– Ой, ych a fi, Йестин, не лезь ко мне, от тебя несет, как от чертова паба. Да еще эти твои вонючие почки, – сказала она и поморщилась.
Он отпустил ее руку.
– И чайник только что вскипел. Выпей чая, ради Бога. Мне пора бежать, опаздываю.
Когда их дочки выросли достаточно, чтобы о них не надо было заботиться, Хав выучилась на учительницу. Преподавала валлийский язык в профессиональном колледже. Она устраивала благотворительные встречи в пользу Макмилланского фонда поддержки раковых больных, два раза в неделю ходила на занятия зумбой, а по субботам встречалась с девочками в новомикарном кафе в городе. Еще она пела в хоре и волонтерила в школе Лланелгана – готовила группу детей к выступлению на фестивале Урдд Айстедвод. Примерно раз в месяц она ездила в Ливерпуль или Кардифф навестить одну из дочерей. Йестина таскать с собой она перестала – после инцидента во время матча Уэльс–Франция на последнем Кубке шести наций, и, честно говоря, дело было не только в позоре, а и вообще без него она вздохнула с облегчением. Женщинам все как-то легче дается, чем мужчинам, – подумал Йестин: по крайней мере, тем, которых он знает. Входная дверь захлопнулась за Хав.
– Ну пока тогда, – сказал он себе.
Подошел к плите проверить, как там завтрак, а потом – к холодильнику, где какое-то время стоял, положив ладонь на ручку дверцы, и убеждал себя, что даже открывать его не станет, а вместо этого пойдет сейчас прямиком к буфету, где хранятся чайные пакетики. Он ведь не алкоголик. У него не бывает галлюцинаций, он не ссыт в штаны, не просыпается в лихорадке – ну а если иногда и бывает, что в лихорадке, так это ведь не часто, и это просто потому, что он стареет. В наше время все, мать вашу, алкоголики. И у каждого какой-нибудь диагноз, разве не так? Нормальных проблем больше вообще ни у кого не бывает. У всех обязательно какая-нибудь клиника. Какой-нибудь -изм. Он рывком открыл дверцу. Левый нижний угол, где хранилось пиво, был непривычно пуст.
– Чертова сука.
Но это ничего, он все равно не собирался пить, просто ему этого хотелось, но ничего. Его вполне устроит чашка чая, просто хотелось взглянуть.
Он соскреб почки, бекон и яйца на тарелку, потом туда же отправил консервированную фасоль, которую Хав оставила рядом со сковородкой. Сделать ему тост она забыла, но на это у него сейчас не было сил, к тому же чересчур соблазнительны были запахи мяса – соленого, маслянистого, живительного. Йестин воткнул радио в сеть, но оно так заскрежетало, что он тут же снова его выключил. Что ему сейчас надо, так это поесть. Тишины – и поесть, а потом немного вздремнуть. Дела можно оставить на Данни. Дан – хороший парень. Йестин волновался за него, переживал, что с ним будет, когда его, Йестина, не станет. Если поступать по справедливости, то Дану надо будет выкупить дом у Хав и девочек. Как-то раз во время ссоры она сказала, что ей насрать на Брин Хендре. Что лично она продаст дом, как только Йестин откинет ласты, а если он будет продолжать в том же духе, добавила она со злорадством, то ждать осталось недолго. Он положил в прорезь, оставленную в яичнице ломтиком бекона, ложку бобов и уже приготовился все это проглотить, но тут заметил на краю стола стопку писем – верхним лежало то «чуднóе», которое упомянула Хав. Он потянулся за ним. Чудным она его назвала, как видно, из-за того, что имя и адрес на конверте были написаны от руки, как на нормальных старых письмах – таких, которых уже никто давно не пишет. Наверняка какая-нибудь благотворительная чушь, чего-то у него хотят выпросить, но все равно.
Движимый вялым любопытством, он отер нож о штаны и провел им под приклеенным клапаном конверта. Обратный адрес был лондонский.
«Уважаемый мистер Томас, – начиналось письмо. – Вы наверняка меня не помните, но мы встречались много лет назад, когда я была совсем юной и жила в Лланелгане. Думаю, вы знали моих родителей, Марго и Дэвида Йейтса». Йестин опустил вилку. Прищурился и вгляделся в бумагу, чтобы увериться: он не сходит с ума и там действительно написано именно это. Марго и Дэвид Йейтс. Ясное дело, он их помнил. Гондонов, которые сломали тебе жизнь, не забывают.
Он прекрасно помнил, как увидел ее впервые. Ему только-только исполнилось двадцать, а она была лет на десять старше. Стоял конец сентября, воскресное утро. Наверняка было еще очень рано, потому что они только закончили доить и отец вернулся в дом, чтобы подготовиться к походу в церковь. Йестин в церковь уже давно не ходил, так что после завтрака ему надо было как-то убить время, и он отправился на верхнее поле и зашел в рощицу на окраине участка. Там стояла мертвая тишина – отличное место для размышлений. Ему нравился аромат свежего утра: в это время года в воздухе пахло сыростью и грибами. Утро выдалось ясным: рассветная дымка рассеялась, оставив лишь прозрачный свет с мягкой кинематографической четкостью, которая, проходя сквозь деревья, наполнялась золотом. А это означало, что, когда он впервые увидел Марго, склонившуюся у корней лиственницы, с черными волосами, упавшими на лицо, от нее в буквальном смысле исходило сияние. Она выпрямилась и одарила его теплой улыбкой. Стряхнула грязь с голых колен.
– Доброе утро! – сказала она.
Голос у нее был нежный и хрипловатый. Произношение – аристократическое. Йестин почувствовал себя неловко из-за того, что ей вовсе не было стыдно, а ведь он застукал ее в таком месте, где ей быть не следовало. Он ощутил, как у него самого вспыхнуло лицо, а она просто стояла и улыбалась во весь рот, как свидетель Иеговы, заманивающий в свои сети.
– Bore da, – сказал он куда-то себе под ноги, смущенный прямотой ее взгляда.
– Чернику собираю, – сказала она и помахала пакетом супермаркета Sainsbury's, который держала в правой руке.
Он откашлялся.
– Вы разве не в курсе, что это частная территория?
Она как ни в чем не бывало ответила вопросом на вопрос:
– А я вас, кажется, знаю?
Сам-то он, конечно, знал, кто она такая: по голосу догадался. Он слышал, что в начале лета в старый дом доктора Гвина на окраине деревни вселилась необычная молодая пара англичан. Судя по всему, художников. Наверное, при деньгах, раз смогли позволить себе такое местечко – отличный викторианский дом из красного кирпича, лучший из трех имевшихся, с большой старомодной оранжереей. Он опять откашлялся. Ему было не по себе из-за того, что приходится говорить на английском; давно не практиковался.
– Это ферма моего отца. Брин Хендре. Надеюсь, вы ворота закрыли.
– Ах да! – обрадовалась она. – Я познакомилась с вашим отцом в пабе, когда мы сюда только приехали. Он чудесный.
Йестин нахмурился. «Чудесный» не казалось ему подходящим словцом для описания Клуйда Томаса.
– Но да, должна признаться, больше мы туда не ходили. Там очень живописно, но публика немного не наша.
Йестин представил себе старых фермеров, подпирающих барную стойку в «Глэнни». В голове возникла картинка: Хивел Брин Глас натирает мелом кий, вельветовые брюки подвязаны шпагатом. Марго Йейтс там, наверное, казалась явлением с другой планеты.
– А мы и не знали, что в деревне есть классные молодые люди, – сказала она.
Йестин не смог сдержаться – покраснел. Он не понимал, дразнит ли она его; прозвучало так, будто она бросает ему вызов.
– Послушай, а может, ты помог бы мне с одной задачкой, которую я на себя взвалила? – Она обвела его взглядом всего с ног до головы, изучая, оценивая, снимая слой кожи, выворачивая наизнанку. – Не зайдешь к нам на чашечку?
– На чашечку чая?
Она засмеялась – громким, густым хохотом, полным сигаретного дыма и харизмы.
– Не беспокойся, мой хороший, мы не станем тебя травить. В конце концов, сегодня ведь Шаббат. Но если ты настаиваешь, я наверняка смогу раздобыть чего-нибудь покрепче.
Йестин вытянул шею, посмотрел на паутину малахитовой зелени, искрящуюся золотым светом. В воздухе пахло сырой землей и сладкой хвоей. Буквально во всем угадывался скрытый смысл.
Первым, что поразило его в Тауэлване, когда они вошли через заднюю дверь в кухню (если не считать низкого солнца, которое заглядывало в окно и покрывало кухню глазурью, цепляясь за ручки сковородок и элегантный изгиб крана с холодной водой), был невообразимый беспорядок. Раковина, набитая грязной посудой. Обеденный стол, заваленный газетной бумагой с пятнами краски и уставленный переполненными пепельницами, а его изящные резные ножки – ободранные котом. Виновник, огромное рыжее существо, сидел на кухонной столешнице, где, по всей видимости, готовилась пища. Йестин представил себе, как на все это посмотрела бы его мать: губы поджаты, пальцы сжимают крепче обычного золотой замочек ее лучшей сумочки. Марго зачесала пятерней густые черные волосы и снова рассмеялась; затихая, смех соблазнительно проклокотал где-то у нее в горле.
– О Господи, ну у нас тут и помойка, да? Когда Дэйв уезжает, я с уборкой совсем не справляюсь. – Она изобразила на лице не слишком искреннюю неловкость и стала наполнять старомодный чайник. Он был зеленого цвета, оттенка гоночных машин – одного тона с автомобилем MGB, припаркованным на гравийной дорожке у дома. Марго чиркнула спичкой и зажгла конфорку, а потом склонилась над плитой и прикурила от только что зажженного огня.
– Хочешь тоже? – спросила она у Йестина, вытряхивая из пачки вторую сигарету.
– Ydw[90]. Спасибо.
– Итак, – начала она и сделала паузу – выпустила дым через ноздри, зажмурившись от удовольствия. – Что у вас тут есть в смысле развлечений?
Он пожал плечами.
– «Кабан» ничего. А по пятницам и субботам проходят вечеринки клуба «Семерка».
В улыбке, которой она ответила на рекомендации Йестина, отчетливо угадывалась насмешка.
– Понимаешь, меня притащили сюда в каком-то смысле против воли, – сказала она, насыпая ложкой листовой чай в заварочный чайник, который производил впечатление самодельного. – Муж унаследовал немного деньжат от старой тетушки и начал носиться с безумным планом – реализовать давнюю мечту о деревенской жизни. Ну и решил, что Уэльс – отличный вариант. Он себя считает каким-то друидом или черт его знает кем еще.