Хуртига переполняло странное чувство. Злость, смешанная с ужасом и бессилием.
Музыка здесь звучала приглушенно, и он, стараясь выглядеть расслабленным, спросил ребят, можно ли ему присесть. Хуртиг протянул каждому из них визитку и объяснил, зачем пришел. Директор студии звукозаписи ищет брутальную музыку с текстами на шведском языке.
Молодые люди оказались не настолько агрессивными, какими выглядели. Через пятнадцать минут у Хуртига оказался список из десятка имен; большинство были довольно известными, во всяком случае, в пределах этой субкультуры. Хуртиг уже видел их на сайтах, которые просмотрел на неделе. Обращали на себя внимание только два имени. Одно казалось знакомым – Густаф Фрёдинг, но другое Хуртиг видел в первый раз.
Он вернулся к бару и заказал третью банку пива.
Опершись спиной о барную стойку, он окинул взглядом помещение и заметил светловолосую девушку лет семнадцати-восемнадцати. В отличие от прочих гостей, она казалась потерянной, не такой естественной и не как рыба в воде.
Хуртиг взял банку и подошел к девушке.
Она вопросительно взглянула на него, когда он, надсаживаясь, представился – директор студии звукозаписи, – и тут из динамиков зазвучала музыка другого характера и звуковой ад перешел в мрачную балладу. Хуртиг понизил голос и пояснил:
– Наша компания ищет что-нибудь особенное. Что-нибудь новое, свежее.
Девушка фыркнула, и Хуртиг ощутил себя карикатурой на директора студии звукозаписи, да он и в самом деле был карикатурой. Абсолютный чужак. Комильфо и пахнущий одеколоном в мире кислого пива, крови и боли.
Девушка закатила глаза, и Хуртиг не знал, как продолжать. Он потягивал пиво и слушал музыку. Звучало фортепиано, а высокопарные слова наводили на мысль об опере.
– Что вы ищете? – Девушка взяла его за руку.
Он посмотрел ей в глаза – и узнал печаль. Он уже видел такую прежде.
В глазах своей сестры. А иногда – в глазах Исаака.
– Ну, что-нибудь настоящее. Что отзывается в сердце и что не нужно прикрывать мертвыми свиньями. – Он взмахнул рукой, указывая на зал, и продолжил: – Я хочу настоящий товар. Музыку, под которую можно покончить с собой.
Хуртиг тут же пожалел, что вот так прямо заговорил о деле, но девушка расстегнула кожаную куртку; на ее футболке, на груди, он увидел черно-белую печать: бесполая фигура приставила пистолет к голове.
– Голод, – сказала девушка.
Ванья«Третий путь»
Она вынула бритву изо рта. Предосторожность оказалась излишней. Иногда, если у тебя с собой острые предметы, тебя могут остановить в дверях, но на этот раз не было вообще никакого контроля.
Плати, заходи и делай, что хочешь. Распоряжайся собой, как знаешь.
Из динамиков послышалась ее любимая «Gloomy Sunday», Диаманда Галас поет, аккомпанируя себе на фортепиано. Одна из тех пластинок, которые Ванье можно было включать дома на полную громкость. Пол говорил, что это – новая обработка классики.
Иногда их миры все же соприкасались.
Но Ванья не хотела думать про Эдит и Пола. Они сейчас не вписывались в ее мир. Сегодня она сосредоточится на себе самой.
Ванья протолкалась к барной стойке, и вскоре перед ней стояла банка пива.
Ванья огляделась. Ни одного знакомого лица, за исключением девушки с Голодом на футболке по ту сторону бара. Ванья забыла, как зовут эту девушку, но она иногда видела ее в «Лилии». Тип, говоривший с ней, выглядел как социальный работник – или же легавый, и Ванья подивилась, как у него хватило смелости прийти сюда.
Она закрыла глаза. Ощутила возбуждение, предвкушая то, что сделает. Совсем другое чувство, когда делаешь это публично, перед другими и вместе с другими. Когда она одна, боль затрагивает только ее и не видна. Она тайная, стыдная. Маленькая и жалкая. Здесь она сильная и могучая. Словно у собравшихся тут одно тело на всех, они делят вены и нервную систему. Единое стенающее существо.
Ванья никого не знала. Но понимала, что знает всех. В темноте все равны.
Вот бы Мария была здесь с ней.
Белая основа потекла и смешалась с черной тушью, но Ванья еще не чувствовала себя по-настоящему готовой. Не ощущала себя достаточно грязной.
Эта банка пива на сегодня последняя.
Какой смысл резать себя, упившись в говно. К тому же крови будет слишком много.
Она послушает первую композицию. Когда они закончат, выйдет к устью тоннеля.
Она порежет себе грудь. Там, где сердце.
Хуртиг«Третий путь»
Голод, подумал он. Это имя было последним в списке, лежавшем у него в кармане.
– That’s the real stuff[6], – наигранно-развязно сообщила она, и Хуртиг испытал укол болезненной нежности. Он годился ей в отцы.
– Если ты ищешь что-нибудь настоящее, – пояснила она, – то тебе нужен именно Голод.
– А кто это – Голод? Или их несколько?
– Никто толком не знает, но говорят, что это один парень, который сидит в лесном доме где-то в Даларне или в Хельсингланде.
– Как он выглядит?
– Вроде, высоченный. Под два метра. Черные волосы. Хотя некоторые уверяют, что он мелкий, и я слышала, как другие говорят – Голод вообще девушка.
– Значит, никто точно не знает?
– Нет. В том-то и смысл. Я слышала, что он раздобыл свои инструменты где-то в комиссионке в Венгрии. Колесил там по всяким деревням. А иногда рассказывают про Словению. Или Румынию, или Трансильванию. Он точно не меньше полугода работал, чтобы добиться такого звучания.
Чисто метафорически оно, может, и верно, подумал Хуртиг. Но мифы всегда основаны на чем-то материальном. Их легко проверить.
Поблагодарив девушку за помощь, он вернулся к бару.
Голод, думал он. Публика тем временем орала от восторга, и прожекторы со сцены били Хуртигу в глаза.
Следующий час прошел в каком-то дыму, а больше пива Хуртиг пить не мог – завтра предстояло рано выехать в Сконе. Музыка становилась все громче, и все труднее было идти на контакт с людьми. К вони от трупов животных он уже притерпелся. Время от времени Хуртиг угадывал в море публики ту девушку – правая рука вскинута, указательный палец и мизинец вытянуты в классическом обозначении дьявола.
Во время концерта он заметил еще нескольких человек в футболках с Голодом.
Тот же рисунок. Бесполая фигура с пистолетом, приставленным к голове. Какая-то мода у враждебного жизни среднего класса.
Хуртига охватила тоска от поведения окружавших его людей. Конечно, он видел тяжелую печаль, но видел и целую орду избалованных юнцов, превозносивших смерть.
Музыка затихла, и солист группы под названием «Диавол» сказал что-то оскорбительное публике, которая отреагировала в равной мере гневно и восторженно.
После «Диавола» играла группа «Око Гора», которую сменил гвоздь программы – группа «Дикий трах».
Те, кто пришел сюда в надежде увидеть Голода, пришли напрасно.
В тесноте, в нескольких метрах впереди шел жадно озиравшийся тощий парнишка. Булавочные зрачки, застывший взгляд. Хуртиг тут же понял, что парень под веществом, и это – не алкоголь. Героинщик.
Хуртиг увидел, как парнишка кому-то махнул рукой. Потом увидел, кому он махнул.
Девушка, с которой разговаривал Хуртиг, с застенчивой улыбкой подошла к парню. Он приобнял ее, что-то сказал, и Хуртиг успел заметить, как он засовывает ей в задний карман крошечный пакетик. Они разошлись, и парень направился в туалет.
Проклятье, подумал Хуртиг, протискиваясь следом.
Ах ты засранец.
Он попытался понять, куда ушла девушка. Но она исчезла.
Он позаботится о ней позже. Сейчас надо взяться за того типа.
С тяжело бьющимся сердцем он потянул дверь туалета. Засорившиеся писсуары вдоль одной стены, три кабинки справа, средняя дверь заперта, другие две открыты; Хуртиг понял, что они с парнем здесь одни.
Он остановился перед дверью и стал ждать, пока повернется замок.
Из кабинки донеся стон, потом долгий вздох. Брякнула пряжка – ремень застегнули, чтобы затем просунуть его в шлевки штанов. В щели между дверью и полом появились два тяжелых ботинка.
Хуртиг не отрываясь смотрел на замок.
Когда красное сменилось зеленым, он кинулся на дверь.
Дверь ударила молодого человека с такой силой, что тот отлетел назад, и когда Хуртиг открыл дверь, парень корчился на крышке унитаза. Лицо под черными волосами было бледным, рука судорожно сжимала шприц. На парне была такая же футболка, как и на девушке, которой он только что дал пакет с героином.
Голод.
Хуртиг знал: надо успокоиться.
Но не получалось.
В течение одной секунды он успел подумать о девушке из бара, у которой на футболке был тот же рисунок, что и у этого закайфовавшего подонка. Изображение самоубийцы, называющего себя Голодом; картины мелькали в голове Хуртига в такт с ударами сердца.
Мальчик, который повесился в сарае.
Девушка, которая выпила смертоносный коктейль и выбросилась с балкона.
Обрывок дневника со словами «Идите к чёрту».
И еще другая девушка, устроившая так, что шею ей перерезал стальной трос, который она прикрепила к буксировочному крюку автомобиля.
Хуртиг услышал, как сестра говорит ему «люблю тебя», а потом увидел, как она висит в петле в студенческом общежитии в Умео.
В самом конце он увидел самого себя: как он поднимает эту чертову наркоту за воротник и с силой бьет в лицо. И еще бьет. И еще.
Когда он успокоился, то обнаружил, что прикусил себе изнутри щеку.
Молодой человек непонимающе таращился на него.
«Что за хрень тут вообще происходит?» – подумал Хуртиг.
Очень скоро он сообразил, что потерпел неудачу. Совершил жирную, мать ее, должностную ошибку. Нанес побои. Не предъявил удостоверения. Хуртиг сплюнул кровь. Рана во рту саднила.
– Лежать, – сказал он. – Я из полиции, и я видел, что ты дал той девчонке. Не двигайся, руки за голову.
Молодой человек не шевелился и не двинулся с места, пока Хуртиг обыскивал его. Кроме шприца, в кармане джинсов у парня оказался пакет с белым порошком.