Она вздохнула.
– Ему-то хорошо, конечно. У него творческие резиденции, галерея в Лондоне и куча поводов ездить туда-сюда, когда захочется.
– В городе у нас вообще-то неплохо, – заметил Йестин.
– Хм… Не сомневаюсь.
Она налила слишком много воды и как будто не замечала, что излишек коричневатой жидкости переливается через край, собирается лужей вокруг чайника и потихоньку стекает со стола. Наполнив кружки, она немного разгребла захламленный стол и поставила чай на освободившееся место.
– Значит, ты фермер? – спросила она, усаживаясь напротив.
– А что в этом плохого?
Она хихикнула.
– Ничего. Довольно сексуально.
Он снова почувствовал, как краснеет, и заставил себя не сводить глаз с кота: тот уже перебрался на другое место и теперь грелся на солнышке, взгромоздясь на стопку чистой одежды, которая лежала на плите. Йестин старался не думать о том, что на Марго нет лифчика и что ее потрепанное платье на пуговицах (такое могла носить его nain во время войны, только у Марго юбка была короче примерно на треть) настолько открытое, что додумывать ничего самому не приходилось. Он физически ощущал на себе пристальный взгляд Марго, и, когда наконец собрался с духом и встретился с ней глазами, губы ее изумленно выгнулись.
– Ты что, девственник?
– Нет! Какой бред. Вы прикалываетесь?
Она коснулась губ указательным пальцем. Глаза искрились.
– Да нет, конечно. Думаю, ты тискаешь девчонок в стогах сена с тех пор, как он у тебя стоять начал, угадала?
Йестин подумал – интересно, видела ли Марго Йейтс хоть раз в жизни стог сена.
– Охренеть, – пробормотал он. – Вы всегда такая странная?
– Да, – ответила она, не отводя от него взгляда и проталкивая кончик пальца глубже в рот, между приоткрытых зубов. – А ты всегда такой напряженный?
Конечно, в городе было полно тех, кто употребляет, но Йестин к их числу не принадлежал. Нет, ну конечно, что-то он пробовал, он же не старушка-монашка, но грибы – по крайней мере, до знакомства с Марго и Дэвидом – считал опасными. При мысли о галлюциногенах он всегда вспоминал того типа из Pink Floyd, у которого крыша поехала от кислоты. Вспоминал про хиппи в Калифорнии, которые носят длинные балахоны и иногда по неосторожности запекают в костре младенцев, а еще приносят в жертву беременных женщин и сами себе выдирают все зубы, потому что считают, что в них вселился дьявол. Когда он в первый раз принес Марго горсть мелких коричневых грибочков, которых в поле на окраине Койд-и-Грига было что грязи, она спросила, не хочет ли и он присоединиться, и он ответил, что, мол, нет, спасибо, он еще не настолько охренел. Он вообще поперся туда опять только потому, что надеялся на повторение того, что произошло в первый его визит. И надеялся не напрасно. Когда после этого они лежали на кухонном полу, он сказал ей (ну, просто показалось, что он должен это сказать):
– Наверное, муж ваш этого не одобрил бы.
Она уже закуривала сигарету. Он почувствовал, что его сейчас прогонят.
– Милый мой мальчик, ты себя вообще видел? Ведь у тебя же внешность, как у настоящего лесного Адониса, – она погрузила пальцы в его кудрявые волосы. – Дэвид наверняка захочет к нам присоединиться.
Йестин сглотнул. Кот сидел на обеденном столе и не мигая смотрел на них. В этом доме даже животные – чертовы извращенцы. Он пообещал себе, что больше туда не вернется, а, когда пришел домой, так долго торчал в ванной, что отец за чаем сказал:
– Du, на сестре твоей уже пробу ставить негде – не хватало, чтобы теперь у нас в семье еще и неженка завелся.
На следующий вечер Йестин повез Хав в кино в Рил и убеждал себя в том, что Хав – хорошая девушка. В школе она была самой красивой из всех его одноклассниц. С такой, как Хав, всякий захотел бы встречаться. Она отказывалась брать в рот, говорила, что это отвратительно, но Йестин был уверен, что над этим можно будет поработать. У него не было никакой необходимости опять соваться в Тауэлван, и вот пройдет несколько дней, он сумеет переварить невероятность случившегося и переосмыслить то, что произошло между ним и Марго, и все это превратится в классную байку для паба: аристократическая телочка, живущая в особняке, совсем поехала крышняком, ну и пришлось о ней как следует позаботиться. Ничего плохого он пока не сделал
– Я слышал, ты тут заглядывал к Марго в мое отсутствие?
Йестин вздрогнул, но, обернувшись, увидел, что Дэвид Йейтс улыбается ему с тем же благоговейным восторгом, какой был на лице его жены в то первое утро в лесу.
– Не знаю, о чем вы, мистер, – произнес он, откашлявшись.
Стоял октябрь. По случаю вечера пятницы «Перья» были забиты под завязку и играла песня Ивонн Эллиман, которую Йестин особенно любил. Настроение у него весь вечер было отличное, на душе давно не было так легко. В последний раз, когда он зашел в Тауэлван, Марго сообщила, что творческая резиденция ее мужа завершилась, и, хотя она просила Йестина не пропадать и иногда к ним заглядывать, он с тех пор там не бывал и чувствовал себя почти безгрешным.
– Выпьешь пинту? – предложил тот самый муж, который теперь был реальностью и протискивался к бару рядом с Йестином. – Я угощаю.
– Нет, спасибо. – Он посмотрел через плечо Дэвида на входную дверь. – Я вообще уже собирался уходить.
– Тогда почему же ты у бара? – Дэвид поймал взгляд Рэя Моргана по ту сторону стойки и поднял вверх два пальца. – Две пинты Wrexham, пожалуйста.
Йестин дернул плечом.
– Я тут с ребятами.
– Это ничего. Я тебя надолго не задержу. Просто хотел попросить тебя о небольшом одолжении, вот и все. Подумал, может, тебе будет интересно заработать немного наличных.
Изящная рука опустилась Йестину на плечо, и он услышал, как два больших перстня с бирюзой стукнулись друг о друга. Йестин весь сжался.
– Не беспокойся, мой дорогой, ничего ужасного. Нас интересуют всего-то твои навыки собирателя. Мы на следующие выходные запланировали небольшую вечеринку. Ты, конечно, приглашен. Может, мне все же удастся тебя уговорить выйти на минутку и поговорить на улице?
Прочитав письмо Олуэн, Йестин первым делом подумал: как можно было быть таким идиотом?! «Я на всю жизнь запомнила тот вечер в "Глан Ллине", когда вы рассказывали нам о полицейском, который пытался завербовать вас в качестве своего осведомителя». Ясное дело, он понятия не имел, о каком вечере она говорит. Он наверняка тогда ужрался в стельку. Он вообще не помнил, чтобы встречал когда-нибудь эту девицу, не говоря о том, чтобы с ней разговаривать и уж тем более разговаривать с ней об этом. Он оттолкнул от себя тарелку. Запах еды вдруг стал тошнотворным.
– Пытался, – произнес он вслух.
«О полицейском, который пытался завербовать вас в качестве своего осведомителя». Это самое «пытался» дарило ему надежду. Похоже, тому пьяному Йестину, по крайней мере, хватило ума наврать насчет того, что на самом деле произошло с Клайвом. С Эвионом и Ангарад. Ему отвратительно было даже мысленно произносить их имена, отвратительно было слышать их у себя в голове. Вот теперь руки у него на самом деле дрожали; теперь он на хрен прикончил бы Хав за то, что спрятала его пиво. Лезет куда не просят, старая дура. Он отодвинулся от стола так яростно, что вилка со звоном поскакала по полу, оставляя за собой след от жирного томатного соуса. Прежде чем выбежать из дома, он схватил письмо и скомкал в стиснутом кулаке.
Я была бы очень рада, если бы вы нашли возможность рассказать мне о вашем опыте поподробнее. Я приезжаю в начале лета – на самом деле я переезжаю обратно в Лланелган.
То есть дочь Марго Йейтс купила Ти Гвидр. Видимо, неплохо у нее идут дела, если так. Йестин подумал о Гете. Вот черт, ему-то каково это будет, бедняге, если его бывшая туда заселится. Бросившись к входной двери, он не стал заморачиваться с обувью. Он знал, что под сиденьем «Ленд-Ровера» есть бутылка The Famous Grouse, и побежал туда через двор прямо в носках. Всего-то надо – разочек глотнуть, чтобы немного прийти в себя и попытаться сообразить, что теперь со всем этим делать.
Я провожу подготовительное исследование и уже связалась с несколькими людьми, принимавшими участие в политической борьбе.
Ага, то есть она народ расспрашивает. Интересно, упоминает ли она его имя, чтобы втереться в доверие к «людям, принимавшим участие в политической борьбе». Твою мать, ну и херня, думал он, распахивая дверцу машины и роясь между педалями. Был соблазн открутить пробку прямо тут же, но все же у него было чувство собственного достоинства: он ведь не какой-нибудь гиблый алкаш. В кухню Йестин вернулся уже в таком взвинченном состоянии, что, увидев собаку, едва не зашвырнул бутылку в стену.
– СУТАН! – проревел он.
Видимо, она проскользнула в дом, когда он выходил, и теперь стояла на задних лапах, распластавшись передними по столу и окунув морду в его завтрак. Она тут же рванула прочь и оказалась за дверью прежде, чем он успел ей наподдать. Йестин таращился на стол, на жирные остатки почек, на деревянную столешницу, вымазанную масляными бобами и слюнями Сутан, и думал о Клайве. Он думал о том, сколько непростительных поступков совершил.
Стыд. От его запаха никогда не избавиться. Войдя в твою кровь, он остается там, как инфекция. Ужаснее всего были сны. Про Ceffyl Pren ему рассказала младшенькая, Сали. Узнала об этом в школе. Сам он раньше никогда про такое не слышал. Городские думают, что люди в деревне живут в каком-то затянувшемся живописном язычестве, пляшут вокруг майских столбов, слоняются по лугам и в томлении определяют разновидности цветов, но, когда рос Йестин – во второй половине XX века, – ничего такого уже не было. О птицах и полевых растениях он знал куда меньше, чем о телеведущих и поп-звездах. Особенно Сали впечатлило переодевание.
– Мужчины в платьях! – воскликнула она, вытаращив глаза от изумления.