его один раз. Она тогда сказала, что можно: у нее только-только прошли эти дни. В голове в ту же секунду помимо его воли возникло и моментально исчезло лицо художницы из Тауэлвана. Чертова сука.
Он медленно выдохнул.
– Что конкретно я должен буду делать?
2016
Когда Прия и Робби наконец уехали, Гетин вернулся на причал и сел на прежнее место. Время подбиралось к полудню, неподвижный воздух накачивался жарой. Гетин подумал, что, может, если сесть у самой воды, удастся немного отдышаться, но волны жары, казалось, накатывали прямо с поверхности озера. Зной стоял противоестественный. Пот катился струйками по спине, и ладони тоже были хоть выжимай. Он опустился на деревянные доски причала, но удобно устроиться не получалось. Какое бы положение он ни попробовал, обязательно то рука затечет, то нога, то где-нибудь что-то скрутит, то сведет, то заболит. Тут Гет вдруг осознал, что до какой-то нездоровой степени отдает себе отчет в собственных вдохах и выдохах, и, едва это заметил, как простейшее действие – дыхание – сразу стало для него практически невозможным. Он поднялся на ноги, продолжая сознательно вдыхать и выдыхать. Ведь не могло же здесь стать настолько жарко? Руки дрожали, и, когда Гет поднес их к лицу, голова наполнилась мучительной болью, будто что-то внутри него расширялось, раздвигая череп. Свет стал вдруг чересчур ярким. Надо было срочно перебраться в тень.
В доме ему удалось добраться до прохладной ванной комнаты. Он лег в пустую ванну. Поверхность – холодная и гладкая. Он напомнил себе дышать и, когда наконец удалось немного взять себя в руки, достал телефон и позвонил Мег.
1997
– Не поймите меня неправильно, я рада, что он это устраивает. Я на прошлый Новый год себе всю задницу к черту отморозила в городе.
Данни, который соизволил подбросить их до деревни, состроил гримасу в знак солидарности с Мег.
– Точняк. Такое не забывается.
С тех пор как старший брат Гетина сошелся с Нией и переехал на ферму, он преисполнился религиозного энтузиазма и стал невыносимо скучным. Гетин представлял себе, как они вдвоем лежат, свернувшись клубочком, на диване, который достался им в наследство от бабули, и встречают Новый год с ужином перед телевизором. В это время год назад Данни блевал на парковке регбийного клуба. С одной стороны, Данни был теперь под каблуком у жены, но с другой (Гетин не мог об этом не думать) – много и плотно общался с Йестином. А такое у кого угодно отобьет желание пить.
Меган продолжала:
– В общем, я, типа, эгоистично радуюсь. Но Тал, конечно, вообще без мозгов. Дан, ты бы видел их дом. У них там столько классных вещей. Он прямо напрашивается на неприятности.
Гетин, сидя на заднем сиденье, наклонился вперед. Было так холодно, что, заговорив, он увидел собственное дыхание между подголовниками.
– Меган, bach[21], расслабься. Это вечеринка. Тебе понравится. Уж лучше к Талу, чем целоваться под куранты с каждым встречным в городе, а потом пытаться пробиться в клуб.
– Мне просто не по себе из-за Дэвида и Марго, понимаешь. Я их встретила перед Рождеством, и мне было заранее так стыдно…
Дэвид и Марго Йейтс проводили период между Рождеством и Новым годом у старых друзей в Лондоне. Талиесин и Олуэн думали, что их тоже пригласят, и планировали какой-то порочный урбанистический Новый год с детьми лондонских друзей (более взрослыми, шикарными и искушенными). Когда Марго сообщила им, что их не пригласили, Талиесин и Олуэн в отместку задумали вечеринку.
– Гет просто хочет подцепить какую-нибудь красотку, да, Гетин?
Он улыбнулся.
– Я люблю знакомиться с новыми людьми. Я дружелюбный парень.
Вечеринка, которая уже достигла крайней степени веселья (и это при том, что проводилась она в доме, а не во дворе), имела восхитительный бонус в виде незнакомых людей. В сентябре Олуэн ушла из местной школы и поехала учиться в интернат где-то в Чешире – с форменными пиджаками и латынью.
– На полной стипендии, – предупреждая вопросы, защищался Талиесин.
Иногда у Гетина складывалось ощущение, что он переспал уже со всеми хотя бы отдаленно интересными девушками в городе. Ему не терпелось расширить горизонты.
Олуэн пригласила трех подружек. Одна была похожа на лошадь, вторая весь вечер ни на шаг не отходила от парня по имени Джереми, а у третьей была бритая голова, но к ней Гет решил присмотреться, поскольку услышал, как лошадь (по имени Аллегра) посмеивалась над бритоголовой за то, что та «любит ребят из простых».
Когда они приехали, Талиесин уже напился.
– Сам не понимаю, как она меня на это уговорила, – проговорил он, глотая Heineken. Он имел в виду сестру. – Ей-то с ними не жить. А я теперь в дерьме по уши.
Гетин вынул из-за уха самокрутку и воткнул в разинутый рот Тала.
– Покури. Расслабься, чувак. Все будет нормально. Крис Эдс принесет то, что тебя точно успокоит.
– Гетин, мне нельзя. Черт, дверь. Люди вообще когда-нибудь кончатся?
Кухня, где они стояли, уже была набита до отказа.
Олуэн сидела в гостиной в окружении свиты анемичных мальчиков аристократического вида, а народ напился уже настолько, что толпа начала просачиваться в сад – несмотря на минусовую температуру – и на верхний этаж.
– Может, перестанешь уже из-за всего париться? Лучше расскажи мне все, что знаешь про Шинейд О'Коннор.
– Извини, про кого? – не понял Тал.
– Ну, та, подружка твоей сестры. Лысая.
– Фиби? Слишком повернута на себе. Да они тут все такие. Голову побрила, чтобы из школы отчислили, и назвала это, блин, «жестом солидарности»… Вот Аллегра – ничего, но она, по-моему, тори.
– Ну нет, старик, спасибо, на ней разве что барьеры брать в погоне за лисами.
– Твою мать, Гет, ну нельзя же так о девушках.
– О девушках нельзя, а вот о тори – очень даже можно.
Тал оперся о кухонный стол, грязь на котором была сейчас липкая, алкогольная и ничуть не походила на тот очаровательный художественный беспорядок, который был свойственен неряшливому, богемному царству Йейтсов. Он глубоко втянул носом воздух. Гет услышал, как в гостиной группа парней (он подозревал, что это те самые мажоры) загорланили припев «Come on Eileen»[22] и заглушили кассету со сборником, который так скрупулезно составлял Талиесин. Раздался женский визг. Кто-то сделал музыку погромче.
– Как там, кстати, твоя сестра? Я не видел ее с тех пор, как она уехала – малышка Олуэн одна против страшного серого мира. Она мне сейчас пригодилась бы – познакомила бы с Шинейд.
– Фиби.
– Чувак, тебе надо выпить, вот что. Как насчет того дорогущего виски, которое ваш отец хранит в мастерской? Вот это я понимаю – нормальное начало вечера.
– Это виски для всех под запретом. Господи. Вход в мастерскую тоже для всех под запретом.
Тал прикончил Heineken и поежился. Швырнул банку в раковину.
– А, ладно, разве что только нам с тобой. Может, мне правда именно это и надо.
– Вот! Такой рождественский настрой мне по душе!
После крепкого холода мастерской гостиная показалась сущим адом. Гет сбросил куртку и свитер. Пригладил волосы. Почувствовал, как сам собой задергался подбородок под вступительные такты «Beetlebum»[23], рвущиеся из колонок. Внутри приятно звенело. Тала он оставил в саду с парнями классом младше, Мег тоже была там с каким-то эстетствующим типом из новой школы Олуэн. На Меган вечно западали всякие эстетствующие гондоны. В ней было что-то от апатичных певиц психоделического рока, а одевалась она, как Баффи – истребительница вампиров: в кожу и сапоги до колен. Когда она пела с группой Тала в пабе, на нее облизывались буквально все. Гет смотрел, как старые мужики – чьи-то отцы – таращатся на Мег сквозь дымную завесу так, будто там на импровизированной сцене какая-нибудь Памела Андерсон, а не девочка-подросток в мартинсах и связанном крючком свитере, поющая «Black Velvet»[24]. Ну да. Что уж там, Гет бы и сам не прочь. Но он, ясное дело, не мог – только не с Меган. Подумав об относительной привлекательности Меган, он опять вспомнил о той, бритоголовой. Вон она, стоит у камина и разговаривает с Давом Парри. Личико хорошенькое и убойное тело, и в прическе этой есть как будто что-то крутое. Она хихикала на шутки Дава, прикасалась к его груди сквозь майку футбольного клуба «Эвертон». Подружка-лошадь играла роль третьей лишней и стояла с таким лицом, как будто говна поела. Надо придумать, как бы остаться с Шинейд с глазу на глаз.
Для начала Гет решил пойти на кухню и взять пива, и вот тут-то, проталкиваясь сквозь толчею к холодильнику, он наконец увидел Олуэн. Застыл посреди комнаты. Свои темно-блондинистые волосы она сгребла наверх, обнажив шею и плечи. Из одежды на ней было что-то шелковое – типа платья, но больше похоже на ночнушку; там еще были такие хлипкие бретельки, ничего не стоит сдернуть одним пальцем. Ключицы. Гет раньше никогда не обращал внимания ни на чьи ключицы, но сейчас стоял и таращил глаза на ключицы Олуэн – и чувствовал себя точь-в-точь как в те времена, когда начал курить сигареты, но еще не успел к ним привыкнуть: голова кругом и осознаешь опасность и риск. Сглотнул. Раскрыл рот, чтобы произнести ее имя, и, едва произнес, какой-то не знакомый ему тощий пацан – гондон с пижонской челкой и в джинсовой куртке «левайс» – приобнял Олуэн своей дорого одетой рукой и поцеловал ее в макушку. Гет собрался было отвести глаза, но в этот самый момент она поймала его взгляд. И смотрела на секунду дольше приличного. Она улыбнулась, и он уловил в этом что-то – какую-то взаимность, даже немного сообщничество.
Гет раздумал идти за пивом. Надо было срочно поговорить с Мег.
Меган по-прежнему была во дворе с