Бывало, что луна пыталась спрятаться в такелажной паутине парусников. Тогда парусники казались таинственными, словно только что пришли из призрачных стран.
На парусниках, на сейнерах и на проходящих посреди Невы катерах мерцали редкие ненужные огоньки.
И сам воздух мерцал…
Позже Симка прочитал у одного замечательного писателя, что в воздухе северных белых ночей порой появляется слюдяной блеск. И обрадовался верности таких слов. Потому что тем ленинградским летом, еще не зная этой книжки, он сам сделал такое открытие. Казалось, что в воздухе рассыпаны мириады микроскопических слюдяных чешуек, которые отражают бледное сияние ночи.
…За год до этого Симка разобрал сломанный электрический утюг. Его выбросила в мусорную кучу жена дяди Миши (который, «лентяй окаянный, не может починить эту рухлядь, только и знает сидеть с журналами да коту брюхо чесать»). Симка утюг подобрал и развинтил, чтобы понять, как он устроен внутри.
Самым интересным оказались пластины слюды (называются «изоляция»). Они были вырезаны по форме утюга. Гибкие, с перламутровым блеском, с розоватой и голубоватой прозрачностью. Симка смотрел сквозь них на солнце, оно превращалось в небывалую звезду с тысячей радужных лучей. Почти сразу Симка сделал открытие: слюда расслаивается на тонкие листики, затем еще, еще. Бесконечно. Самые тончайшие невесомые пластинки были совершенно прозрачны и шевелились от слабого дыхания, даже от взгляда. И ломались от любого касания. Превращались во взлетающие чешуйки.
Симка растер в ладонях несколько слюдяных пластинок и дунул на невесомую грудку искрящейся пыли. И воздух перед Симкой замерцал, будто в самом воздухе этом рождался тонкий солнечный свет.
Симка растер новую порцию слюды и дунул снова. И снова, снова… Солнечное мерцание повисло над пыльным двором, над Симкой, и он, Симка, был творцом этого чуда. Симка радостно вздохнул и вытер о коленки слюдяную пыль, прилипшую к вспотевшим ладоням. И после оказалось, что коленки его тоже мерцают слюдяным блеском, словно два шарика из серовато-коричневого гранита (ведь в граните немало вкраплений слюды). Симка с тайной гордостью поглядывал на этот блеск целую неделю – пока очередной раз не побывал с дядей Мишей в городской бане…
В воздухе белой ночи тоже было слюдяное мерцание, только более мягкое, чем при солнце. Более таинственное и «нездешнее». Возможно, так поблескивает воздух в стране за волшебной дверью.
Это волшебство и стало однажды причиной Симкиного ночного приключения.
В тот день они гуляли особенно много. Без всяких там музеев и знаменитых мест. Просто по городу. Выбирали улицы наугад, пересекали мостики над узкими каналами с травянистыми берегами, отдыхали в скверах на скамейках у статуй и фонтанчиков, заходили в кафе с мороженым, разглядывали фасады обшарпанных, но красивых домов в тихих переулках. Тетя Нора была веселая. Много рассказывала о довоенном Ленинграде, куда они не раз приезжали с братом…
Под вечер Симка умотался так, что ноги отваливались. И тетя Нора сказала:
– У меня такое предложение. Вернее, просьба… Мне надо побывать у одной знакомой. Я узнала, что к ней приехала моя дальняя родственница из Воронежа, троюродная сестра. Будет чисто дамский разговор, для мальчика совсем не интересный. Может быть, ты отдохнешь дома один, почитаешь? Раиса Валерьевна покормит тебя ужином, я договорюсь…
Нельзя сказать, что предложение обрадовало Симку. Но, с другой стороны, не капризничать же! Тетя Нора и так вон сколько с ним возится, имеет она право отдохнуть с подругами… Оставаться один Симка не опасался, Раиса Валерьевна рядом, в соседней комнате. А чтобы вечер не был скучным, есть книжка с заманчивым названием «Архипелаг исчезающих островов». Сегодня купили на книжном лотке у Летнего сада…
И все же Симка сказал:
– Ладно… только…
– Что? – сразу встревожилась Нора Аркадьевна.
– Только можно я без вас схожу на набережную? Где парусники. Посмотрю немного и вернусь…
Как ни гудели ноги, а вечер без кораблей был бы каким-то неполным. Ненастоящим.
– Н-ну… если ты обещаешь, что это недолго и больше никуда…
Симка тут же легкомысленно пообещал.
В первые дни представить такое было невозможно – чтобы тетя Нора куда-то отпустила его одного. Но время шло, Симка привыкал к городу. Он уже не раз бегал за хлебом и молоком в ближние магазины, изучил окрестные улицы, уверял, что не заблудится в центре и в случае чего самостоятельно доберется до дома.
А набережная-то совсем рядом, в двух кварталах!
– Я полагаюсь на твою сознательность, – увесисто проговорила тетя Нора. – К десяти часам ты должен быть дома. А я вернусь не позже одиннадцати…
Оба они были уверены, что так и получится.
Парусно-моторная шхуна «Лисянский»
Тетя Нора ушла около восьми часов. Симка сперва читал, устроившись на диване, потом решил, что пора и ему. Будильник показывал половину десятого. На его никелированной шапочке горел вечерний солнечный блик. Симка решил: десять минут (а то и быстрее!) до набережной, столько же обратно, и десять минут там – чтобы очередной раз полюбоваться на парусники. В двадцать два ноль-ноль он, как и обещал, будет дома.
Так все сперва и шло. Симка постоял, навалившись на решетку и ласково поглаживая глазами путаницу снастей. Потом решил, что прошло всего три-четыре минуты, есть время пройтись еще вдоль вереницы сейнеров и оказаться поближе к концу набережной. Оттуда он полюбуется атомным ледоколом и вприпрыжку припустит домой. В конце концов, если и задержится на несколько минут, что страшного? Тетя Нора вернется все равно лишь к одиннадцати.
Симке показалось, что набережную Лейтенанта Шмидта он прошел всего за минуту. Правда, при этом он постоял у памятника Крузенштерну, поразглядывал каждый сейнер, но такое занятие отнимало всего несколько секунд. Странно только, что солнце успело уйти за дома и свет обычного вечера стал незаметно перетекать в свет белой ночи. Но эта странность лишь на секунду зацепилась в Симкиной голове. Все вокруг было таким ласковым и завораживающим, что не оставляло места для тревоги.
Симка понимал, что если пойдет по набережной обратно, то может изрядно задержаться у парусников. И, чтобы избавить себя от соблазна, выбрал другой путь. Он уже неплохо разбирался в здешних улицах. Решил, что, повернувшись спиной к реке, прошагает пару кварталов и окажется на Большом проспекте Васильевского острова, который тянулся параллельно набережной Лейтенанта Шмидта. По нему и вернется к Линии, на которой стоит его дом.
Так и сделал, вышел на проспект. Посмотрел направо, а потом… налево. Он помнил, что проспект выходит своим дальним концом прямо к Финскому заливу. Симка плавал по заливу на пассажирском катере в Петродворец, но в городе на его берегу (а это ведь морской берег!) не бывал.
Интересно, как выглядит морская гладь в свете белой ночи?
Проспект был прямой и широкий, с аллеей высоких деревьев посередине. Симке показалось, что если он пройдет всего полквартала, то в конце аллеи увидит гладь залива и морской горизонт. Да что там «показалось»! Он был в этом уверен!
Часов у Симки, конечно, не было. Тикали в нем только «внутренние часы», которые его обычно не подводили. И теперь они услужливо подсказали, что несколько минут у Симки еще есть. А затем…
Затем Симка забыл про время.
После он и сам не понимал, как в здравом уме и твердой памяти можно так отключиться от нормального ощущения окружающей жизни. Он забыл обо всем, кроме того, что впереди должна открыться морская гладь. Это ожидание было как гипноз. Наверно, такой завороженности помогал свет белой ночи, которая уже полностью завладела городом. Деревья временами расступались, и над Симкой нависало перламутрово-серебристое небо, воздух под которым – от зенита до земли – мягко искрился слюдяным блеском. Этого было достаточно, чтобы не помнить ни о чем, кроме дороги к морю. Словно в Симке включился маятник Фуко, знающий лишь одно направление…
На проспекте было малолюдно. Один раз встретился нахимовец – ростом чуть повыше Симки. Симка мельком позавидовал его белой форменке, бескозырке и отутюженным клешам. Но нахимовец шел рядом с женщиной (видимо, с мамой), и самостоятельный путешественник Симка глянул на него снисходительно. Впрочем, тут же забыл. И снова шагал, шагал…
Да, видимо, колдовством белой ночи только и можно объяснить, что Симка не испытывал никаких опасений. Он даже не спешил. Казалось вполне правильным, что он столько времени идет по бесконечной аллее, где за деревьями лишь едва различимы высокие дома. Так бывает во сне…
Наконец деревья расступились, теперь вокруг была обычная широкая улица, а впереди… там стоял непонятный желтоватый свет. Он заполнял высокое пространство. Оно не сразу приняло ясные формы. Потом качнулось, перестроилось, и Симка увидел водную гладь, отразившую бледно-золотистую зарю. Эта же слабая золотистость растворялась теперь и среди слюдяного воздушного блеска.
Симка вспомнил слышанные где-то слова: «Янтарная Балтика». Он знал, что в водах и песках Балтийского моря много янтаря, и теперь подумал, что, может быть, именно от него в воздухе эта теплая желтоватость.
Симка вышел на плоский прибрежный песок, далеко протянувшийся по берегу. Сразу увидел косой столб, на котором легко читалось фанерное объявление: «Купаться запрещено. За нарушение штраф». Вокруг столба виднелось немало пляжного мусора и следов, которые говорили, что на объявление всем начихать. Но сейчас на берегу было пусто…
Симка не собирался купаться. Он был в сандалиях на босу ногу, стряхнул их и вошел в воду по щиколотку. Вода оказалась теплая и… даже какая-то пушистая, если можно так сказать про воду. Словно приласкала мальчишку. Симка встал лицом к горизонту. Вдали мерцали несколько бледных огоньков. Чернел еле различимый силуэт большого судна.
Симка, пятясь, вышел на песок и отцепил значок. Уже несколько дней Симка гулял без пиджачка, но значок из чеш