После ужина он сразу забрался в постель, хотя понимал, что не уснет всю ночь. И… уснул почти мгновенно, придавленный всем, что случилось.
Но во сне тоже не было покоя.
Сначала они с Миком оказались внутри запаянного спутника. И Мик был Белкой, а Симка Стрелкой. Или наоборот, неважно. Важно было другое:
– Мик… ты больше не злишься на меня, да?
Мик повернул печальное лицо.
– Какая разница? Все равно мы скоро сгорим в атмосфере.
– Мик, мы не сгорим! Обещали, что нас приземлят!
«А если даже сгорим, то все рано скажи: мы друзья? Хоть в последний миг…»
Мик смотрел понимающе:
– Симка, все хорошо… – И вдруг отвернулся. Кажется, заплакал. Симка повернул его к себе, но это был уже не Мик, а… Клим Негов.
– Что, Зуёк, скоро задымимся? А давай я сначала отрежу тебе голову. Жу-утко, а интересно…
Симка оттолкнул его с дрожью отвращения. И проснулся.
Проснулся он почему-то не дома, а посреди пахнувшей ромашками ночной поляны. Над ним было густо-звездное небо, среди звезд вертелись разноцветные шарики-планеты. Они Симку не удивили, удивило другое – как он здесь оказался? Он лежал на топчане, под какой-то жесткой парусиной, а рядом прямо в воздухе висел гамак. В гамаке сидел по-турецки Мик. Вертел на пальце мяч. Звезды и планеты светили ярко, но лицо Мика было плохо различимо.
– Мик… – боязливо сказал Симка.
– Что?
– Я как сюда попал?
– Очень просто. Я тебя утащил из дома…
– Зачем?
– Ну… плохо же мне одному-то…
– Мик! Значит, ты…
– Симка, – тихо сказал Мик. – Я же знаю, что ты мучился больше меня… Я даже хотел послать к тебе жаворонка.
– Какого? – бормотнул Симка, хотя понимал какого .
– Ну, того, которого Мик послал на небо, чтобы узнать про Луи.
«Но ведь жаворонок погиб», – чуть не сказал Симка. Но это были бы пустые слова, потому что Симка и Мик знали: жаворонок не погиб. Он вернулся и ожил, согретый дыханием африканского мальчика Мика. Такие птахи бессмертны.
Звезды побледнели, планеты затуманились, над краем громадной поляны стал разгораться синий рассвет. Мик уронил мяч, отцепил стеклянный значок, прищурил один глаз, а другим стал смотреть сквозь стекляшку с буквами на Симку. Хитровато так и… Ну, в общем, лисёнок. Лукавый и все понимающий. Симка ощутил на щеках стыдливое тепло. Но в этой стыдливости не было ничего страшного. Она сливалась с ощущением счастливого освобождения от вины и душевной тяжести.
И с этой освобожденностью, с этой радостью Симка проснулся еще раз. По-настоящему проснулся. И улыбался первые несколько секунд. Но почти сразу свинцовое понимание, что это был сон и что на самом деле все по-прежнему плохо, навалилось на Симку. И захотелось куда-нибудь спрятаться, спастись от такого понимания, уснуть опять. Пусть даже навсегда…
Сквозь разомкнувшиеся на миг ресницы Симка увидел, что день за окнами – серый. И стучал в стекла безрадостный дождь. И не было ни в мире, ни внутри у Симки просвета. Звуки тоже были унылые. Прогрохотала по булыжникам телега. Заругалась во дворе на кота Тимофея жена дяди Миши. Покатилось с крыльца пустое ведро. Потом послышался глухой удар.
Сперва Симке показалось, что это у него внутри уныло ухает его несчастье. Раз… Два… Потом он обмер. Кинулся к окну, толкнул наружу, в дождь, створки!
Алый блестящий мяч ударился рядом с окном в стену и отлетел вниз, в руки Мика.
Мик, одетый в желтую прозрачную накидку с рукавами, был похож (как когда-то Симка) на обмякший воздушный шарик с ножками. Он смотрел вверх, блестя синими глазами-каплями и виновато приоткрыв большой крупнозубый рот.
Не думая про одежду, Симка вылетел на улицу. Замер. Подошел. Взял Мика за скользкие, торчащие под накидкой плечи. Мяч упал и весело вертелся в пузырящейся рядом луже. Мик и Симка смотрели на него, будто это было самое важное…
Мама из окна кричала, чтобы Симка немедленно шел домой и оделся, иначе получит такую взбучку, какой не знал за всю свою беспутную жизнь.
А дождь был удивительно теплый…
Лекарство
Говорят, что если на лужах много пузырей, дождь будет затяжной. Сейчас их было много. Они появлялись от ударов капель и долго плавали не лопаясь. По этим лужам с пузырями босые Симка и Мик, укрывшись одной накидкой, отправились на рынок за картошкой. Конечно, не к пристани, а на центральный. Там в деревянных цехах бывшего авиационного завода располагались торговые павильоны.
Симка и Мик погрузили в тележку полведра картофельных клубней. Свежих, в тонкой шелушащейся кожуре! Дороговато, конечно, однако мама специально выделила сумму на такое дело. Хочется ведь вкусненького! А свежая картошка с подсолнечным маслом, с зеленым луком, с посыпанным солью хлебным ломтем – сами знаете, что такое!..
Примета с пузырями не оправдалась. Когда шли к дому, дождь кончился, и через пять минут по лужам прыгали уже не пузыри, а солнечные зигзаги.
Такие сверкающие зигзаги счастья прыгали и внутри у Симки (и, возможно, у Мика тоже).
Мик ногами гнал по лужам мяч. Симка скрученной в жгут накидкой бил по кустам и тополиным веткам – так, чтобы брызги летели на Мика. Мик подпрыгивал и взвизгивал так радостно, словно на него сыпались не капли, а леденцы.
И оба они болтали напропалую: о бестолковой погоде, о Белке и Стрелке (за которых страшновато), об английском языке, который начнут учить с пятого класса; о том, как жалко, что они в разных школах, ну да это не такая уж сильная беда. И что к зиме надо будет соорудить снегокат-рулевушку на полозьях из обломков лыж, чтобы гонять сверху вниз по речным и овражным склонам…
Только вчерашнего они не касались. Обходили всё, что случилось вчера, как ловушки на минном поле. И от этого счастье все-таки не было полным. Позади него опасливо шевелился колючий комок виноватости. По крайней мере, у Симки шевелился.
Д о ма поставили на электроплитку кастрюлю с водой. Симка посолил воду. Мик не заметил этого, тоже бухнул в кастрюлю чуть не полсолонки – усердие не по разуму, как иногда выражалась мама. Симка заметил это, схватился за голову. Похохотали, сменили воду.
Пришли из кухни в комнату, сели на Симкину кровать, поболтали ногами. Посмотрели друг на друга, потом в окно. Снова поболтали ногами. И… дружно кинулись в кухню – там картавый динамик «Москвич» что-то вещал торжественным дикторским голосом. «…С орбиты… в заданном районе…»
Оказалось, что Белка и Стрелка благополучно вернулись на родную планету.
Симка, отдуваясь, как после таскания полной канистры по лестнице, сказал:
– Ну, наконец-то. Я боялся, что опять уморят ни в чем не виноватых собачонок…
– Не уморили! Я же говорил!
Они радостно глянули друг на друга и… снова опустили глаза.
Симка сел к столу. Положил руки на скользкую клеенку с лужицей воды. Щекой лег на руки.
– Мик…
– Что? – боязливо сказал Мик.
– Ты это… то есть я… Вчера я был такая свинья. Просто слов нет…
– Да брось ты… Мы оба хороши были. Одинаковые свиньи…
– Нет, я в тыщу раз… это… свинее… – И Симка наконец выговорил главное: – Мик, я больше никогда… Ну, никогда-никогда…
Мик сел у другого края стола. Покачался на табурете. Поглядел на плитку, где начинала булькать кастрюля. Глуховато и сбивчиво спросил:
– Сим, а правда ты вчера хотел… ну, такое?.. Совсем…
– Что хотел?
– Это… в воду головой…
– С чего ты взял?! – Симка съежил плечи.
Мик так же, как Симка, лек щекой на руки. Помолчал.
– Фатяня вчера приходил. Вечером… Сказал: «Вы совсем, что ли, офонарели, парни? Такие друзья, а лаетесь из-за ерунды…» Так он сказал. А потом: «Симка с горя чуть не утопился даже…»
«Вот это Фатяня! Вот это да…» – А больше Симка и не знал, что подумать.
– Мик, я не хотел!.. Я хотел переплыть. Думал, если переплыву, тогда все будет хорошо…
– Ненормальный, что ли?
– Ага… то есть да, – покаянно сказал Симка.
– Давай плавать только вместе, – строго потребовал Мик. – Пока не научимся как надо…
– Давай!
– Симка, ты только не думай, что я прибежал из-за этого. Из-за того, что Фатяня сказал. Я бы и без этого. Я еще вчера хотел, но у деда опять приступ был… А потом я снова хотел, когда Фатяня пришел, а он говорит: «Не надо сейчас. Утро вечера мудренее». Ну и дедушка еще был не совсем… А утром я сразу…
– Я тоже хотел вчера. А он и мне говорит…
– Смотри, вода кипит уже. Пора загружать…
– Пора… Ой, надо же еще помыть!
Они сварили картошку. Съели по несколько клубней, снимая с них тонкие кожурки и макая горячие картофелины в блюдце с маслом и луком и зажевывая посоленными горбушками. Потом завернули кастрюлю в старое Андрюшкино одеяльце, чтобы картошка была горячей, когда мама придет на обед.
– Симка, а пойдем сейчас… туда..
– Куда?
– К якорю. Достанем печать… Пусть получится, будто по правде нашли клад. Ну… чтобы все как раньше…
– Пойдем!.. Ой, Мик… А давай не сейчас…
– Давай когда хочешь… А почему не сейчас?
Симка опять скрутил в себе немалое смущенье.
– Давай, когда приедет Соня…
Мик мигал непонимающе.
– Ох ты… – виновато пробормотал Симка. – Я же ничего не рассказал… про вчерашнее…
И он торопливо поведал про грозу, про встречу с капитаном «Тортилы», про его племянницу Соню.
– Мик, помнишь, мы говорили… что если бы она жила в Турени… могла бы быть с нами… Ты ведь помнишь?
Мик, он был… ну, если не самый лучший из людей, то уж точно самый лучший из всех на свете Миков.
– Помню, конечно!
Соню встретили на вокзале втроем: Вадим Вадимыч, Симка и Мик.
Соня не удивилась. Она смотрела так, словно уехала два дня назад и обещала вернуться и знала, что ее встретят вместе с дядюшкой эти двое мальчишек.
Симка сразу перестал стесняться.
– Соня, это Мик.
Она опять не удивилась.