– Э-э-э… дома еще, – выдавил из себя Савелий, холодея от мысли, что неугомонный капитан попросит позвать Зосю, чтобы пожелать ей доброго утра.
– Лады. Тогда через час у центрального гастронома.
Савелий перевел дух и посмотрел на часы. Прошло пятнадцать минут с тех пор, как Федор исчез в подъезде. Все было тихо вокруг. Савелий жалел, что не «стуканул» капитану про их безумное предприятие, понимая в то же самое время, что не смог бы подвести Федора. Он оказался меж двух огней, и… черт! Савелий мысленно выругался, что случалось с ним крайне редко, почти никогда. «Сцилла и Харибда! – вертелось в голове Савелия. – Сцилла и Харибда…»
А Федор меж тем пребывал в квартире Конкорды. Замок ему удалось отпереть сразу, с помощью пилки для ногтей – инструкции знакомого домушника оказались полезными. Он бесшумно передвигался по квартире, стараясь ни к чему не прикасаться. По едва уловимым признакам, по той, особой тишине, какая бывает в пустой квартире, он понял, что здесь никого нет. Он с любопытством рассматривал фотографии Конкорды на стенах и на пианино: в балетных пачках, в компании балерин и томных красавчиков в трико – коллег-танцовщиков – и бородатых мужчин богемного вида. По всем углам были расставлены вазочки с сухими веточками и цветами и всякие безделушки вроде перламутровых раковин, бронзовых и фарфоровых фигурок танцовщиц, разрисованных шкатулочек, кошечек с бантиками, собачек, гномиков; на журнальном столике лежал кружевной веер, на стене распластался громадной диковинной птицей другой, из черных страусиных перьев с блестящими камешками. Жилье Конкорды напоминало пеструю шкатулку, набитую блескучим скарбом. Федор подумал, что оно находится в духовном созвучии с хозяйкой, женщиной из параллельного мира, где, как в музыкальной шкатулке, под старинный вальс кружатся в бесконечном танце мужчины во фраках и женщины в длинных платьях. Раз-два-три! И раз-два-три! И еще!
Крошечная спальня в голубых тонах была пуста. На комоде и на полочках все те же фигурки танцовщиц и собачек. На прикроватной тумбочке игрушка – смешная меховая зверушка в пачке балерины. Та самая…
В ванной комнате, розовой и воздушной, – многочисленные баночки, флакончики и тюбики и никаких следов присутствия мужчины, на что втайне надеялся Федор. Ни бритвенных станков, ни пенки для бритья, ни лишних зубных щеток. Это была обитель женщины, амазонки, мужчиной тут и не пахло. Федор мысленно вычеркнул строчку в листке первоочередных заданий и осторожно выскользнул из квартиры Конкорды.
Измаявшийся Савелий, как пришитый, сидел на скамейке. При виде Федора он вскочил, взмахнул руками и снова упал на скамейку. Федор присел рядом, потрогал друга за плечо, сказал покаянно:
– Прости, Савелий! Я был не прав. Идея была гиблая с самого начала. Еще и тебя втравил…
– Идея была не гиблая, Федя. – Савелий пришел в себя и был полон великодушия. – Идея была нормальная. Я тоже думал, что Конкорда и Устинов могли дружить. А как иначе проверить? Мы все правильно сделали.
– Понимаешь, мне все время не давала покоя ее фраза «бедный человек». Она заплакала, когда я рассказал ей о девушках, но тем не менее она жалела Устинова. Почему? Женская непоследовательность и женская логика? Или то, что называется бабьей жалостью? Знаешь, Савелий, я был уверен, что понимаю их… И я подумал, мы оба подумали, что он может прятаться у нее. Представь себе картинку, Савелий: Устинов, этот загнанный зверь, этот волк, обложенный флажками, уже не страшный, а, наоборот, гонимый, просит ее о помощи… Представил? И что бы она ему ответила? Как, по-твоему? Кстати, на тумбочке около кровати сидит хомяк в балетной пачке, она забрала его из школы.
– Мы все правильно сделали, Федя. Она бы ему не отказала, а он бы ее потом… – Савелий запнулся, – …то есть зачистил свидетеля. Хомяк? Игрушка?
– Она самая, от Устинова.
Они помолчали немного.
– Коля звонил, – вспомнил Савелий, – собирается к тебе. Через час мы встречаемся около твоего гастронома. То есть уже через сорок минут. Он спрашивал, что тебе купить.
Они смотрели друг на друга, чувствуя себя подлыми заговорщиками…
Глава 28Облом. Мыслительный процесс ночью…
Федор отправился домой, а Савелий на встречу с капитаном. Они встретились у гастронома в паре кварталов от дома Федора и обсудили, что взять, причем Савелий настаивал на овсяном печенье с изюмом, кефире и мюслях, а капитан предлагал пиво и копченую рыбку. В итоге победила дружба, и они купили и то, и другое. Пиво и копчушку спотребим прямо сейчас, сказал Коля, а это диетическое… э-э-э… деликатесы, одним словом, по желанию.
Капитан Астахов был разговорчив, весел и не чуял предательства. Бедный Савелий извелся от чувства вины перед Николаем, а также перед Федором, которого не сумел удержать от сомнительного предприятия. Федор после удара по голове как-то странно задумчив, что неудивительно, и полон странных идей, а он, Савелий, идет у него на поводу. И главное, нападение ничему Федора не научило… наоборот! Активизировало. Если до сих пор он держался в рамках закона, то теперь сорвался с… нарезки, как говорит капитан. И та нелепая любовная история… Бедный Федя, подумал Савелий и похолодел, вспомнив, что Конкорда то же самое сказала об Устинове, хотя какая, казалось бы, связь! Савелий был до того напуган происходящим, что всюду искал знаки и омены, предвестники грядущего несчастья…
Они пили пиво и ели копченую рыбу. Астахов расспрашивал о фотосессиях, слушал внимательно, задавал вопросы. Пытался понять, зачем нужен психологический портрет Устинова, если им все и так ясно. Федор объяснял, что психологический портрет убийцы нужен для полноты картины и проникновения в его внутренний мир. Коля выслушивал философскую галиматью Федора, не цепляясь к словам и не морщась, и Савелий заподозрил неладное.
– Может, его уже нет в городе? – спросил он.
– Он залег на дно, но мы его достанем. Кстати, у меня тоже есть фотки!
Астахов вытащил из кармана мобильный телефон, протянул Федору. На фотографиях были Максим и девушка, которая показалась Федору знакомой.
– Кто это? – спросил Савелий.
– Парень – Максим Устинов, а девушка… Тоня Бережная? – не поверил Федор. – Они знакомы? Откуда?
– Сам сказал, нужно присмотреть за ним, вот мы и присматриваем. Он вчера был в церкви, в Спасском соборе, вошел один, вышли вдвоем. А это они внутри, ставят свечи. И как вам такой раскладец?
– Ты хочешь сказать, что они познакомились в церкви?
– Похоже на то. Они пришли отдельно, сначала Бережная, потом Максим Устинов. Она ставила свечку, он подошел, заговорил. Вышли вместе и отправились в кафе, где пили кофе. Оперативник вчера вечером переслал мне фотки. Сидели там около часа, потом он проводил ее домой. Тоня плакала, а он утешал.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Савелий. – Она рассказала ему про сестру? А он ей про брата? Или… что? Получается, Максим знает, что пропавшая девушка жертва его брата?
– Вряд ли, он не знает имен пропавших девушек, а Тоня не знает, что подозреваемый Вадим Устинов – брат Максима.
– То есть ты хочешь сказать, что это случайность? – спросил Савелий.
– Случайность, наверное. Хотя согласен, странная случайность, – сказал Федор. – Вообще, здесь много странностей. Полнолуние, поведение Вадима Устинова, внезапная любовь к танцам, то, что он намеренно изувечил брата… Даже его фотоработы!
– Как раз это мне понятно, – сказал капитан. – Ему по фигу живые женщины, он понял, что не обломится, и стал мстить.
– Он делал фотографии, как будто создавал их заново, – подхватил Федор. – Когда он работал, он переставал их бояться, он был главным, он командовал, он был созидателем… Месть? Не вижу мести… Не вижу! Скорее наоборот. А вообще, как уживаются гений и злодейство, извечный вопрос!
– Гений, злодейство! Эка тебя понесло в философию, – заметил капитан, благодушно, впрочем. – А насчет совпадений и случайностей… не верю я в такие случайности.
– А если не случайность, то что? Тоня однозначно ничего не знает о Вадиме Устинове, а что известно Максиму… черт его знает! Он может знать о Юлии Бережной и других девушках только в одном случае…
– Если Вадим рассказывал ему! – выпалил Савелий. – Или… они вместе! – Он охнул, испуганно глядя на друзей.
– Я бы поговорил с Максимом еще раз, – сказал Федор. – И настаиваю на обыске его половины дома!
Капитан рассматривал Федора со странным выражением лица.
– Что? – спросил Федор. – Что-нибудь новенькое?
– Кстати, об обыске. А что вы, ребята, делали в доме Конкорды? – спросил, ухмыляясь, капитан. – С утречка пораньше… а, Савелий? Ты, как я понимаю, стоял на стреме, а Федор взял хату, так?
На Савелия жалко было смотреть. Он разевал рот, как большая глупая рыба, вытащенная из воды. Федор побагровел.
– И чего вы там искали? Устинова? Я смотрю, ты, философ, вошел во вкус. Забыл Посадовку? Два взрослых мужика, главный редактор и профессор философии… Вы что, охренели? Жить скучно стало? Вот впаяю вам за хулиганство, попрыгаете на нарах, чтоб неповадно! Я говорил, не путаться под ногами, или не говорил? Савелий!
– Говорил.
– А вы?
– Откуда ты знаешь? – спросил Федор.
– Ты думаешь, ты один такой умный? – В голосе Астахова прозвучал здоровый сарказм. – Работаем, сами не дураки. И что ты там высмотрел? Устинова не встретил?
Никто ему не ответил. Савелий, пристыженный, с пылающими щеками, передвигал что-то на столе. Федор молча смотрел в тарелку. Коля с удовольствием жевал копченую рыбу и запивал пивом.
– Коля, а вы девушек еще ищете? Ну… в Посадовке? – спросил вдруг Савелий, и Федор, в который раз, подивился скачкам его мысли.
– Нет, Савелий, отбой. Мы обыскали двор, сад и лес за домом, овраги. Их там нет.
– А куда же он их… – Савелий не закончил фразы, словно испугался.
Капитан перестал жевать. Вопрос повис в воздухе.
– Работаем, Савелий, – сказал он после паузы, но, как показалось Федору, убежденности в его голосе не было…