– Господи. У меня ощущение, как будто я опять школьница. Безумие.
Он поставил фонарик на пол – получилось что-то вроде импровизированной лампы – и стал наблюдать за тем, как свет, разбиваясь на разные цвета спектра, играет на ее лице. Горло сдавило – где-то в области ключицы. Она повернулась к нему. Подошла очень близко. Его распирало от ощущений – так бывает, когда напьешься. Она робко улыбнулась, и ощущения стали еще раз в сто сильнее. Надавила ладонью ему на грудь. Опять возникло чувство, будто он в аквариуме.
– Ты ведь знаешь, зачем я захотела сюда приехать?
Он усмехнулся.
– Наверное, догадываюсь.
– Ты тоже этого захотел?
– А ты как думаешь? Хотя у тебя дома было бы теплее, скажи? – Он притянул ее к себе за лацкан пальто.
Она рассмеялась, но тут, едва она закрыла глаза и чуть запрокинула голову, потянувшись к нему губами, тело ее напряглось.
– Ты слышал?
– Что слышал?
– Там кто-то есть. На веранде.
– Пф, да ну. Тут никого нет, Олуэн.
– Смотри!
И в самом деле, за стеклом мелькнул силуэт.
– Какого… – пробормотал Гет.
– О Боже.
– Стой здесь, не двигайся.
Когда он добрался до двери и вышел наружу, человек уже исчез. Гет стоял очень тихо и прислушивался к шагам, удаляющимся сквозь кусты с треском громче его собственного дыхания. Шаги дошли до озера и остановились. Гет забросил в их направлении луч фонарика и, когда определил, кто это, чуть не рассмеялся. Он в несколько прыжков преодолел лестницу.
– Йестин? Какого хера ты тут делаешь, старый извращенец?
Дядя смотрел на него, выпучив глаза.
– Ой, да ладно, больно ты мне нужен, – насмешливо фыркнул он в ответ. – Я проверял, не мать ли это твоя. Увидел свет фар.
– С самой фермы увидел свет фар? У тебя бионическое зрение теперь, что ли?
Йестин сунул большие пальцы в петли для ремня.
– Я гулял. Не спалось.
– И от нечего делать просто случайно добрел аж сюда?
– Говорю тебе. Увидел фары. Решил проверить, как тут твоя мать.
Гет смерил дядю оценивающим взглядом. Тот был напряжен и как будто не очень твердо стоял на ногах.
– Ты напился, что ли?
– Да пошел ты! Наглый щенок. – Он быстро глянул в сторону дороги и обратно на Гета. Приподнял брови – лицо просияло триумфом. – А Фи знает, что у тебя есть ключи?
Когда Гетин не ответил, он усмехнулся.
– Ха. Так я и думал. – Поза его стала заметно расслабленнее. Он театрально раскланялся, прикоснулся к воображаемой шляпе. – В таком случае, думаю, мы оба будем держать язык за зубами, да? – И, уже отступая обратно в сторону дороги, добавил: – Не волнуйся, Гетин, bach, я твой секрет не выдам.
Олуэн он обнаружил на пороге: она стояла одной ногой на веранде, второй – в доме. Воротник она подняла и зарылась в него подбородком, пытаясь согреться.
– Как ты долго! – прошипела она.
– Ни за что не угадаешь, кто это был, – Гет зашвырнул себя на крыльцо, подтянувшись на деревянных перилах.
– Значит, кто-то все-таки был?
– Йестин!
– Что? Твой дядя Йестин? Но откуда он тут взялся? А сейчас он где? Ушел?
– Не беспокойся, я от него отделался.
Гетин не был уверен ни в том, что она так уж сильно беспокоилась, ни в том, что он сам отделался от Йестина, но ему запомнилось, как она отреагировала на то, что он о ней заботится: ее реакция доставила ему радость, удовлетворился нелепый мужской порыв, признаваться в котором было стыдно, тем более что Гет, похоже, двигался в своих чувствах в обратном направлении. Он прижал Олуэн к себе.
– Ну все, хотела посмотреть – посмотрела, – сказал он. – Поехали к тебе. Тут просто Балтика.
В комнате Олуэн в Тауэлване все было по-прежнему: тот же постер Джеффа Бакли в майке-алкоголичке и с гитарой в руках. Видеокамера Sony Hi8, которую родители купили ей на восемнадцатилетие, так и лежала на комоде рядом с бутылкой Bombay Sapphire, которую Олуэн использовала в качестве подсвечника еще с предпоследнего класса. Гет вспомнил, как сидел на низкой табуретке и ногтями отковыривал комочки воска со свечи в тот день, когда она рассказала ему про Уилла. Он поспешил прогнать воспоминание, пока оно не отозвалось каким-нибудь чувством. Увидел фотографию Олуэн и лысого типа в их школьной форме и еще одну – где Марго и Дэвид стильно курили на вечеринке художественной школы в шестидесятых, с одинаковыми стрижками под Джеффа Бека. Рядом с зеркалом стопкой лежали «Посредник», «Доводы рассудка» и «Возвращение в Брайдсхед». Олуэн села на край кровати и наблюдала за тем, как Гет завороженно оглядывает эту странную картину – странную, потому что комната представляла собой законсервированный обломок его же собственного прошлого.
– Ты по-прежнему много читаешь?
– Нет, пришлось бросить, когда пошел в неквалифицированные рабочие.
– Перестань, я совсем не это имела в виду.
– Именно это. – Гет улыбнулся ее отражению в зеркале. Олуэн так и не сняла пальто. Ее родители не верили в центральное отопление. Он повернулся к ней, и она сбросила пальто, поведя плечами.
– Вот хорошо. И свитер тоже, – тихо сказал Гет. Он добавил голосу жесткости, как ей нравилось, и, сделав шаг вперед, опустился перед ней на колени. Положил ладони ей на ляжки, развел ее ноги в стороны и внутренне улыбнулся силе ее отклика, тоненькому вдоху; он всегда любил это – как живо она на него отзывается.
– Ты уверена, что хочешь? – спросил он, чтобы услышать, как она скажет «да». Она кивнула.
Он поцеловал ее бедро с внутренней стороны и провел руки дальше под юбку – стянуть колготки.
– Скажи, что ты этого хочешь.
– Я очень этого хочу.
Он навалился на ее тело, расплющив под тяжестью собственного. Расстегивая на себе джинсы, почувствовал, как она вонзила ногти ему в лопатки, и от этого у него зашумело в голове. Гет услышал, как шепотом выругался, когда ее руки пробежали вверх и вниз по его позвоночнику. Услышал, как она повторила: «Я очень тебя хочу». Но потом, когда он был уже в ней и вдавливал ладонями в покрывало ее руки, Гет взглянул Олуэн в лицо, вгляделся в знакомые контуры раскрытых губ и почувствовал грандиозное изменение; осознал, что любит ее и что его счастье всецело зависит от того, как она решит распорядиться своей жизнью. Пьянящее ощущение силы разом его оставило. По переносице и вискам разлился жар, собственное дыхание обожгло грудь.
– Черт. – Он сглотнул. Она открыла глаза и произнесла его имя, он зажмурился и сказал: –Я хочу тебя вот так, – и когда перевернул ее лицом вниз и навалился на нее сзади, то попытался полностью отрешиться, притвориться, будто она – кто угодно. Попытался полностью отключить сердце и думать исключительно телом.
2008
О ее первом фильме Гет узнал совершенно случайно. Они с Джимми и Хефином работали в тот день недалеко от озера Ллин Элси, и, когда в половине десятого сделали перерыв на paned, влажная дымка в воздухе обернулась дождем. Настроение все равно было ни к черту, поэтому Гет только обрадовался возможности убраться в кабину грузовичка и укрыться там ото всех. Разговаривать не хотелось. Был еще только сентябрь, но уже зарядила полоса плохой погоды. Под конец рабочего дня сырость просочилась сквозь кожу и мышцы и вцепилась в кости. Он был уверен, что заболевает. Фиона уже несколько месяцев бесконечно попадала в больницу, и ему все никак не удавалось выспаться.
Снаружи дождь лил уже более основательно. Гет покрутил колесико радиоприемника, достал термос и старый лоток из-под маргарина, который использовал в качестве ланч-бокса. Лобовое стекло запотело, и голос ведущего новостей BBC наполнил кабину словами типа «серьезный спад», «Lehman Brothers»[43] и «предоставление государственной финансовой помощи». Гет выключил радио. Не было ни малейшего желания слушать про конец света. В городе уже начались сокращения. Один из пабов запустил акцию под названием «Антикризисное меню»: ко́рма из курицы и картошка – фунт семьдесят пять. Название экономического кризиса – «Кредит Кранч» – звучало так, будто его придумал креативный директор рекламного агентства. Как будто это что-то веселое и преодолимое – и легко переваривается, если есть небольшими порциями.
В ногах перед пассажирским сиденьем Гет обнаружил выпуск местной газеты от прошлой недели и, жуя сэндвич с сыром и маринованными овощами, пролистал несколько первых страниц. И вот, в нижней части четвертой страницы (написано-то там было не больше абзаца) взгляд выхватил рядом с текстом ее крошечную фотографию. Гет поднес газету поближе к глазам, как будто так смысл написанного станет яснее, – и по пальцам пробежала электрическая волна. Дождь заколотил пуще прежнего.
СПИЛБЕРГ, ПОСТОРОНИСЬ!
НАША ЗЕМЛЯЧКА – БУДУЩАЯ ЗВЕЗДА КИНЕМАТОГРАФА
Молодой режиссер Олуэн Йейтс родилась и выросла в Лланелгане – и уже заставила о себе говорить в мире киноиндустрии. В свои двадцать шесть Йейтс сумела завоевать первую премию даже не на одном, а на ДВУХ крупнейших европейских кинофестивалях. Успех ее короткометражки «Сырой материал», снятой в качестве дипломного проекта на курсе кинорежиссуры, способствовал получению финансирования полнометражной картины, так что не уходите далеко! Конечно, Йейтс не первая уроженка наших мест, добившаяся больших успехов в кино. В 1978 году наш земляк Ричард Пэрри…
Гет бросил читать. Как бы сильно он ни старался воспринимать текст статьи отрешенно, он отчетливо слышал собственное шумное дыхание. Конечно, он был за нее рад. Ясно ведь, что он желал Олуэн добиться в жизни успеха. Он желал ей счастья. Гет уставился на фотографию. Быстренько подсчитал и сообразил, что с того Рождества прошло примерно шесть лет. Тогда она вернулась в университет, а он, хотя и сказал ей, что будет звонить, так ни разу и не позвонил, а в тех редких случаях, когда встречал где-нибудь Марго или Дэвида, гордость не позволяла ему даже произнести вслух ее имени. К тому же года через два после того Рождества родители Олуэн продали дом и уехали из деревни. Фотография, похоже, профессиональная. Портрет крупным планом. Жутко мрачный вид. Она отрезала челку, и это, с удовольствием отметил Гет, ей не шло. В остальном же Олуэн выглядела удручающе неизменившейся. Он был очень за нее рад. Гет заставил себя мысле