– А знаешь, почему это работает? Лас – хороший психолог, поэтому мы его пригласили. У него есть чему поучиться.
– Но я все равно не понимаю, почему некоторым девушкам нравится, что ими пользуются.
– Почти все, кто находится ТАМ, именно так и живут. – Альберт ткнул пальцем в окно, в сторону стеклянной стены. – Ими пользуются, и им это нравится. Они привыкли к тому, что это нормально. Они не знают, что такое настоящая свобода.
– Это верно, – кивнула Матильда.
– А такие, как Лас, просто делают на этом деньги, хотя сами мало чем отличаются от остальных.
– Это низко, – опять согласилась Матильда.
– Я рад, что прозвучало это слово.
– Какое?
– Низко. Ты, Лас и вся ваша команда, и большинство людей находятся внизу. Твоя эссенция должна очиститься и совершить восход.
– Моя кто?
– Эссенция. Твоя сущность.
– Душа?
– Нет. Душа – это религиозный термин. Кстати, ты православная?
Матильда и сама точно не знала ответа на этот вопрос. Но крестик носила. Его она и показала, вытащив из-под футболки.
Альберт будто паука увидел, но тут же спрятал отвращение:
– Ты сама понимаешь, что ты носишь на своей шее?
– А что? Крест.
– На котором распяли вашего бога. Ты носишь на шее орудие казни.
Матильда не знала, что на это возразить.
– Это орудие казни – как гиря на цепи, оно тебя держит внизу. Оно деструктивно действует на твою эссенцию. Пачкает ее. Ты не можешь совершить восход.
Она наконец-то все поняла:
– У вас тут секта, что ли?
– Не произноси слов, значения которых не понимаешь. Секта – это религиозное объединение. Нас не интересует религия. У нас все строго научно.
Конечно – сектант никогда не скажет, что он сектант!
– Эссенция и восход – тоже научно?
– Да. Ты же не будешь отрицать, что правильно питаться, заниматься спортом и вести упорядоченную половую жизнь – полезно для здоровья? Но не только для здоровья. Это полезно для твоей эссенции.
– Да что за эссенция?
– Это то, что делает тебя человеком, а не куском мяса.
– То есть это душа?
– Нет. Душа, как ее описывают в различных религиях, бесплотна и нематериальна. А эссенцию можно выделить из человека, заключить ее в пробирку и спустя сколько угодно лет – хоть сто, хоть тысячу – воссоздать из нее человека.
– Ты про клонирование?
– Нет. Клонировать и вырастить человека можно из любой его клетки. Но это будет другой человек, с другим характером и даже внешне не похожий. Тогда как эссенция, заключенная в пробирку, позволяет воссоздать человека полностью. Но только при условии, что это чистая эссенция. Тогда после смерти ее можно собрать и практически родить человека заново. Того же самого человека. Заново. Ты понимаешь, что это такое? Вечная жизнь. Религии всего мира обещают вечную жизнь на том свете. Мы гарантируем ее здесь и сейчас.
«Неужели они на полном серьезе в это верят?» – подумала Матильда.
Она никогда в жизни не общалась с настоящим сектантом лицом к лицу. Даже когда на улице подходил, размахивая агитационной брошюркой, молодой человек в рубашке с коротким рукавом, при галстуке и наклеенной улыбке, она тут же шарахалась. Не о чем с ними говорить. А тут – очень симпатичный и вполне адекватный с виду мужчина, который с абсолютно нормальным выражением лица несет откровенную ерунду.
– Ты сам понимаешь, что это бред?
– Нет, это ты не понимаешь. Я дам тебе прочесть одну книгу. Прочтешь и все поймешь.
– Все это ерунда – то, что ты говоришь.
Альберт даже не поморщился.
– Мне понятна твоя реакция. Прочти книгу. Там все рассказано и о нашем движении, и о подземных лабораториях, которые возвращают людям жизнь, и об эссенции. Тебе трудно поверить, потому что ты не видела людей, которые живут уже вторую жизнь подряд и проживут третью, четвертую и так далее. Я видел. Я видел людей, которые родились в начале прошлого века, потом умерли, но благодаря своей чистой эссенции смогли возродиться. Ты тоже их увидишь. А пока думай. Я дал тебе пищу для ума. Дал идею. Тебе нужно принять ее. И созреть. Я не буду на тебя давить. Зрей.
Последние фразы он проговорил быстро. Он куда-то торопился.
Матильда была согласна зреть. Только где-нибудь подальше отсюда. Она здесь больше не останется ни на один день, ни на час, ни на минуту. Надо найти Ласа и Гниль и уехать отсюда.
– Книгу ты найдешь у себя в номере, в столе, – сказал Альберт на прощание. – Прости, у меня дневной Резонанс.
Матильда даже не стала спрашивать, что такое дневной Резонанс. Как только Альберт скрылся за поворотом, она припустила бежать по коридору и чуть не налетела на фотографа.
– Вот ты где! – воскликнул он. Присмотревшись к ней, усмехнулся: – Что, поняла, куда попала?
– Надо бежать отсюда!
– Все не так просто, милая моя. Нас отсюда не выпустят.
– Как так? Они не имеют права нас здесь держать!
– Нас здесь никто не держит. Пожалуйста, хоть сейчас уматывай. Только все выходы наружу заперты наглухо, и никто не собирается их отпирать, вот в чем дело-то.
– И что прикажешь делать?
– Для начала найти Ласа.
– Где его искать?
– Понятия не имею. Знаю только, что весь местный контингент сейчас собирается на площадке. Что-то мне это не нравится. Сама посмотри.
Матильда и Гниль вышли на высокое крыльцо корпуса и сразу все увидели.
Они стояли на асфальтовой площадке в границах оранжевой спирали. Несколько сотен человек: в белых, серых, желтых комбинезонах. Стояли беспорядочно, обратив лица в центр круга, где стоял высокий мужчина, длинноволосый и бородатый, одетый в нечто, похожее на тогу.
Бородатый вскинул руки. То же самое сделали все остальные.
Потом раздалось громкое гудение. Это гудели люди, все несколько сотен, превратившись в хор, который в унисон тянет одну и ту же ноту.
– Дневной Резонанс… – произнесла Матильда.
Так страшно ей еще никогда не было.
Гниль смело двинулся к скопищу сектантов. Матильда побежала за ним, хотя и не понимала зачем.
Фотограф углубился в толпу. Схватил за плечо девушку – коротко стриженную брюнетку. Силой вытащил ее из круга. Проорал ей в ухо, силясь перекричать громкое гудение:
– Где Лас?!
Никто из гудевших даже не обернулся в его сторону.
Девушка молчала. Решалась.
Наконец решилась и прокричала в ответ:
– Наверное, в комнате мыслителя Сатурна! Третий корпус! Третий этаж!
– Долго они будут так мычать? – спросила Матильда.
– Еще минут сорок.
– У нас куча времени! – воскликнул Гниль.
– Вы не сможете, – сказала девушка.
– Мы попытаемся.
Эви
Тебя приводят. Раздевают, при этом продолжая аккуратно, но крепко держать, хотя ты уже не сопротивляешься.
Привязывают к ложу за руки и за ноги. Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается, не так ли?
Заклеивают рот. Вынужденная мера. Не хочу, чтобы ты мне что-нибудь откусила в процессе.
Все уходят, ты остаешься одна. Я исподтишка любуюсь тобой. Тем, как жалобно и обреченно ты глядишь в потолок.
Потом выхожу к тебе. Уже раздетая.
– Здравствуй, подруженька!
Ты пялишься на меня, распахнув глаза до предела. В них что-то похожее на ужас. Вот не надо, не такая я и страшная.
А ты и взаправду очень красивая. По изгибам твоего тела хочется скользить языком. И я делаю это долго.
Ты сдерживаешься из последних сил. Но я неумолимо продолжаю, до тех пор пока ты не начинаешь стонать сквозь клейкую ленту и выгибаться.
Я знаю, ты любишь наслаждение. Я слышала, как сладко ты стонешь одна в ванной, думая, что шум воды все заглушает.
Несколько раз я кусаю тебя за самые нежные участочки твоего тела. Просто чтобы жизнь медом не казалась.
Ты мычишь от боли. По щеке бежит одинокая слезинка. Ничего, скоро их станет еще больше.
К нам выходит Никита, распаленный зрелищем. Он очарователен и пьян, больше от счастья.
Даже не надейся, он здесь не ради тебя.
Он входит в меня сзади – рывком, без лишних предисловий. А я вхожу в тебя, пальцами правой руки.
Я смотрю в твои глаза. Ты не хочешь их закрывать, хотя тебе приятно. Ты смотришь на нас. И плачешь, плачешь, плачешь от боли. А я снова и снова приплываю, глядя на это.
Так продолжается, пока я не падаю рядом с тобой без сил. А с другой стороны от тебя падает Никита.
Отдышавшись, я дотягиваюсь до кнопки вызова обслуги. И когда она приходит, еле слышно приказываю:
– Выбросьте отсюда эту шлюху.
– Ну ты даешь…
– Даю, как видишь.
– И откуда в тебе столько пошлости?
– Сам же говорил: теорема, омут, черти… Никитушка, мне пора.
– Куда ты все время убегаешь?
– «Стеклорезы»… У меня родилась мысль.
– Да забудь ты о них уже наконец! Мы послезавтра отсюда уезжаем! Навсегда!
– Вот именно. И я не хочу разочаровать моих дорогих зрителей.
– Каких еще зрителей?
– Никитушка, все, что здесь происходит, – это реалити-шоу для богатых бездельников по всему миру.
– Что?.. Ты уверена?
– Сам посуди. Повсюду камеры. Разврат поощряется.
– Да, похоже на то. Тем более нам дали бесплатные билеты… Где это видано, чтобы за участие в реалити-шоу платили. Все окупают реклама и высокие рейтинги.
– Вот! И что, тебя это не обламывает?
– Нисколько. Я ж актер! Значит, я сейчас играю лучшую роль всей своей жизни?
– Не каркай, Никитушка, не каркай! Ты еще Голливуд покоришь!
– Так что там с этими «Стеклорезами»? Что за мысль у тебя родилась?
– Да все элементарно, Ватсон. Откуда мы вообще взяли, что наш террорист – мужчина?
– Надписи в мужском туалете…
– И что? Я тоже могу зайти в мужской туалет – гром меня не разразит, и сквозь землю я не провалюсь.
– И что ты предлагаешь?
– Провернуть тот же трюк с новичками женского пола. Запереть под видом тестов, заставить пройти графологическую экспертизу…