зовавшись своей рубашкой, и так, полуодетый, зашагал в сторону грузовика. Прежде чем окончательно исчезнуть из виду, остановился и, оглядев озеро, неспешно потянулся. Можно было подумать, ему хочется, чтобы его застукали.
В ту ночь Олуэн не спалось. Она настороженно прислушивалась к малейшим шорохам и изо всех сил старалась приказать собственному телу угомониться, но его охватила какая-то безудержная подвижность. Когда сон наконец пришел, сновидения были настолько реалистичными, что Олуэн даже сомневалась, спит ли она на самом деле. Во сне – если это был все-таки сон – она была убеждена, что в доме кроме нее есть кто-то еще. Она ощущала, как из-за чьего-то присутствия воздух начал иначе циркулировать по комнатам. Кто-то за ней наблюдал, она знала это наверняка. К счастью, в какой-то момент невыносимая реалистичность кошмара заставила Олуэн открыть глаза, и в первую секунду ей показалось, что и с открытыми глазами она видит едва различимый синеватый силуэт человека, стоящего на веранде. Она несколько раз моргнула, приспосабливаясь к темноте, и фигура, в присутствии которой она практически не сомневалась, исчезла. Когда она окончательно проснулась, вокруг был надежный и внятный дневной свет, и ее ночную убежденность как рукой сняло: теперь-то Олуэн понимала, что никакого человека за окном быть не могло, что человеческий силуэт за стеклянной дверью наверняка был всего лишь обманом зрения, призрачным отголоском сна.
Было все еще очень рано. Она решила приготовить себе чайник чая и, пока он заваривался, вышла на веранду – ощутить на лице приятную прохладу утреннего воздуха. Доски под ногами были еще влажными. Олуэн вдохнула, и тело будто обновилось; но тут, оглядевшись по сторонам, она осознала: что-то изменилось. Что-то было не так. Боковым зрением она уловила вкрапление синтетического зеленого цвета, которого прежде тут не было. Олуэн заставила себя очень-очень медленно повернуться и сосредоточиться на зеленой вспышке – и та превратилась в две пустые бутылки Stella, стоящие на низком столике рядом с шезлонгом. Она почувствовала, как напряглись все мышцы, натянулась кожа. Перехватило дыхание.
– Ты Джеймсу сказала? – голос Миранды на том конце линии был настойчив: еще чуть-чуть – и закричит.
– Конечно, я не сказала Джеймсу, ты что?!
– Ну вообще-то да, знаешь, если кому и говорить, то, видимо, сразу полиции.
– Полиции? Что за бред. Не стану же я доносить на него в полицию! Это же Гетин. Ну, слушай, да нет! Что я им скажу? Типа, парень, который мне нравился в детстве, по ночам приходит ко мне и выпивает некоторое количество алкоголя у меня под окном, пока я сплю? – Она остановилась. – Хотя, если так послушать, звучит жутковато, да?
Миранда ничего не ответила, и Олуэн сказала:
– Но он совершенно нормальный, не маньяк. Если бы ты его знала, ты бы понимала, о чем я.
– Ты хотя бы уверена, что это он?
– Он всегда пил Stella.
– Все пьют Stella. Господи, а ты что рассчитывала найти – бутылку домашнего пэйл-эля?
Олуэн вздохнула.
– Мири, тут нормальное пиво тоже производят.
– Культурный рост вашего дерьмового городишка вообще не имеет никакого отношения к делу, Ол. Давай на секунду остановимся и просто взвесим факты, ладно? Итак, твой бывший парень, который, судя по всему, так тебя и не разлюбил, что, кстати говоря, само по себе ужасно стремно…
– Мы не знаем точно, так ли это.
– Хм-м-м, принимая во внимание, что он наблюдает за тобой, пока ты спишь, сомнения как-то отпадают сами собой.
– Может, он забыл что-нибудь, когда приезжал сюда днем?
– Что забыл? Трусы? Олуэн, зачем он вообще приезжал днем? У людей как бы не принято заваливаться в чужой двор и раздеваться. Он не в себе. Двинутый, на хрен. Ты не видела его пятнадцать лет – и он за это время, видимо, превратился в такого, знаешь, несчастного мужика, который носит футболку с Metallica и публикует посты о суках-феминистках, которые лишили его Богом данного права на секс. Господи, да я уверена, что он голосовал за Брексит. И что он называет женщин бабами и верит в теорию великого замещения. Обожает идиотские комедии. И рептилоидов.
Олуэн проигнорировала этот монолог.
– Думаю, тут дело не во мне, – сказала она. – Думаю, дело в доме.
– Но это твой дом! Это частная собственность. Он не может просто заваливаться туда, чтобы искупаться или побухать.
Кстати, когда они учились в университете, Миранда носила золотую цепочку с кулоном, который представлял собой выведенное идеальными рукописными буквами слово «М-А-Р-К-С».
– У меня просто в голове не умещается, что я должна тебе объяснять, что все это вообще ни на что не похоже, – не унималась она. – Он раздевается у тебя на глазах, хотя его ни в дом никто не приглашал, ни раздеваться не просили. Да это же сексуальная агрессия!
Олуэн закрыла глаза и вспомнила широкие плечи и то, как торс сужается к талии, а еще – неброскую мускулистость рук и ног.
– Ну я не то чтобы возражала, – сказала она.
После того как она смогла наконец отключить Миранду, Олуэн открыла в телефоне приложение для записей и начала составлять сообщение, чтобы написать по номеру, который дала ей Ния.
Это я. Я знаю, что ночью ты был здесь. Чего ж не зашел поздороваться?
Это я. Я знаю, что ночью ты был здесь. Это ни в какие ворота и, честно говоря, довольно жутко. Если ты опять так сделаешь, мне придется что-нибудь предпринять.
Это я. Я знаю, что ты здесь бываешь. Это ни в какие ворота и, честно говоря, довольно жутко. Может, в следующий раз постучишься?
Это я. Твой номер мне дала Ния. Может, сходим куда-нибудь выпить? Сто лет не виделись.
Она скопировала окончательный текст в мессенджер и нажала кнопку «Отправить».
Сделав это, Олуэн вышла на веранду – забрать бутылки и отнести в мусор. Она успела смутно отметить, что из горлышка одной из бутылок торчала скрученная бумажка, но она провалилась на дно, где уже лежала пара сигаретных окурков, и Олуэн решила, что это просто мусор – может, чек – размер и форма были точь-в-точь как у чека.
Она не стала вытряхивать бумажку на ладонь и изучать ее, но если бы она это сделала, то прочитала бы слова (размытые остатками пива и утренней росой, но все равно различимые): CER ADRE!
2017
Он сказал ей, чтобы приезжала выпить в «Кабане» в пятницу примерно в половине шестого, когда он управится с работой.
– Могу подбросить до города, если хочешь. Я сейчас работаю на ферме, буду как раз мимо тебя проезжать.
Она ответила, что ей уже не семнадцать и что она теперь сама умеет водить, спасибо. Правда, не стала уточнять, что права получила только накануне своего тридцатилетия и что, пока Джеймс не купил этот дом, за руль садилась только как бы в шутку, на каникулах, чтобы доказать, что умеет, а на самом-то деле водить она до сих пор не любит, особенно тут в деревне, где дороги такие узкие и извилистые. Джеймс всегда смеялся над тем, как прямо Олуэн сидит за рулем и как она щурится, глядя на дорогу, как будто крот, но и об этом она рассказывать Гету не станет. Как и о том, что ей не очень-то хочется идти в «Кабана» и ей становится дурно при мысли о том, что придется оказаться в закрытом помещении любого паба в этом городе. Главное – чтобы он не счел ее снобом.
Олуэн приехала немного раньше назначенного времени (паб только открылся) и с облегчением отметила, что мальчик за барной стойкой – это и в самом деле мальчик и в силу возраста никак не может ее помнить. Когда она вошла, бармен, не скрывая интереса, стал на нее таращиться, и это было ей приятно. Собираясь сюда, Олуэн впервые за несколько недель накрасила глаза. День стоял жаркий, и на ней был полупрозрачный сарафан на тонких бретельках. Плечи у нее загорели, и она любовалась собственным отражением перед выходом из дома, в зеркале заднего вида в машине и даже в сверкающей поверхности парковочного автомата, когда приехала в город. Выглядела она отлично. И чувствовала себя посвежевшей – будто в теле ее было теперь еще больше силы и жизни, чем обычно.
Олуэн заказала джин-тоник (местному вину и «коктейлям» она не доверяла) и ушла с бокалом в пивной сад на заднем дворике. Насколько она могла судить, паб совершенно не изменился. В городе многое стало другим: исчез книжный магазин, магазин с прессой превратился в оптику, в магазине для художников теперь было агентство недвижимости. Некоторые помещения просто пустовали, и с внутренней стороны мутных окон висели выцветшие таблички AR OSOD[57]. Что же до пабов, то на них в городе, похоже, по-прежнему был спрос. Лет десять назад Олуэн любила щегольнуть этим в Лондоне. Говорила: «Я родом из такого места, где пабов целая дюжина, а вот до ближайшего кинотеатра надо ехать двадцать миль». Она устроилась на скамейке за одним из длинных деревянных столов и достала из холщовой сумки книгу, которую купила себе в качестве реквизита, – впрочем, мысли носились с такой скоростью, что настроить их на чтение было практически невозможно. Олуэн снова и снова смотрела на одно и то же лишенное смысла предложение, пробегала ладонью по волосам, стараясь поддержать их пышность, и понемножку отхлебывала из бокала, помня о том, что с завтрака ничего не ела, а к появлению Гета хотела бы сохранить ясность сознания. Она подняла книгу со стола и снова положила. Коснулась экрана телефона проверить время.
Олуэн сидела спиной ко входу, потому что на платье сзади был глубокий вырез, который ей очень шел, и когда наконец она услышала, как дверь со вздохом проволоклась по цементному полу, то почувствовала, как от нетерпения в теле будто образовалась пустота. Она не оглянулась, поэтому первое, что она увидела, это его рука, опустившаяся ей на плечо, загрубевшая кожа у кончиков пальцев, грязь под обкусанными ногтями. Плечо – да, впрочем, и все тело целиком – напряглось вопреки ее желанию.