами установились самые се