– Это особняк? – спросил Гет.
– Это просто шикарный дом.
– Шикарнее, чем у Хав и Йестина?
Данни скривился.
– Дурак, у Йестина и Хав дом не шикарный.
– Они богачи, – возразил Гетин, упираясь маленькими ступнями в лысеющую ткань автомобильного сиденья брата. – И Хав считает, что она шикарная.
Он наблюдал за отражением Фионы в зеркале заднего вида и был собой доволен, потому что она явно с трудом сдерживала улыбку. Йестин был ее старшим братом и жил в Брин Хендре – на ферме на окраине деревни, где Фиона выросла. Теперь она с мальчиками жила в бедном квартале на окраине города, и Гетин был еще слишком мал, чтобы понимать, почему между ними из-за этого возникает напряжение.
– Потом поедем в Брин Хендре – проведаем бабулю, – сказала Фиона. Она ездила на ферму только для того, чтобы повидаться с матерью. Мальчишки же не отходили от Йестина. Данни его боготворил, потому что тот научил его водить трактор. Йестин надеялся, что обе его дочери окажутся сыновьями, и оба раза был разочарован. Йестин вообще много чем бывал разочарован.
Когда они заехали на обочину трассы, дождь хлестал сплошными полотнищами. Окна старенького «Рено-5» запотели, а лобовое стекло растворилось, превратилось во что-то жидкое.
– Мальчики, дальше придется пешком. Машина не справится.
– Мам, там же чертов дождь!
– Данни, следи за языком!
Гетин был не прочь прогуляться через лес.
– Дан, чего ты как девчонка!
– Вот говняшка!
– Данни!
Гет выскочил из машины, перемахнул через закрытые ворота и побежал по тропинке среди деревьев. Воздух, прохладный и влажный, был полон запахов. Подошвы кроссовок скользили по мокрой земле. Он бежал, пока не закончились силы, к просеке на гребне холма, где навес из деревьев был менее плотным. Он сгибался пополам, не в силах перестать смеяться. Куртку он оставил в машине, темные кудрявые волосы облепили голову. Голые ноги были по колено забрызганы грязью. Гет вытер о них ладони, выпрямился и впервые в жизни увидел Ти Гвидр.
Они пробыли там приблизительно час, и за все это время он не проронил ни слова. Он осознавал, что к нему приближаются мама и Данни; чувствовал перемещение воздуха, когда Фиона набросила ему на плечи непромокаемую куртку; слышал, как Данни бурчал себе под нос угрозы, когда мама ушла далеко вперед, – что-то вроде «только не думай, что тебе это так просто сойдет с рук, придурок», еще одно запрещенное ругательство. Голос Данни отрикошетил от брата точно так же, как отскакивали со стуком пули дождя от поверхности озера. Когда Нерис встретила их троих на веранде, она спросила, всегда ли Гет такой стеснительный.
– Обычно у него рот часами не закрывается, – сказала Фиона.
В бабулиной гостиной Гет и Данни сидели на полу у электрообогревателя и слушали, как разговаривают старшие. Мальчики съедали верхний слой бурбонского печенья и зубами соскабливали крем с нижнего. От обогревателя пахло сырым металлом.
– Это, конечно, так только, на карманные расходы, – говорила Фиона своей матери, – но там и делать почти нечего. В саду немножко. И просто присматривать за домом. А деньги – наличными на руки.
– Сами-то они туда совсем не приезжают, а? Ты их вообще помнишь? Ты тогда совсем маленькой была.
– Почти не помню. У них, кажется, сын был моего возраста? Но, по-моему, он уехал учиться, когда они там жили.
Бабуля состроила физиономию:
– Ну еще бы. – Она сделала глоток чая. – Как там их фамилия, говоришь?
– Далтоны – так Нерис сказала.
– Ynde. Точно. Далтоны. Теперь вспомнила. Земля в деревне им принадлежала с доисторических времен. И не только Койд-и-Григ, но и те старинные викторианские дома тоже, знаешь, в сторону Керрига. Я помню, как они построили Ти Гвидр. Прямо перед твоим рождением. Сама я там не была, но твой отец к ним ходил, сразу как они заселились. Сказал, дом – без слез не взглянешь.
– Что значит без слез не взглянешь? – спросил Гетин.
Бабушка переплела пальцы рук, опустила руки на колени.
– Уродливый.
Когда они собрались уезжать, во дворе им встретился Йестин. Было примерно полшестого, значит, он, скорее всего, как раз управился с дойкой. Он стоял, прислонившись к двери «Рено», в выцветшем синем комбинезоне и с перекинутой через правое плечо ковбойской курткой. Смотрел прищурившись на то, как они втроем идут к машине от дома бабули. Снял с головы плоскую кепку и стал мять ее в руках. Волосы у него были как у Гетина, густые и блестящие, как новенькая кинопленка. В городке считалось неоспоримым фактом, что Йестин Томас – красавец. И что до той неприятной истории с полицией он был завидным женихом. Данни побежал вперед, чтобы с ним поздороваться. Йестин взъерошил племяннику волосы, не сводя глаз с Фионы.
– Привет, – сказала она.
– Вы, говорят, были в Ти Гвидре?
– Кто это, интересно знать, говорит?
– Хав в воскресенье видела Нерис в магазине.
Фиона вздохнула.
– Ты что, правда станешь работать на этих английских ублюдков?
– Iesu mawr, Йестин. Не лезь, а? Работа не пыльная, а деньги мне нужны.
Он скривился в усмешке.
– Может, ты лучше поднапряглась бы и заставила этого твоего кочевника выплачивать алименты на детей?
– Мальчики, в машину. Едем домой.
Йестин достал из потайного кармана водонепроницаемой куртки пачку Rothmans и вытряхнул пару сигарет.
– Будешь? – предложил он Фионе.
– Нет.
– Да ладно тебе, бери. Слушай, ну прости меня. Не надо было мне так говорить про Джона.
– Ага, не надо было. К тому же при мальчиках.
Он вздохнул, опустил голову, зажал сигарету между указательным и большим пальцами и опять полез в карман – за зажигалкой.
– Просто я немного удивлен, вот и все. Что ты станешь работать на этих людей.
– Йестин, да это толком и не работа никакая. Так, небольшая прибавка. Не каждому ведь достается в наследство большой фермерский дом, в котором можно растить детей, правда?
Йестин усмехнулся.
– Я поехала. Счастливо.
Он отошел в сторону.
– Мальчики, а ну-ка, brysiwch[9].
– Скоро увидимся, парни! Дан, приедешь на выходных помогать на ферме?
Гетину было смешно смотреть на брата, который так выслуживается перед Йестином. Сам он забрался в машину не попрощавшись. Пока Фиона на задней передаче отъезжала от дома, опять пошел дождь. Гетин наблюдал за тем, как дядя медленно превращался во что-то абстрактное – столб темно-синего хлопка – и наконец окончательно исчез, когда дорога сделала поворот.
В тот год на летний триместр учительница Гета дала классу задание сделать открытки ко Дню отца.
– А если отца нет? Как у Гетина? – спросил кто-то из мальчиков.
Гет почувствовал, как розовый головокружительный стыд ползет, перебирая липкими лапками, из-под воротника рубашки поло и вверх по шее. За ушами сделалось горячо. Глаза поплыли. Миссис Прайс сочувственно поморщилась.
– Гетин может смастерить открытку своему дяде или старшему брату.
Ее голос так и сочился сладким сиропом, и Гетин чувствовал, что от унижения вот-вот взорвется.
– У меня есть отец, – сказал он.
– Ну конечно, Гетин. У каждого есть отец. Даже у меня, хотя я уже взрослая.
– Нет, я имею в виду, что у меня на самом деле есть отец. И он даже здесь. Живет в Лланелгане.
Гетин знал, что врать нехорошо, но ему очень понравилось наблюдать за тем, как остальные дети пытаются переварить это неожиданное открытие.
– Ах вон оно что, – проговорила миссис Прайс. – Ну что ж, это замечательно.
– Это правда, – настаивал Гет, которого вдруг осенила гениальная идея. – Он живет в том стеклянном доме в Койд-и-Григе. Дом – шикарный. Типа особняк. Там и озеро есть, и вообще все. Когда я езжу туда к отцу, то могу в этом озере купаться.
Гет к этому времени побывал в Ти Гвидре уже несколько раз вместе с мамой, и странная красота дома с панелями из стекла и рыжеватого дерева вцепилась в него подобно колючей проволоке, которая хватала за джинсы, когда он лазил через заборы в Брин Хендре. Дом стал несокрушимым принципом рельефа его воображения. И теперь Гетин с легкостью представил себе там своего отца – или, по крайней мере, того человека, которого сознание придумало ему на замену. Нечто среднее между Джоном Бон Джови и Ханом Соло – за основу он принял взлохмаченного белозубого мужчину, которого видел на том странном снимке, где он еще посадил себе на плечи Данни, на пляже в Аберсоке: бледные «ливайсы» подвернуты, вода плещется у его ног. Солнцезащитные очки, как в фильме «Лучший стрелок». Гет так сильно сжал в пальцах карандаш, что костяшки побелели. Он нарисовал окружность озера, обнесенного хороводом рождественских елок. Нарисовал обращенный к озеру фасад с верандой на сваях и маленьким причалом и приземистый стеклянный куб за ним. Внутри нарисовал маму и отца, соприкасающихся плечами, рядом с ними – себя и Данни, оба отцу едва по колено. В правом углу рисунка изобразил огромное утыканное шипами колесо в роли солнца: с улыбкой и в очках-авиаторах. К концу недели, когда открытка была готова, Гет успел наделить рисунок такими чудесными свойствами, что боялся как-нибудь его испортить прежде, чем удастся отнести открытку домой. Его мучил панический страх, что она внезапно растворится прямо у него в руках или под пристальными, похожими на электрические лампочки, взглядами других детей. Как только высох клей под полосками блесток на поверхности озера, Гет спрятал рисунок в свой школьный шкафчик и стал ждать окончания дня. Вручив открытку маме, он внимательно следил за ее реакцией. У нее на лице застыла улыбка, но в глазах мелькнуло что-то, он не понял, что именно.
– Это мы и папа, – сказал он. – Мы в Ти Гвидре, потому что он там живет.
У Фионы дрогнули ресницы.
– Очень красиво. Ему бы понравилось.
Когда Данни пришел из школы, он увидел открытку, прикрепленную к холодильнику, и оторвал ее. Магнитик поскакал по кухонному ламинату. Гетин был за домом, пинал футбольный мяч.