Сколько самоубийств за последние недели? Хуртигу никак не удавалось мыслить ясно.
Ванья близко связана с Голодом, и Ванья – биологическая дочь Хольгера. Приемный отец Ваньи Пол шлялся возле места преступления и пишет статьи о самоубийствах.
Не связано ли все это воедино? Волна самоубийств захлестнула и ребят из молодежного центра «Лилия», где работает Айман, где в качестве приглашенного преподавателя ведет занятия Исаак и где до болезни работал Ингу. Неужто мир настолько тесен? Стокгольм, во всяком случае, – да.
Хуртиг почему-то чувствовал себя одураченным. Словно кто-то насмехается над ним.
– Я еще не повидался с Олундом, как пришел, – сказал он. – Не знаете, как там у него с Модином и Густафсоном?
– Думаю, он в патологичке у Андрича, разбирается с отчетом о вскрытии, – сказала Эмилия. – Вскрытие Густафсона произвели кое-как. Тот, кто замещал Андрича во время отпуска, явно стремился сделать работу побыстрее. Не исключено, что он кое-что просмотрел.
Она поднялась со стула. Высокая, почти одного роста с Хуртигом.
– А что, если вы видели убийцу на похоронах? – добавила она, словно прочитав его мысли. – Это не так уж невероятно – мы, кажется, имеем дело с человеком, который демонстрирует все качества Темной Триады.
– Что вы имеете в виду?
– Комбинацию психопатии, нарциссизма и макиавеллизма.
Когда Эмилия Свенссон ушла, у Хуртига появилось неприятнейшее чувство в желудке. Теперь Ингу – жертва убийства, а убийство хуже, чем самоубийство.
Ненависть – это трудно.
Когда имеешь дело с самоубийством, то знаешь, кто убийца, и родственники редко ненавидят самоубийцу. Иное дело – отвращение к самому деянию. Это ему было хорошо известно. Надо рассказать Исааку.
Хуртиг просмотрел почту и среди спама обнаружил письмо от Жанетт Чильберг, своей находящейся в отпуске начальницы.
В последний раз она писала довольно давно; сейчас Жанетт сообщала, что мерзнет во фьорде со своим сыном Юханом, подумывает купить дом в Испании и уволиться окончательно. Хуртиг сомневался в серьезности ее намерений; он написал короткий ответ: предложил увидеться как-нибудь за кофе или пивом, когда она вернется в Стокгольм.
Хуртигу ее не хватало; он спрашивал себя, насколько хорошими друзьями они успели стать до того, как она ушла в отпуск. Неужели друзьями их сделала только работа?
Он выключил компьютер, и тут с коммутатора сообщили, что его спрашивает какая-то девочка по имени Ванья.
– У вас есть время или попросить ее перезвонить завтра? Рабочий день официально уже закончился.
Хуртиг посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого.
– Соедините, – попросил он; ему было интересно, чего она хочет.
В трубке щелкнуло, и Хуртиг услышал гул транспорта. Потом быстрое дыхание Ваньи.
– Йенс? – Она как будто запыхалась, и Хуртиг предположил, что она идет по улице.
– Да, я. Как дела?
Ванья глубоко вздохнула, а потом из нее полились слова. Она рассказала, что не далее как вчера виделась с неким человеком по имени Симон. Всего за несколько часов до возвращения в гостиницу.
– Я думаю, Голод – это он, – сказала Ванья.
Симон, подумал Хуртиг. Это имя всплывало среди результатов, когда он искал в интернете Голода.
Хуртиг нашел ручку, вынул из принтера лист бумаги и стал записывать. В отличие от их утреннего разговора, сейчас он официально был полицейским, а не частным лицом или знакомым.
– Симон живет на Фолькунгагатан, и я сейчас иду к нему.
– Почему? Ты же едва его знаешь, и…
– Мы переспали, и, по-моему, я влюбилась, – перебила Ванья. Хуртиг не знал, как объяснить словами зарождающееся в нем чувство холодного страха.
– Симон рассказывал о своем детстве, – продолжала девочка; ее невинность пугала Хуртига. – Он говорил, что его родители были ужасно религиозными и что он ненавидит своего отца.
Все встает на свои места. Часто самое важное оказывается у тебя прямо перед носом.
Ванья и Симон были на берегу. Сразу после этого там оказался труп.
Все сходится.
Кассеты и бандероли, и еще чёртова куча скрытых посланий. Ногти, волосы, водительские права. Что, если человек, который посылает кассеты склонным к самоубийству подросткам, и убийца Густафсона и Модина – один и тот же человек?
Надо добраться до Симона.
Но подозрение, что Ванья сейчас идет на встречу с убийцей, было еще таким слабым, что не стоило облекать его в слова. Хуртиг не хотел пугать Ванью.
Он может ошибаться.
Но может и оказаться прав, и тогда последствия его колебаний будут весьма ощутимыми.
– Зачем тебе встречаться с ним?
– Затем, что я не хочу, чтобы он сделал запись для меня. Не хочу умирать. Я передумала, и по-честному – это благодаря вам и тому, что вы рассказали про свою сестру.
– И ты сейчас идешь к нему домой? Можешь дать адрес?
– Он живет в оранжевом доме в начале Фолькунгагатан. На двери написано «Сандстрём».
Ванья замолчала, и Хуртиг услышал, как она с кем-то здоровается.
– Мне пора, – сказала она, и через секунду разговор прервался.
Хольгер Сандстрём, подумал Хуртиг.
АйманКвартал Вэгарен
Рейс задержали на несколько часов из-за сильного ветра в Сконе, и когда Айман приехала домой, уже успело стемнеть.
Она уже собралась отпереть входную дверь, как из соседской квартиры послышался шум. Звон разбитого стекла, которому предшествовал глухой удар; Айман подошла к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
На какое-то мгновение ей показалось, что в прихожей кто-то шевелится. Краем глаза Айман заметила тень на стене, и у нее появилось дурное предчувствие.
Почему-то она подумала про Бегемота и снова поспешила к своей двери. Едва войдя в прихожую, она позвала кота.
Обычно он сидел там на полу или на подоконнике в кухне, дожидаясь ее, но сейчас его не было, и Айман пошла дальше, не сняв обуви.
Кота не было ни в кухне, ни в спальне.
Когда его не оказалось ни в гостиной, ни в туалете, ни в кабинете, Айман охватил страх.
Что я за дура, оставила его одного, подумала она, и тут из шкафа в прихожей донеслось приглушенное мяуканье.
Дверь была приоткрыта, и Айман открыла шкаф.
На верхней полке лежал Бегемот, пристально глядя на нее единственным желтым глазом.
Это был он – и все же не он.
Покормив кота и распаковав сумку, Айман прошла в гостиную и села к биноклю. Ей было одиноко.
Сегодня суббота, на улице внизу множество народа.
Она пошарила видоискателем между людей, собравшихся у пивной, от нарядных накрашенных молодых женщин до изможденных попрошаек с протянутой рукой. Поток человеческих потребностей.
Вдруг в окуляре возникло знакомое лицо, и Айман подкрутила зум.
Пол. Айман задумалась – что он здесь делает? Пол неподвижно стоял в потоке людей, уставившись перед собой.
Постояв так, он плотнее запахнул куртку, перешел улицу и исчез.
ХуртигКвартал Крунуберг
Тайна может обернуться доверием. Бремя, которое ты обещал разделить с другим. Но может быть и озарением, подаренным судьбой. Чем-то, что само падает тебе в руки.
Хуртигу понадобилось меньше минуты, чтобы выяснить, что Хольгер Сандстрём владеет квартирой на Фолькунгагатан, и ему стало плохо при мысли, что Ванья направляется на встречу с Симоном.
Симон, он же Голод, как подсказывала ему интуиция, может быть еще и убийцей.
Но по-прежнему – никаких доказательств. Только предчувствия.
И сильнейшее подозрение, что Симон может оказаться сыном Хольгера Сандстрёма.
И в этом случае – братом или сводным братом Ваньи.
По сведениям, Хольгер унаследовал от матери квартиру стоимостью приблизительно четыре миллиона крон. За такую сумму можно купить небольшую деревушку где-нибудь в окрестностях Квиккъёкка, подумал Хуртиг. Или хороший дом к северу от Упсалы. Но обитатель Сёдермальма получил стандартную трешку – площадью поменьше, чем гараж его родителей, и побольше, чем дровяной сарай.
Хуртиг не хотел, соблюдая технику слежки, обращаться с вопросами к Хольгеру, чтобы узнать, не его ли сын живет в квартире, но понял, что спросить придется: порыскав в интернете, он выяснил, что никакой Симон Сандстрём в Сёдермальме не зарегистрирован.
Хольгер был на пробежке, и его голос звучал немного сдавленно. Хуртиг перешел прямо к делу, и Хольгер подтвердил, что у него есть сын, который живет в бабкиной старой квартире на Фолькунгагатан.
– Что он натворил? – спросил Хольгер.
– Ничего. Мы просто хотим поговорить с ним.
Хольгер не стал задавать встречных вопросов, и Хуртиг решил съездить на Фолькунгагатан с Шварцем и Олундом. Сегодня же вечером.
Прежде чем закончить разговор, Хуртиг попросил Хольгера не звонить сыну и не сообщать, что с ним хочет поговорить полиция.
– Мне дела нет, – ответил Хольгер. – Он уже столько раз позорился.
Если бы Йенс Хуртиг знал в эту минуту, что произойдет в течение ближайших двух часов, он бы сам захотел, чтобы Хольгер Сандстрём позвонил сыну.
ИвоПатологоанатомическое отделение
То, что волосы и ногти продолжают расти после смерти, – это миф. Он объясняется дегидрацией, высыханием тела. Кожа съеживается, и все, что из нее растет, становится заметнее.
Опровержение мифа о самостоятельном росте волос и ногтей может ввести в заблуждение и заставить думать, что судмедэксперту сложно определить, сострижены ли ногти до или после смерти.
Это не так. В случае Йона Ингмара Густафсона Иво сразу заключил, что ногти стриг не сам Густафсон. Чтобы заметить это, не нужно даже быть криминалистом, и Иво злился на халтурщика, который обследовал тело спустя рукава.
Фотографии со вскрытия были разложены на столе; Олунд вопросительно смотрел на Андрича.
– Что думаешь?
– Ногти на правой руке не стрижены, – заговорил Иво, – тогда как на левой их кромсали настолько небрежно, что это причинило бы значительную боль в случае, если бы человек был жив во время подобной операции. Это произошло не по доброй воле, так что вопрос о том, когда были сострижены волосы, представляется бессмысленным.