– Теперь давай помедленнее, – на выдохе произнесла она. Ее грудь мягко вздымалась и опускалась, и Гету хотелось пощупать ее сердце сквозь тонкий хлопок школьной блузки.
– А поехали в Ти Гвидр? – внезапно предложил он.
Снижалась скорость – снижался и сиплый рев ветра, и то пространство, которое только что занимал его голос, теперь заполняла музыка. Олуэн кивнула. В конце старой дороги, где свет смягчался, пропущенный сквозь фильтр листвы, Гет развернул машину на 180 градусов и выехал на петляющую трассу, ведущую в Лланелган, а перед самой деревней свернул влево к Койд-и-Григу.
В той комнате Ти Гвидра, которую они воображали своей гостиной, она расстегнула школьную блузку. Первое время простота, с которой она относилась к своему телу, его шокировала. Все девушки, с которыми он раньше спал, были ужасно тревожными обитательницами собственных тел. Из кожи вон лезли, чтобы обрести над ними власть. Олуэн было плевать, если из-за края трусиков выбьется несколько длинных волосков. Ей было плевать, если она забыла побрить волосы на ногах или живот у нее в какой-то позе выглядит не слишком плоским. Она была ошеломительно уверена в себе.
После всего она лежала на спине на паркетном полу и жмурилась от солнца.
– Ну что, попробуем попасть на вечеринку?
По городу ходил слух, что в лесу, чуть дальше в сторону побережья, кто-то устраивает рейв-пати.
– Если хочешь. Почему нет?
Сам-то он хотел лишь одного – провести ночь в Ти Гвидре. Немного поплавать, пока вечер не сделает воду колючей; потрахаться с Олуэн, впечатать ее в деревянные доски на берегу озера и почувствовать, как ее ногти оставляют следы-полумесяцы у него под лопатками; уснуть в доме и проснуться от робкого первого взгляда рассвета. Притвориться, будто все это – его.
В машине по дороге обратно к дому ее родителей Гет рассказал Олуэн о курсе работы с бензопилой.
– Круто, – сказала она и пожала плечами. – Надо делать то, что делает тебя счастливым.
Рядом с Олуэн и ее безграничной верой в Свободу и Счастье Гет и сам испытывал те же чувства. Он был рад, что сказал ей; разговор с матерью заставил его усомниться в том, что это верное решение, и вызвал ощущение, будто его будущее – это длинный больничный коридор со скрипучим ламинатом на полу и уродливым электрическим освещением.
Олуэн вытянула руку в окно.
– Кстати, учительница по английскому сегодня сказала, что мне стоит послать документы в Оксфорд.
Гету хотелось еще поговорить с ней про сельскохозяйственный колледж, но он замял эту тему, и они стали разговаривать про Оксфорд.
2016
Хотя работы у него сейчас не было, Гет по привычке все равно просыпался рано. Предыдущие год или два выдались суровые. Все контракты теперь доставались лесозаготовителям и переработчикам древесины, бригадам трелёвщиков непросто было конкурировать в борьбе за тендеры с машинами. Свою последнюю работу в Брин Глас он закончил и уже больше двух недель находился в состоянии «между заказами». Когда он открыл глаза, еще не было шести. Он хотел уснуть обратно, но восходящее солнце сияло так настойчиво, что Гет выбрался из постели, натянул свежие боксеры и пошел ставить чайник. Ему нравилось просыпаться рано. Но с тех пор как Гет узнал, что Ти Гвидр продают, он всю неделю спал до часа дня, потому что теперь буквально не было никакого смысла просыпаться.
Чайник закипел. Гет зевнул и бросил в любимую кружку чайный пакетик. Он пойдет на пробежку. Вот допьет чай, обует кроссовки и совершит долгий забег, может, до самого Лланелгана, попетляет по лесу – получится не меньше 15 километров. Достаточно, чтобы стереть из памяти все, о чем он сейчас думает. Пока чай заваривался, Гет включил телевизор. Хреновая рухлядь, которую он забрал из маминого дома, когда она умерла. На экране возникло изображение: на фоне Биг-Бена – седовласый телеведущий, взирающий на зрителей с самым серьезным видом. Он сложил ладони и проникновенно заглянул в камеру. Сказал:
– …что Британия приняла решение покинуть Европейский союз.
Когда несколько дней спустя Гетин был в деревне, он заглянул к Эрилу Ллойду – за яйцами. Эрил был во дворе, менял резину у трейлера. Руки у него были все черные от мазута, и, разогнувшись, чтобы поприветствовать Гета, он вытер их о комбинезон.
– Видел новости, а? – спросил он.
– Как будто от них куда спрячешься, – усмехнулся Гет. – Теперь же, мать их, только про то и говорят.
Эрил кивнул. Ухмыльнулся.
– Будет урок этому ублюдку Дэвиду Кэмерону, скажи? Посмотрим, как он теперь запоет. Самовлюбленный хрен.
Гетину все это было по барабану. Он был политическим нигилистом. Удивительно, что он вообще пошел голосовать. Это его Меган заставила, и он просто в очередной раз убедился: что бы он ни делал, это ни на что не влияет.
Гет пожал плечами:
– Евросоюз. Вестминстер. Скорее всего, ничего не поменяется.
Работа вырисовывалась не раньше середины июля. И без политики забот хватало.
1998–2000
Примерно через две недели после того, как они начали встречаться, Гет и Олуэн поехали на Инис-Мон[30] и провели там целый субботний день. Поздно вечером, возвращаясь домой, они проехали поворот на Трает Лланддвин, и Олуэн закричала:
– Я знаю этот пляж! Ньюборо Уоррен! Нас сюда привозили, когда мы с Талом были маленькими. Останови!
Стояло начало октября, было холодно, и, чтобы добраться до пляжа, пришлось довольно долго идти через лес.
– Ну ты, блин, двинутая! – пробурчал Гет. – Холод собачий.
– Просто я импульсивная, – поправила она его и для пущего эффекта перебросила волосы через плечо. – И, кстати, мы с тобой дойдем сейчас аж до церкви Святой Дуинуэн!
– Ну охренеть. Откуда ты вообще знаешь про эту церковь?
Олуэн стала говорить про святую покровительницу любви, чья разрушенная церковь дала название здешнему пляжу. Гет про эту святую узнал в младшей школе, где прочитал почти все валлийские народные сказки и помнил их до сих пор. Вряд ли о таких вещах рассказывали в школах вроде той, где училась Олуэн.
Она пожала плечами.
– В детстве я обожала мифы и легенды. Я тогда была почти уверена, что я ведьма.
Ирландское море лежало гигантским пластом оникса с лунно-белыми прожилками. Песок под босыми ногами был прохладным, лилово-серым и бесконечным: начался отлив, волна отступала. Ветер стал вязким от соли, и, когда поднялись в дюны, Гет пожалел, что не догадался взять с собой старое одеяло, которое когда-то сунул в багажник. Ему показалось, что с его стороны будет галантно самому опуститься на землю (мелкий, похожий на пудру песок щетинился клочьями тростника), – к тому же ему хотелось видеть Олуэн, любоваться серебристым оттенком ее кожи в лунном свете и смотреть на систему звезд, сияющих в небе у нее за спиной. Он старался держать глаза открытыми. Его распирало от ощущений, от того, что было слышно, как отступает волна, и от того, какими новыми на ощупь были ее волосы, когда он прижимал к себе ее голову, какой незнакомой казалась ее кожа.
Глядя куда-то далеко за пределы мутно-пепельного пятна моря, она сказала:
– Представляешь, там, под водой, целый затонувший остров.
– Чего?
– Кантр'р Гваелод.
– Господи, да ты прямо леди Мабиногион. А я-то считал, что ты англичанка!
Кантр'р Гваелод – это был такой остров, который якобы ушел под воду в Ирландском море в заливе Кардиган, так что, положа руку на сердце, с географией Олуэн слегка напутала. Берега острова были невысокими, и его безопасность зависела от системы шлюзов, которые не позволяли морю его поглотить. Но однажды ночью страж, который следил за шлюзами, так здорово напился, что забыл их закрыть, и остров вместе со всеми обитателями ушел под воду. Когда Гет был маленьким, в его памяти эта легенда перепуталась с Кейпел Селин – деревней, которую англичане затопили в шестидесятых годах, чтобы создать водохранилище для Ливерпуля.
– Мне нравится в этой легенде то, что в часы опасности старые церковные колокола по-прежнему звонят, – сказала Олуэн.
Гет чувствовал себя так, будто его тело – колокольня. Пустая башня, в которой до сих пор слышен отголосок звона.
Иногда Гет пытался убедить ее пойти и выпить с ним по полпинты в «Глан Ллин». Этот паб был построен на добрый десяток лет раньше, чем часовня, а значит, его следовало признать самым старым зданием в Лланелгане. Внезапный разрыв посреди изогнутой линии серой гальки, которая формировала архитектурный позвоночник деревни, – приземистый блок из толстого камня с крышей из валлийского сланца и крошечными перекошенными окошками со стеклами, изрешеченными ромбиками, которые поглощали свет и не пропускали его внутрь. Обычно Олуэн говорила что-нибудь о том, как ей «не хочется напиваться в компании фермеров», и все заканчивалось тем, что вместо паба они ехали в Ти Гвидр или Тауэлван.
Сдалась она только однажды – в конце следующего мая, когда они встречались уже семь или восемь месяцев. Начиналась пора Летней лиги, дни тянулись длинные. Когда судья дал финальный свисток, небо над футбольным полем было размыто-розовым и усыпанным черными кляксами летучих мышей. Гет забил в ворота Лландирнога на восемьдесят седьмой минуте, и адреналин разбудил в нем непривычную наглость. Он удивился, когда она не стала протестовать против того, чтобы зайти в «Гланни», только пожала плечами и сказала: «Почему бы и нет?», – как будто до этого не называла паб «местом, куда надежда уходит умирать». Она настояла на том, чтобы он вошел первым. Гет толкнул тяжелую дубовую дверь, и воздух внутри оказался таким плотным из-за густого сигаретного смога, что было ощущение, будто он липнет к коже. Он увидел, как Олуэн коснулась волос, и почувствовал легкий укол раздражения, потому что она была заядлой курильщицей, но лишь в таких ситуациях, где эта привычка выглядела живописно. Она опустила взгляд на дешевый ковер, чтобы не встречаться глазами с завсегдатаями, подпирающими барную стойку, и тут его осенило, что она, возможно, нервничает. Возможно, чувствует, насколько ей здесь не место. Гет приобнял ее за плечи.