Тая внимательно вгляделась в снимок со вспышкой. Три лица. Одно действительно напоминает охранника. Но точно сказать трудно, здесь он запечатлен вполоборота. А при первой встрече возле ворот Тая не слишком его рассматривала, не до этого было. Сегодня же он вообще только мелькнул перед ней несколько раз целиком, а не до пояса, когда нагибался к сиденью за телефонами.
За двумя телефонами! Таю будто током прошибло! Откуда он мог знать, что у нее есть телефон сестры?! И не просто есть, а найден. Как он там сказал?! «Давай сюда телефон, который тебе этот жмурик принес?!» Но Тереха принес его ночью, прямиком от озера направившись к ней! Так что, выходит, этот громила уже тогда за ней следил? Даже ночью?! Или за Терехой? Нет, вряд ли. Кому он мог потребоваться, этот безобидный пьяница, шатающийся каждую ночь лишь с одной, вполне конкретной целью? Значит, следили все-таки за ней! И слышали, как Тереха сказал ей со двора о своей находке. А потом, помнится, уже расставаясь, Тая с Терехой и еще что-то обсуждали на крыльце, и вроде как опять же имеющее отношение к Эльке. Что же это тогда выходит?! У Таи даже дыхание перехватило от внезапной догадки: это что же получается, что Тереха не сам упал в ту траншею?! Могли ли его туда столкнуть? И с жестокой ясностью Тая вдруг поняла: могли! И предварительно допросить тоже могли, подробно все выяснив насчет телефона, а потом заставив замолчать навсегда. Может, даже и били, но кто бы взялся считать синяки на теле вечно пьяного парня, который и сам не ленился изо дня в день их себе набивать? Дали заключение, что смерть наступила в результате падения, а сам он туда упал или его столкнули — тоже никто не взялся выяснить.
Тая вспомнила Тереху на дне траншеи, тощего, потрепанного, с его нелепо повернутой головой, и у нее внутри все словно оборвалось. Страшно было осознать, что ты пусть и косвенно, но являешься причиной гибели другого человека! А ведь все сходилось к тому, что так оно и есть! Фраза, оброненная сегодня громилой, и то несовпадение по времени между Терехиным уходом и его падением, которое Тая не смогла бы точно подтвердить, но которое все-таки подсознательно ощутила еще при беседе с Трофимом Михалычем, — все говорило об этом!
— Господи! — прошептала она, мучительно сжимая ладонями виски. — Да что же это такое здесь творится? И что мне теперь делать?
Первым и самым разумным ответом на ее второй вопрос было бы — послушать громилу, ворвавшегося к ней сегодня в машину, и уехать отсюда подальше, чтобы все забыть как кошмарный сон. Но Тая знала, что никогда не забудет! Гибель родной сестры, трагическая смерть непутевого, но доброго Терехи, и какое-то совершенное здесь преступление, страшное, судя по тому, как его пытаются скрыть, — все это наверняка будет преследовать Таю долго и мучительно. И чтобы избежать подобных терзаний, Тае остается только одно: принять у сестры ее смертельную эстафету. И остаться здесь, чтобы попытаться раскрыть совершенные преступления.
Делать это надо быстро, пока за нее тоже не взялись всерьез. Но самой, без чьей-либо помощи, потому что Трофим Михалыч и слушать ее не станет, скажет, что снова она преувеличивает и надумывает то, чего не надо. В следственном комитете тем более не возьмутся снова открывать уже благополучно закрытые два дела, которые к тому же потом могут оказаться «глухарями». А втягивать еще кого-то в смертельно опасную игру — нет. Тая прекрасно понимала Эльку, тоже не ставшую этого делать. Но если бы сестра в свое время хотя бы намекнула ей о том, что здесь творится! Впрочем, даже после намека, поняв, что сестре угрожает опасность, Тая примчалась бы к Эльке, начала бы выпытывать все до конца. Так что у Эльки был только такой выбор: или рассказать все, или не говорить вообще ничего, и она выбрала последнее. Не оставила Тае той путеводной ниточки, за которую можно было бы теперь надежно ухватиться. Потому что наверняка не верила в то, что может умереть! Ведь это обычно уже пожилые и умудренные печальным жизненным опытом люди понимают, что в этом мире может случиться все, что угодно, в любой момент и с каждым. Более молодым свойственно думать, что беда может произойти с кем угодно, но только не с ним. И Элька была такой. Нет, уже не наивной девчонкой, но бесшабашной, отчаянной, предпочитающей не думать о грозящих последствиях. И в итоге у Таи на руках были теперь только эти снимки, на которых запечатлены что-то делающие неизвестно кто. Да и то найденные совершенно случайно.
Тая снова взяла снимки, разложила перед собой на столе. Мешки были сброшены в воду недалеко от демидовского дома, дело происходило этой весной — видно было, что на озере уже не осталось ни льдинки. Но это не поздняя осень, точно: во-первых, эта загадочная трагедия вряд ли растянулась бы на полгода, а во-вторых, на одном из снимков попала в кадр крупным планом веточка. Непонятно, какого куста, но уже со смело раскрывшимися листочками. Значит, точно, что началось все недавно. Тая не помнила даты, когда появилась листва, да в поселке это событие могло и не совпадать по времени с городом. Опять же, деревья деревьям рознь. Но, по грубым прикидкам, драма на озере должна была произойти около трех недель назад.
Дальше… Судя по охраннику, остальные двое тоже должны быть из демидовского окружения. Как бы и зачем напроситься к Демидову на аудиенцию в ближайшие дни, чтобы увидеть как можно большее количество его людей? Но Тая сразу же поняла провальность этой затеи, стоило ей только вспомнить, что при первой их встрече Демидов не пустил ее к себе во двор, а вместо этого сам вышел из калитки. Так что если она даже найдет повод нанести Демидову визит, то разве что сможет получше рассмотреть охранника. При условии, что в этот раз нести свою службу будет тоже именно он. А если нет? Тогда она сходит впустую, а то и вовсе может нанести вред всему делу, если Демидов поймет, что она проявляет к нему интерес. Тогда ее точно выдворят отсюда любыми способами, не дав даже оформить продажу дома. Или, напротив, оставят здесь навсегда. Рядом с Элькой.
Подумав об этом, Тая ощутила, как ее охватывает паника. Сестру убили, а она сидит тут и размышляет, как бы и ей тоже ввязаться в это дело! Да в своем ли она после этого уме?! Бежать отсюда надо! Бежать без оглядки! И, скорее всего, раньше Тая именно так бы и поступила. Но теперь… Что-то изменилось в ней за эти дни. Коренным образом. Проснулись ли и в ней теперь Элькины боевые гены, дремавшие до сих пор? Или всякое зло имеет свои пределы, после которых терпеть его становится уже невозможно? С какой-то горечью Тая вдруг спросила себя, а что она, собственно, потеряет, кроме жизни, если ее вдруг действительно убьют? Кто будет плакать по ней? Сестры уже нет. Мужа, хоть он, слава богу, и жив, но нет тоже. Как нет и надежд на будущее счастье. А возможно, и на то, что у нее еще когда-нибудь будет ребенок. Жизнь разбита, так что осталось только смести на совок осколки. Так чего ей жалеть? Чего бояться? Но что-то вдруг тихо царапнуло снаружи по закрытому ставню, и Тая мгновенно прекратила свое самобичевание, осознав, что кое-чего эта жизнь все же стоит. Да и сам процесс возможного расставания с ней пугал не на шутку. Что они могут с ней сделать? И не бродит ли сейчас тот самый громила-охранник по ее саду? Что там царапнуло?
Тая затаила дыхание, прислушиваясь. Ничего. Ни шагов, ни шороха. Кошка прыгнула на оконный отлив? Или какой-нибудь ненормальный жучара врезался в ставень, не разбирая в полете дороги? Или с той стороны тоже замерли и так же внимательно прислушиваются? После того, как не смогли подсмотреть в щелочку, чем она тут занимается? У Таи возникло вдруг желание схватить топор для разделки мяса и распахнуть ставни, что бы за ними ни скрывалось. И — сразу кому-то в лоб! Но вместо этого она снова включила чайник и плеснула в кружку еще вина. Решить и приступить к исполнению — это разные вещи! Можно, например, сколько угодно кричать: мол, я прыгну в пропасть! Можно даже подойти героем к самому ее краю. Но далеко не сразу и совсем не каждый отважится сделать тот единственный, последний шаг в пустоту. Элька была из тех, кто способен на такие поступки, хотя и ей наверняка бывало страшно. Тая же почувствовала, как у нее снова начинают дрожать руки. Она никогда не была героем. Впрочем, до сегодняшнего дня жизнь ни разу от нее этого и не требовала.
Спать Тая легла поздно, изрядно опьяневшая, но зато с последней мыслью, что плевать ей на всех этих бандитов, и пусть творят что хотят, но только при этом не будят. Поднялась она утром пусть уже и не в таком настроении, но тоже гораздо спокойнее, чем накануне. Заварила кофе, убрав ополовиненную бутыль с вином со стола подальше. Открыла все окна — днем ни шорохи, ни тени были ей не страшны. И, соорудив на скорую руку завтрак, принялась думать о том, что ей делать дальше.
Бросить все и уехать было легче всего. По опыту своего развода Тая уже знала, что нет ничего проще, чем рубить концы. Но также она понимала, что этот случай, как и с разводом, — из тех, за которые она потом не перестанет себя корить. Поэтому, все еще ничего не решив, после завтрака Тая принялась за уборку. Основательную, генеральную, которую хозяйка вполне может затеять как раз перед тем, как уехать. А сама все думала, думала. На вопрос, кто же эти, со снимков, она не могла пока найти ответа. Но оставался еще один вопрос: что было в мешках? Что-то либо герметично упакованное, либо водонерастворимое, раз его решили поместить под водой. Но несомненно криминальное, раз снимки людей в компании с этими мешками вызвали во вражеском стане такой переполох.
Стоп! А с чего Элька взяла, что в мешках именно что-то уголовно наказуемое? Ну, во-первых, потому что их выбрасывали практически уже в темноте — в той стадии сумерек, в которой лишь бы самим не потеряться. А во-вторых? Как Элька поняла, что это действительно нужно фотографировать, да еще с риском для себя? Подслушала эту компанию, пока они грузились в лодку? Или это был уже не первый их сброс, и Элька успела проверить, что было в предыдущем? Насколько Тая знала, их озеро было очень глубоким, без акваланга и думать нечего соваться на всю его глубину. У Эльки акваланга не было. Но что, если один из мешков попал на какую-то донную отмель? Дело-то ведь происходило не слишком далеко от берега. Вот тогда Элька, которой в воде сам черт был не брат, вполне могла до него донырнуть и обследовать. Только вот Тае повторить действия сестры не дано. И не только потому, что она плохо плавала, не говоря уж о том, чтобы нырять, — нет, она теперь еще знала о том, что за ней следят. Не уверены, что сестра ничего ей не рассказала по телефону перед своей гибелью? И что сама она ничего здесь не нашла после того, как приехала — ведь с чего-то осталась здесь жить?