– Инга, Инга! – навстречу ей тяжелой походкой, немного заваливаясь набок, бежала женщина средних лет.
– Соколова, паразитка, не узнаешь, что ли! Совесть у тебя есть?
И тетка, не раздумывая, бросилась к Инге на шею.
– Птица, ты что, офонарела?
– Надька? Першина? Не может быть!
– А чего это не может? Ты на меня не смотри, у меня месяц только после родов. Я сейчас чумная. Ну и двадцать кило плюс. Все-таки, Инга, возраст. Ты молодец, сохранилась!
– Да ладно! Тоже не тростинка, а между прочим, не рожала.
Школьная подруга прокашлялась. Вот так всегда, как кто-то услышит, что нет детей, даже не знает, о чем с ней говорить. Можно подумать, вся жизнь в детях. И ведь не всегда мамаши только про детей говорят. Иногда и не вспомнят. Хотя бывают такие, что только про это. Не представляют, что ли, как они со стороны выглядят? Это же смешно. Ну кому интересны подгузники, первые слова и шаги? И другим-то мамашам неинтересно. Только им самим. Инга давала себе слово, что она никогда не будет такой матерью. Слово давала, а исполнить его не удавалось.
Она попыталась сосредоточиться на Наде. Сколько же они не виделись? А вот со школьной скамьи и не виделись. Боже, что с нами делает время! Да, фигура у Инги тоже не сохранилась, но она знала, что выглядит достаточно моложаво.
У Нади не сохранилось ничего: ни пышных кудрей, ни длинных тонких ног. За счет роста женщина казалась огромной. Немыслимый хвост, безразмерный цветастый балахон, черные широкие брюки.
– Так у тебя детей, что ли, нет? Ну, ужас! А че здесь припарковалась? В клинику? Ты по записи или так приехала?
Надя задавала вопросы, и они не казались Инге ни обидными, ни провокационными. Ой, Надька. Да это ж наша Надька, такая же болтушка, хохотушка, громогласная Надька. Инга только мотала головой, говорила школьная подруга за обоих, и так было всегда. Почему-то Инга сразу почувствовала себя защищенной и ведомой.
Именно Надька всегда подбивала прогулять урок или убежать в соседний двор. Так, чтобы родители не смогли отследить, как они закапывают секретики. Господи, ну кому могли понадобиться их секретики? Но Надя утверждала: «Ты что?! Секрет – он на то и есть, чтобы никто не видел, как мы закапываем. Давай встретимся, как стемнеет». Инга тряслась от страха. Страшно. «Это как раз самое важное и есть. Желание можно тогда загадать серьезное. А просто так закапывать, во дворе, да чтобы все видели, – никогда не сбудется».
Это точно, в прошлый раз Инга загадала, чтобы математичка заболела. Ничего подобного, пришла, еще и контрольную устроила. Стало быть, нужно идти поздним вечером и что-то несусветное врать дома, зачем ей в это время приспичило во двор.
И как дети на свет появляются, Инга тоже узнала от всезнающей Надьки, включая самое страшное и неприличное на свете слово. Инга тогда зажмурила глаза.
– Этого не может быть!
– Может!
Девочка потом долго плакала и дома за ужином задала родителям прямой вопрос. Есть такое слово или нет, и что оно значит. Родители онемели, бабушка тут же засуетилась с тарелками и пулей выскочила на кухню. Мама не нашла ничего более умного, чем сказать:
– Ну, это тебе только папа может объяснить, он у нас во всем разбирается.
Папа растерянно посмотрел на маму, потом выдавил что-то, мол, ему нужно подготовиться, но для начала – слово это очень нехорошее, его вообще нигде нельзя употреблять, и с Надей ей лучше не дружить. Это странно, когда девочка знает такие слова.
Инга смотрела на Надю, вспоминала именно тот случай, хотя и потом их многое в школе связывало. А после десятилетки их пути разошлись, подругами они никогда не были.
– Ну чего ты застыла? Так, – Надя взглянула на часы. – У меня сейчас дома свекровь, за малым присмотрит, есть еще час в запасе, здесь за углом милая французская кофейня, пойдем, я тебя введу в курс дела.
Как в старые добрые времена, подумалось Инге, и она с некоторым облегчением пошла вслед за Надей, все-таки она побаивалась открывать дверь клиники.
– У меня четвертое ЭКО. Ты знаешь, что это такое?
– Знаю, делала.
– Здесь?
– Последнее в Питере.
– И чего тебя туда понесло? Ну ладно. Времени нет на пустую болтовню. Сюда зачем приехала? К Кольцову?
Инга неопределенно пожала плечами.
– Чего плечами жмешь? И не сомневайся! Дуй к нему, и все у тебя будет хорошо. Даже не думай. Не мужик, а золото.
Ну, про мужика Инга как раз что-то знала. И даже про Кольцова-врача.
– Руки золотые. Ясное дело, что тут факторов много, но я ему верю. Он надежный и честный. Сразу все риски обсуждает. Зря не обнадеживает. Я видела теток, которые мимо этого дела проехали. Трагедия же, ну чего я тебе рассказываю, сама все пережила. Но здесь, понимаешь, как-то у них не так все драматично, понимаешь. Умеет он надежду вселить. Он, знаешь, честный. Кому-то прямо говорит: вам врача нужно поменять, все, что я могу, я уже сделал, идите к другому врачу. А? Каково? Не каждый ведь на такое способен. Будут тебя на деньги годами разводить, обещаниями кормить.
Инга кивнула.
– Надя, а ты как сюда попала, кого ты родила?
– Я как сюда попала, про это только кино снимать, причем фильм ужасов.
– Да ты что?
– Да ты не поняла! А, ну да, мальчика я родила, второго. Федьку. Богом данный потому что. Ты понимаешь, я здесь рожала пять лет назад. Прямо с первого раза все получилось у Кольцова. До него тоже два ЭКО делала, а потом решилась на последнюю попытку здесь. Все прошло удачно, как-то легко. Причем он же подсаживает только один эмбрион.
– Почему? Все же по нескольку подсаживают?
– Вот, гонятся за дешевым успехом. Э-э! Я, знаешь, в этом деле какая подкованная? Ну вот, после того ЭКО, когда я Мишку рожала, у меня сохранился эмбрион, Кирилл Евгеньевич посоветовал его заморозить. Называется криоконсервирование. Слыхала? Мне вообще-то не очень все это было тогда интересно. Я ж в тридцать восемь лет рожала. Как-то про дальнейшее не задумывалась. Потом, это хранение – оно же платное. Не бог весть сколько, но все равно. В общем, первый год мы еще за хранение платили, потом в режиме: то заплатим, то нет, то вспомним, то не вспомним. В итоге перестали платить. И вот где-то с год назад снится мне сон. Захожу я в лифт, а там в углу мальчик стоит. Маленький такой, несчастный. То есть, понимаешь, я этот лифт вызвала, двери открываются, а в углу стоит ребенок. Я захожу в лифт, нажимаю кнопку. А главное, куда еду, зачем, не понимаю, у нас вообще дом без лифта. И вдруг сзади голос раздается: «Почему ты про меня забыла?» Я оглядываюсь, а мальчик так пристально на меня смотрит и тоненько так скулит: «Когда ты меня отсюда заберешь? Мне здесь так холодно. Я устал ждать». Утром просыпаюсь в холодном поту и бегом сюда.
Меня Кольцов увидел, испугался сначала. «Надежда, – говорит, – на тебе лица нет, что произошло?» Он вот так всех, между прочим, помнит. А ведь почти четыре года прошло. Ой, да! Ну, это неинтересно, у них же память врачебная, это нормально. Короче, спрашиваю его, так и так. Что там с нашим эмбрионом? Ясное дело, все понимаю, что не платили, виноваты, и все же вопрос же можно задать? И сон ему рассказываю. И можешь себе представить: «Есть, – говорит, – наш эмбрион, жив и здоров, морозится себе спокойно». Вот тебе тоже клиника. Никого они не убивают, если даже злые родители не платят денег. Жалко им этих неродившихся стеклянных человечков.
– Почему стеклянных?
– Так из пробирки же!
– А-а, ну да, правильно.
– Ну вот, пошла еще на одно ЭКО. Федьке месяц уже. Хотя месяц ли? Он ведь своего рождения пять лет ждал. И откуда его возраст правильнее считать?
– А точно он был?
– Где?
– Ну, в лифте?
– А, так он еще маленький, непонятно. Может, и не он. Может, сам Бог приходил.
Вот Надька, болтушка.
Но после этой встречи Инга уже не сомневалась, она смело вошла в клинику.
У дверей встретил охранник.
– Цель вашего визита? Можно я посмотрю ваш паспорт? – Инга была несколько озадачена. С другой стороны, это же не просто поликлиника. Сюда люди приходят и со своей тайной в том числе, и защита им нужна. Хотя, наверное, охранник сегодня тебя встречает везде.
– Пройдите, пожалуйста, на второй этаж, секретарь вас направит.
Инга оглядывалась по сторонам. Все очень симпатично, чисто, солнечно, с другой стороны – ничего лишнего. Светлые тона напоминали о том, что ты в клинике. Но немного бежевого цвета разбавляло больничную чистоту. Европейский подход. И много растений: кругом большие кадки с зеленеющими деревьями, яркие цветочные горшки с цветущими небольшими растениями. Сначала даже подумала: может, искусственные – и незаметно отщипнула листочек. Настоящие!
Женщина поднялась по лестнице, навстречу ей попались несколько работников клиники, все в бело-синей форме, приветливые и улыбчивые, мимоходом они поздоровались с Ингой и с женщинами, которые тоже поднимались по лестнице. Некоторые из них в руках держали папки с бумагами. Ясно, значит, не просто так на экскурсию пришли, как она: эти дамы уже в процессе. А где же рыдающие или хотя бы стонущие на плече мужа? На лицах сосредоточенное спокойствие. Ингу как-то сразу начал бить мандраж, а те, кто ей встретился на пути, выглядели на удивление по-деловому. Можно подумать, они пришли не ребенка покупать, а новый телевизор.
Она особенно никуда не торопилась, немного постояла на лестничной клетке перед распашными дверьми, ведущими в отделение второго этажа. Ее внимание привлекла немолодая пара. Женщина восточного типа, на вид – ровесница Инги, мужчина постарше, совершенно славянской внешности.
– Перенос назначили на субботу. Как же хорошо, тебе не придется отпрашиваться с работы. Осталось только клетки оплатить, и все.
– Эля, что сказал Кирилл Евгеньевич? Сколько советует?
– Советует, конечно же, восемь, но не настаивает, говорит, что и шести будет вполне достаточно.
– А ты что решила?
– И я решила, что шесть. И так уже сколько денег. Будем надеяться.