Хуртиг признал, что это правда, но что он может сказать по этому поводу лишь несколько общих фраз. Он опасался, что и так уже превысил свои полномочия, просто подтвердив эти общие фразы. Пол, словно читавший его мысли, объявил, что все, что он хочет знать, вполне подпадает под закон о защите источников.
– Каждый имеет право передавать сведения прессе, не будучи за это наказанным и не рискуя, что его личность раскроют. Первая глава, первый параграф «Акта о свободе печати».
Хуртиг рассмеялся, и Пол объяснил, что двадцать лет в мире газетчиков научили его, что самое важное для журналиста – это источники. Если ты не бережешь источники, тебе нечего ловить в профессии. Нет источника – нет текста.
Через некоторое время они, естественно, заговорили о смерти Марии Альвенгрен.
Пол объяснил, как он беспокоится за Ванью, и повторил уже сказанное: музыка, которая ей нравится, отрицательно влияет на нее.
– Столько крови, огня, смерти и ненависти. Чёрт, хотел бы я, чтобы она слушала «Clash» или «Ramones». Конструктивная злость.
Хуртиг подумал, что Пол, кажется, хороший человек, и решил помочь ему со статьей.
– Пришли мне свой текст; я посмотрю, не смогу ли что-нибудь добавить.
Пол кивнул, сказал, что ему надо на воздух и что он хочет дозвониться до Ваньи, узнать, все ли у нее в порядке. Он взял телефон и вышел на террасу.
Эдит, теперь уже явно опьяневшая, танцевала с Исааком в центре зала. Исаак провоцировал ее на дьявольски вызывающие па.
Хуртиг уселся в кресло рядом с Хольгером и налил виски из почти опустевшей бутылки.
– Ревнуешь? – спросил Хольгер, кивая на Исаака.
Нога Эдит оказалась на бедре Исаака в танце, сильно напоминавшем имитацию полового акта.
Я-то нет, подумал Хуртиг, глядя на Пола в окно. А он – да.
Черная меланхолия«Кристиан Тиран»
Мне было одиннадцать; я долго размышлял о тех странностях, которые есть в Библии, и спросил папу, почему Бог сказал «Да будет свет», хотя Он сотворил день и ночь в первый день, а Солнце, Луну и звезды изобрел только на четвертый.
Я задумался – появился ли свет в первый день или люди просто написали неправильно, и не была ли эта Библия пробным экземпляром, и не существует ли более удачных версий. Но папа только ответил, что это Слово Господне, закрыл дверь и оставил меня наедине с моими мыслями.
Я думал, что папа и все другие папы, может быть, воспитывают своих детей в слепой вере в Бога потому, что сами сомневаются в Его существовании, но когда я сказал об этом, мои слова вызвали бурную реакцию, и мне пришлось объясняться перед всей общиной. Члены общины молились, то и дело перебивали меня, рыдали, и это затянулось надолго.
Вчера я был рассеян и потому порезал себя больше, чем обычно. Чтобы спасти положение. Кухонный нож очень эффективен, руки выглядят блевотно. Голова – не знаю. Она горячая, липкая, в глазах щиплет.
– Тебе нужен врач. – Какой-то молодой человек не отрываясь смотрит на меня, и я не выдерживаю. Взгляд, как у куратора или учительницы. Наигранное беспокойство человека, который на самом деле хочет просто поскорее вернуться домой к семье и сесть перед телевизором. Эти глаза говорили: надо, чтобы я прекратил быть тем, кто я есть, и не причинял бы окружающим беспокойства.
– Будь спокойнее… – Парень кашляет. – Ты же, блин, совсем псих.
Ты не знаешь, что такое псих, думаю я и снова остаюсь в одиночестве.
– Мне нужны деньги на новые струны, – сказал я, потому что знал: маме нравится думать, что я играю на гитаре.
Для семьи я был гитаристом, который играл так много, что струны постоянно рвались. Мама дала мне деньги. Я купил на них пиво, и в тот же день струны порвались по-настоящему. Мне все равно нужны были деньги, но я не мог больше лгать.
Почему я никогда не стремился узнать, кто я?
Есть только один толковый ответ.
Человек предпочитает мифы.
Вот почему я делаю то, что делаю. Чтобы показать всем, что миф в конце концов становится жизнью и правдой.
Скоро умрет еще один человек. То же происхождение, та же жизнь, такая же очевидная часть мифа.
Мы не виделись больше полугода. Я получил первую кассету, слушал ее тайком. Сердце тяжко билось от предвкушения, когда я нажал кнопку и стал слушать.
Голос звучал по-другому. Глуше, взрослее.
«Помнишь, как мы играли в «Убийство в Восточном экспрессе»? Я был Эркюлем Пуаро, диван в папином кабинете – вагоном, где я допрашивал тебя, а ты был убийцей. Помнишь?»
Потом молчание. Только тихий шум.
«Когда-нибудь мы сыграем эту пьесу по-настоящему».
Я задерживаюсь в гримерной еще ненадолго. Пишу несколько строк на бумажке, прицепляю ее на стену и ухожу.
Жизнь – это не игра, пишу я. Это война, победить в которой не удастся, и есть только одно правило: каждый сам за себя, и Бог – против всех.
Симон«Кристиан Тиран»
– С ума можно было сойти, – сказал Козлиная Бородка, солист «Burning Corpses».
Участники группы разогрева собрались вокруг столика Симона и Эйстейна.
– Обычный концерт Голода, – сказал Симон, и ему стало почти жаль их – так они смутились. Но играли ребята определенно не так плохо, как он ожидал.
– Где Голод? – спросил кто-то. – Вы хорошо его знаете?
– Его? – отозвался Симон. – Он или оно удрало отсюда надолго.
– Но забыло свой усилитель.
– Мы о нем позаботимся.
Симону хотелось, чтобы мифы, окружающие Голода, были правдой, а не строились на сказках о разбойниках, но этот чёрт Эйстейн просто непредсказуем, и рассказывать про усилитель правду уже поздно. Эйстейн придумывает массу всего, и эти истории живут собственной жизнью. Никто не поверит Симону, что Голод собрал усилитель сам.
Во всяком случае, Козлиная Бородка и прочие из «Burning Corpses» выглядели довольными. Сейчас они думают, что принадлежат кругу посвященных.
– Не хотите присоединиться к вечеринке после концерта? – спросил Бородка. – На Бьере.
– Может быть.
Кто-то похлопал Симона по плечу. Еще одного человека он сейчас не в силах вынести. На этот раз явился устроитель, рослый парень с красным ирокезом; он принес гонорар. Две тысячи монет плюс две с половиной – за проданные пластинки и сувениры. Хорошо, что выпивка бесплатная, иначе убытков было бы еще больше. Эйстейн занялся деньгами. Сумма как раз покроет долг за пакетик, который только что кончился, но сегодня вечером Симону понадобится еще.
Ванья«Кристиан Тиран»
Ванья все же выпила слишком много. Час ночи и девять пропущенных голосовых сообщений от Пола.
От выступления Голода в памяти остался какой-то дикий паровой каток и мигание стробоскопа, от которого потом долго рябило в глазах. Вонь тухлой рыбы – и фигура на сцене.
Сегодня Ванья была одета так же, как вчера, плюс окровавленные бинты на груди, но на макияж махнула рукой. Сегодня вечером она себя не резала – вчерашние раны снова начали кровоточить.
Она была бледной копией самой себя.
Ванья купила еще пива, вышла на улицу и закурила. Сигареты она стащила в продовольственном магазине в центре Энгельхольма, применив ту же тактику, что и в «Иса». И почему она взяла всего одну пачку? Осталось лишь три сигареты.
Она прослушала сообщения Пола. Сначала укоризненные, потом – тревожные и льстивые. Он наверняка еще позвонит, так что Ванья выключила телефон.
– Привет, красавица.
Ванья обернулась. Солист «Burning Corpses» протягивал ей бутылку с черной жидкостью.
– «Moonshine» и «Турецкий перец», – пояснил он с улыбкой. – Местное фирменное.
Она сделала большой глоток. То же самое продавали в баре по десять крон за сто миллилитров.
– Как же классно вы играли, – соврала она.
Подтянулись еще двое парней из группы, и бутылка пошла по кругу. Ванья выпросила несколько сигарет. Ребята сказали, что после концерта будет вечеринка.
– Дома у одного чувака, возле Торекува, – сказал солист. – Нас подвезут, а дом свободен. Хочешь присоединиться? Ты же не местная, да?
– Да.
– Есть где подрыхнуть?
Ванья поразмыслила.
– Нет, – сказала она погодя. Бутылка сделала круг и снова вернулась к ней, но на этот раз Ванья передала ее дальше. Черт знает что за вкус.
– Мне нравится повязка с кровью… Настоящая?
Ну и вопрос, подумала Ванья.
– Нет, это «Баттерикс»[10].
Парни рассмеялись. Она, кажется, тоже.
– Так хочешь потусить? Приедут двое парней из Стокгольма. Мне кажется, один из них – Голод. Оба очень похожи на того, что был на сцене.
Голод, подумала Ванья.
– Это вряд ли. С чего бы Голоду тащиться на вашу вечеринку?
Когда ей снова протянули бутылку, она взяла ее. Сойдет, чтобы догнаться.
Ванья сидела в пропахшем маслом салоне машины и смотрела через заднее окно на черное, совершенно спокойное море; вдали мигал маяк. Она забыла, куда они едут, это не играло никакой роли. Ничто не имело значения, и как же прекрасно было это сознавать.
Машина проехала по гравийной дорожке и остановилась.
Когда дверь открылась, послышалась музыка. Вроде знакомая, но Ванья не смогла определить, что это.
Похоже на ранних «Celtic Frost», но не они.
Приехавших встретил парень в розовой рубашке, красных джинсах и с короткими, зализанными назад волосами. Он представился как Оскар, и Ванья не пожала ему руку – ей показалось, что рука воняет кремом.
– Где Голод? – спросил парень.
– Они едут, – сказал барабанщик из «Burning Corpses», и у Ваньи появилось ощущение, что все летит в преисподнюю.
ХуртигПолуостров Бьере
– Вы умны, как Бог и мыши, – рассмеялась Айман.
Хуртиг заглянул в свой пустой стакан; он не понял, что имела в виду Айман. Она пояснила: