В обоих случаях суть заключалась в физическом посягательстве, главная предпосылка которого – извращенность. Одна из главных движущих сил человеческого ума. Один из базовых инстинктов, формирующих человеческий характер.
Может быть, то была бессознательная жажда мучить себя самого, произвести насилие над собой. Желание творить зло единственно ради самого зла.
Я хотел знать, каково это – быть человеком, который разрушает. Перекраивает целую жизнь.
Я предложил Симону сделать это вместе, но он не осмелился.
Я увидел ее в Хумлегордене. Оранжевое покрывало светилось в темноте, как светофор, и я увидел в этом знак.
Я не ожидал, что изменить жизнь другого человека настолько легко.
Понадобилось всего несколько минут.
ИсаакГётгатан
Никто не знает другого человека, думал Исаак, сидя в «Рокси» и допивая вино.
Он не знает своих друзей. Не знает Эдит, не знает Пола. Ингу он тоже не знал.
А Айман?
Он тревожился за нее. Она может плохо чувствовать себя из-за ребенка.
Вот черт. Айман ведь изнасиловали. Почему она ничего не говорила? Стыдилась изнасилования или стыдилась того, что решила оставить ребенка?
Йенс его лучший друг, но последних процентов до доверительного взаимопонимания не хватает, и Исаак знал: это его вина, следствие того, что он нечестен с самим собой.
Никто никого не знает. Я сам себя не знаю.
Он допил вино, сунул Зеркальную коробочку в сумку и покинул «Рокси».
Сконегатан сменилась Катарина-Бангатан, а потом Гётгатан и станцией метро на Медбургаплатсен. Исаак посмотрел на часы и констатировал, что явится в «Мовиц» рановато.
Проходя мимо концертного зала «Гёта Лейон», он заметил, что кто-то курит на той стороне улицы возле «Зеленого охотника». Кто-то знакомый. Исаак пересек улицу.
Они поздоровались, и Пол сказал, что ходит, ищет Ванью.
– Ее телефон засекли в последний раз где-то здесь, – пояснил он.
Пола окружал запах пороха и ацетона; он, вероятно, и сам не знал, когда очарованность опьянением перешла от серого алкогольно-туманного пятничного удовольствия в нечто будничное.
АйманКвартал Вэгарен
Когда она покинула «Рокси», перед глазами словно опустили темную завесу. Темнота вползла слева в поврежденный глаз. Ощущение раздутости груди, напоминавшее, что она носит ребенка, исчезло. Это было плохим знаком, и Айман поспешила домой.
Сконегатан. Снегопад усилился. Уличные фонари вспыхивали, все белое ослепляло. Эстгётагатан. Она приложила руку к животу.
Когда Айман в первый раз почувствовала, как шевелится ребенок, словно рыбьи плавники пощекотали ее внутри живота, но сейчас внутри было неподвижно, и она осторожно надавила на живот, чтобы разбудить мальчика.
Айман пересекла Осёгатан и Коксгатан. Мальчик не пинался. Ни малейшего движения.
Она вошла в подъезд, вышла во внутренний двор. Не вызвать ли «скорую помощь»? Нет, решила Айман. Пройдет. Она снова потрогала живот. Мальчик шевелился.
В матке снова резануло, и между ногами стало тепло. Тепло просочилось сквозь трусы и нейлоновые колготки, прошло вниз по ногам и остыло на икрах.
Айман успела достать телефон – и повалилась на заснеженный газон.
Кровь, вытекавшая из нее и окрасившая свежий снежок красным, была от плода, оставленного ей насильником, – и из жизни, на которую она надеялась.
От чего-то нового.
ХуртигРесторан «Мовиц»
Тихий снегопад на фоне черного неба над Гамла-станом. Мовиц, главное действующее лицо «Храма Бахуса» и многих других «Посланий» Бельмана, дал название пабу и ресторану на Тюска-бринкен.
Хуртиг прочитал смс, которое пришло от его пребывающего в отпуске шефа Жанетт Чильберг. Во фьордах сильный снег, и она мечтает убраться оттуда. Погода настолько отвратительная, что даже из дома не выйдешь.
«Тогда возвращайся в Стокгольм, – написал он. – Кстати, у нас тут тоже снег. Обнимаю».
Еще одного персонажа «Посланий» звали Чильберг. Он был трагической фигурой – он сделался бездомным, отчего начал пить и окончательно опустился. Супруга пожелала развестись с ним, но развод не состоялся.
Хуртиг подумал, что Жанетт оказалось на удивление трудно расстаться со своим мужем после того, как она обнаружила его мертвецки пьяным в унылой однушке где-то в Хёгдалене.
Хуртиг вошел в ресторан. Исаак сидел у барной стойки, уткнувшись в какую-то книжку, которую сунул в сумку, увидев Хуртига.
Они обнялись и немного поговорили о том о сем, а потом Хуртиг не удержался и рассказал о трагическом окончании субботнего вечера.
С самого начала, и рассказал про Голода и кассеты.
Исаак побледнел, услышав о смерти Симона и об Эйстейне Сандстрёме, сыне Хольгера.
– Ты встречал Эйстейна? – спросил Хуртиг.
– Нет… Я знал, что у Хольгера есть сын, но не знал, как его зовут.
– Мы установили слежку за почтовым ящиком, на который Голоду приходили заказы. Этот ящик открывали трое. Симон, Эйстейн и еще один человек. Которого мы, к сожалению, не смогли идентифицировать. Но когда этот неизвестный навещал почтовое отделение, на той же улице стоял автомобиль Хольгера.
– Хольгера? Ты хочешь сказать, что он…
– Да, может иметь к этому отношение. Как давно ты знаешь Хольгера и как получилось, что вы до сих пор общаетесь? Между вами, кажется, не всегда бывает полное взаимопонимание?
Он еще на той вечеринке в гостинице заподозрил, что не все так гладко.
Исаак отхлебнул пива.
– Когда я был моложе и вкалывал, чтобы свести концы с концами, он помогал мне. Он тогда был единственным, кто верил в меня. Во всяком случае, мне так казалось… Называй это как хочешь. Например, долг благодарности.
– Что ты знаешь о его бизнесе?
– Бизнес? – Исаак непонимающе взглянул на него. – Знаю только, что он дает деньги в долг. Жадный. Ни кроны не забывает.
– Ты должен ему денег?
– Сейчас – ни единого эре, но Пол ему должен изрядно. Хольгер говорит, что одалживает деньги, стремясь делать добро, но на самом деле это какое-то культивируемое злорадство. Каждая купюра, которую он сует в протянутую руку Пола, – его триумф.
– А в остальном? Кто такой Хольгер Сандстрём? Я хочу знать о нем как можно больше, прежде чем поговорю с ним face to face[21].
Исаак подтвердил кое-что из того, что Хуртигу и так было известно о Хольгере; кроме того, Хуртиг узнал, что Хольгер – глубоко религиозный человек и за эти годы не раз предпринимал попытки наставить на путь истинный Исаака, а также Эдит и Пола.
– И в течение какого-то времени Эдит с Полом весьма интересовались этим.
– А Ванья? Какие, по-твоему, отношения связывают его с ней? В смысле – помимо биологических? Мог ли он, на твой взгляд, увезти ее куда-нибудь?
Исаак казался взволнованным. Глаза бегали.
– По-твоему, мог?
– Я не знаю.
– Вот еще какая штука… – Исаак провел рукой по своим длинным волосам. – После убийства на берегу, и особенно после того, как ты сказал, что Ингу убили, я много думал о Хольгере. В смысле – он знал Ингу и Фабиана Модина, и я думаю, что этого Ханса-Акселя Юнга он тоже знал.
Хуртиг зацепился за эту мысль:
– И каким же образом?
– Я почти уверен, что однажды видел их вместе. Лет пять-шесть назад. Наткнулся на них где-то в городе.
– Всего лишь почти уверен?
– Да, это ведь было давно. Но у меня хорошая память на лица.
Хуртиг поразмыслил. Неужели Хольгер замешан в убийствах? Или он – потенциальная жертва?
ВаньяСтудия
Когда Ванья проснулась, у нее все болело. Она была завернута в вязаный плед и лежала на пропахшем пылью матрасе. Наверху горела яркая лампа.
Ванья села и потерла глаза. Прямо перед ней – стол, слева – стенной шкаф и стеллаж с книгами. В дальней стене – закрытая дверь. В углу инструменты. Гитара, бас и штатив микрофона.
Рядом стоял компьютер и столик с микшерным пультом. Множество кабелей аккуратно висели на крючках.
«Что со мной?» – подумала она.
Ванья направлялась домой к Симону; она помнила, как звонила Йенсу Хуртигу.
Потом она столкнулась с Эйстейном, и тот уговорил ее выпить пива в «Келлиз», так как Симон наверняка вышел по какому-нибудь делу.
Потом все было смутно.
Встать на ноги оказалось настоящим испытанием, и Ванье пришлось ухватиться за край стола, чтобы выпрямиться.
Она узнала лежащий на полу персидский ковер. Воспоминание из прошлого. Из детства и жизни без представления о времени. Ковер с фотографии, которую дала Ванье Эдит.
Ванья увидела на столе лист бумаги. Свой собственный текст. Ее реквием.
«И пусть тебя разорвет выбор. Между «Лилией» и Нивсёдером».
Между строчками кто-то вписал ноты.
Внезапно лязгнула открывшаяся дверь.
Ванья дернулась, когда в дверном проеме встал Эйстейн.
– Сядь за стол, – с отвращением сказал он. – Нам надо поговорить.
Ванья послушалась; Эйстейн запер дверь и сел напротив девочки.
Оба молча смотрели друг на друга. Ванья не знала, что говорить, но начинала понемногу понимать, почему оказалась здесь с этим человеком.
Кажется, он нервничал; губы сжаты, глаза бегают. Но было еще что-то в его лице – что-то, на что она не обращала внимания раньше.
Он похож на Хольгера. Такой больной, исхудавший Хольгер.
– Ты должна была умереть, – произнес он наконец. – Ты анахронизм. Сказали, что ты умерла, но вот она ты, сидишь здесь.
Внезапно до нее дошло. Перед ней сидит ее брат. Хольгер – ее отец.
Ее настоящий папа все время бывал у них дома, и вот почему он приходил так часто. Он приходил не затем, чтобы дать денег Эдит и Полу, как она всегда думала. Он сидел у нее в комнате, она гостила у него на каникулах.
Хольгер хотел видеться со своей дочерью.
Хотел видеться с