– Пива?
Олуэн кивнула на джин, стоящий рядом с ней на каминной полке.
– У меня все есть. А кому оно должно было достаться? – Она смотрела на него сквозь полуприкрытые ресницы.
Его мимолетно кольнула совесть из-за Мег.
– Могу сам выпить. Не придется заново в очереди стоять.
Получилось чуть более хрипло, чем ему хотелось бы. А она говорила как-то по-новому. Аристократическое английское произношение не исчезло, но некоторые гласные (например, первое «о» в «должно») она выговаривала так, будто выросла в Ист-Энде.
– Давно не виделись, – наконец произнес он, глядя на рябь ковролина. Ему казалось, он разговаривает из аквариума. И ладони стали липкими.
– Я нечасто приезжаю домой.
– М-м-м… – Несколько чудовищных секунд между ними царило молчание.
– Мама говорит, ты теперь что-то типа дровосека?
– Ага, вроде того.
– Боже, девчонки небось на тебя гроздьями вешаются.
– Не жалуюсь.
Олуэн подалась вперед и вцепилась пальцами в его бицепс.
– Ну ты качок, – произнесла она без восторга, из-за чего слова прозвучали обидно.
– А у тебя что? – Он наконец встретился с ней глазами. Решил, что не станет бояться какой-то там избалованной дочки богатых родителей, которая приехала домой на экскурсию.
– Оксфорд. Выпускные экзамены. Все по-старому.
– Бойфренд?
– Сотни две-три.
– Ясно.
Ее пальцы по-прежнему стискивали его плечо, а значит, она была теперь так близко, что он ощущал ее запах. Мозг невольно до краев наполнился связанными с этим запахом картинками. Вот она сидит на нем верхом под каштаном в саду ее родительского дома после какой-то вечеринки, и задница у него вся сырая от росы. А вот – делает ему минет в старом «Фиате-Панда», который мчит по шоссе на скорости 75 миль, и он чувствует себя ну прямо, мать его, Богом. Каждая новая картинка ощущалась как нечто физически осязаемое. Находиться в ее орбите было прямо-таки больно. Она сильнее вдавила пальцы ему в кожу, и он дернулся.
– Господи, какой недотрога, – засмеялась она.
Он отхлебнул из бокала. Проглотил. Вытер губы тыльной стороной ладони и стал искать, о чем бы еще поговорить.
– Как Тал?
Она усмехнулась. Происходящее доставляло ей удовольствие.
– Он где-то здесь. И не один, кстати, – приехал знакомить друга с родителями.
– А, да? Родители тоже в порядке?
– Мама вечно о тебе спрашивает, – Олуэн говорила медовым голосом, который делал ее похожей на классическую английскую штучку из какой-нибудь романтической комедии или рекламы Marks & Spencer. – Нет, правда, я думаю, она в тебя влюблена. Помнишь, когда мы были маленькими, она все время говорила, что тебя надо слепить из глины? «Облечь твои черты в абстрактную форму» или еще какой-то такой же бред из серии псевдоискусства. Она, наверное, умерла бы от счастья, если бы я привела тебя домой, – Олуэн позволила последней фразе секунду повисеть в воздухе. Гет перенес вес с одной ноги на другую.
– Так кого там привез Тал?
Она дернула подбородком в направлении бара. Талиесин перегибался через стойку, чтобы докричаться до Гера. Рядом с ним стоял немыслимо красивый человек в тесной белой футболке и линялых голубых джинсах. Бритая голова, крупное серебряное кольцо на большом пальце. У Талиесина волосы доходили до скул. Концы были выкрашены в цвет горохового пюре. Одет он был в армейские штаны и мешковатый свитер.
– Ага, – кивнул Гет. – Смело.
Олуэн закатила глаза к потолку. Гет закурил сигарету, которую только что скрутил. Прищурившись, посмотрел сквозь дым на Олуэн.
– Не думай, что, если ты учишься в университете, значит, у тебя передо мной моральное превосходство. Я, чтоб ты знала, ничего не имею против. Я просто говорю. Здесь ведь деревня, понимаешь? Поэтому – смело.
Она принялась по-детски болтать ногами.
– Вот поэтому-то я сюда и не приезжаю.
– Ну что ж, молодец, – сказал он. – Я рад, что ты нашла для себя такую хорошую альтернативу.
Новая пауза – на этот раз чуть менее невыносимая, так как теперь в ней ощущалось раздражение.
– Так ты по мне скучал?
Гет не ответил. Тал и его друг пробирались сквозь плотную толпу, облепившую бар. Гет смотрел, как на них оглядываются дюжины глаз. Ощущал усилие, с которым оба делают вид, будто не испытывают на себе бесцеремонной тяжести всеобщего внимания. Лицо Талиесина заметно просветлело, когда он увидел Гетина. Он бесцеремонно набросился на него с объятиями, и на секунду Гет почувствовал, как внутренне сжался. Потом он говорил себе, что это произошло из-за того, что энтузиазм Тала выглядел неискренним после стольких лет полного отчуждения. Но в тот момент он поймал себя на этой неловкости и устыдился. Пожал руку его другу, которого звали Паоло.
– Как дела? – спросил он.
Паоло улыбнулся.
– Немного в шоке, – произнес он с акцентом.
– У паба столкнулись со Сти Эдвардсом, – состроил страшную рожу Талиесин.
Гет уже ощущал, как бар топорщится в их сторону иглами внимания. Молекулярный состав атмосферы ощутимо изменился. Это было для Гета что-то новенькое. Раньше он всегда чувствовал себя здесь одинаково: как дома.
– Сейчас выпьем по бокалу и свалим отсюда, давайте? – предложил Талиесин.
Гет взял свою вторую пинту.
– А как вы поедете в Лланелган? – Он представил себе, как в центр закатывается старенький «Ленд-Ровер-Дефендер». Дэвид или Марго подвозит их до дома, потому что они снова подростки. Марго говорит что-нибудь неловкое и жуткое о том, что ей хотелось бы сваять «необычную форму головы Паоло».
– Думаю, просто такси возьмем.
Гет чуть не поперхнулся пивом.
– Такси? Нациста Найджа?
Паоло покачал головой:
– Ого. Ну и городок. Да ты гонишь, мать твою.
– Нацист Найдж? – переспросил Тал.
– Ага. По ночам в центре сейчас работает только он один. Фила Джонса лишили лицензии. Найдж – это тот, из Блэкпула. Бородатый. С татуировкой святого Георгия[41], за которую его бы здесь били, если бы людям не нужно было как-то добираться до дома. Увлекается реконструкциями на тему Гражданской войны – всей вот этой хренью. Слушает много Black Sabbath или чего там еще. Считает себя англосаксом. В общем, представляете себе в общих чертах.
– Охренеть, – присвистнул Тал.
Гет видел, что Олуэн смотрит на него с новым интересом, раз уж ребята не сочли его деревенщиной. Он почувствовал, как от переносицы по скулам растекается тепло.
– Я мог бы вас типа подбросить, если хотите, – проговорил он. – Правда, за машиной надо зайти ко мне, но я тут недалеко живу.
– А как же Меган? – Олуэн заговорила впервые с тех пор, как к ним присоединились парни.
– Меган?
– Я видела, что ты пришел с ней.
– Мег тут? – воскликнул Тал. – Надо мне с ней поздороваться, познакомить с Паоло.
Гета обжег взгляд Олуэн. Он его отразил.
– Мег – взрослая. До дома сама прекрасно доберется.
Кто-то включил «Fairytale of New York»[42]. Вокруг бильярдного стола грянул хор ужасных фальшиво-ирландских голосов. Все подхватили друг друга под руки и стали в безумном веселье раскачиваться из стороны в сторону, а парни из регбийной команды попытались запустить что-то вроде убогой подделки выступления «Риверданс».
Олуэн сказала Паоло:
– Понимаешь, почему мне пришлось уехать.
– Пока будем ехать по городу, вам придется, типа, лежать. У меня в кабине есть одеяла – укроетесь ими, пока не проедем «Ключи», окей?
– Так нечестно! – простонала Олуэн. – Я хочу поехать сзади. Почему ты сразу не сказал, что у тебя пикап, – до того, как я застолбила место впереди?!
– Они там себе жопы отморозят, Ол. Поверь, здесь со мной тебе будет лучше.
Гет с легким презрением наблюдал за тем, с каким восторгом и ужасом они собирались в поездку до деревни в кузове грузовика; как будто это туристическое развлечение, о котором потом, вернувшись в Лондон, можно будет рассказывать друзьям. Однако ему доставлял удовольствие статус нарушителя закона, и он вел себя так, как будто это для него совершенно обычный способ перевозки пассажиров – можно подумать, он проделывает такую штуку каждую пятницу.
– Ногу закинь на колесо, – подсказал он Паоло. – Вот так.
Олуэн на переднем сиденье вдруг всполошилась:
– А если нас поймают?
Гет включил первую передачу, обернулся и одной рукой стал вертеть руль, а другой обхватил спинку кресла Ол.
– Нас не поймают, – пробормотал он себе под нос. – Если только эти придурки не устроят там представление.
В кабине грузовика свет был синим, а накал между ними – настолько сильным, что дело было даже не в физическом присутствии, а в каком-то грандиозном сдвиге, который изменил каждый атом в выдыхаемом ими воздухе, в сером пластике приборной доски, в обивке сидений.
– Как темно, – проговорила Олуэн, когда они поехали по петляющей дороге через лес. – Я и забыла, как здесь бывает темно.
– Я заходить не буду, – сказал он им, когда приехали в Тауэлван. – Уже поздно. Не хочу беспокоить ваших маму и папу.
У входной двери Талиесин опять обнял его, и оба наплели друг другу вранья о том, что надо будет поскорее опять увидеться, о диване-кровати в съемной комнате Тала в Камдене, о том, что надо посмотреть билеты на поезд. Когда оба парня вошли в дом, Олуэн задержалась на пороге. Вдавила ладонь в непрозрачное стекло веранды.
– Что ж, – сказала она.
– Что ж, – отозвался он.
– У тебя по-прежнему есть ключи от Ти Гвидра?
Гет не ездил в дом уже недели две, а на ночь не оставался с конца осени, когда дни начали резко обрываться кромешной темнотой и спать там стало слишком холодно.
– В лесу сейчас полная темень, – сказал он Олуэн. – Мы ни черта не увидим.
У него в грузовике был фонарик, но она все равно вцепилась в его руку, когда преодолевали последний отрезок пути и шли вдоль веранды. Его глаза к этому времени привыкли к темноте и лунному сиянию, отражающемуся от озера. Внутри она так и осталась стоять – прижавшись к нему. Он сквозь пальто чувствовал прикосновение ее ладони, и кожу в этом месте покалывало. Он представлял себе, как они снова окажутся в этом доме вдвоем, с тех пор, как ему было двадцать. Она глубоко вдохнула.