Электрические стихи
…И вся эта книга – Молитва Миражно-голубым берегам, где миражится голубой принц в хороводах. Где кружатся то тихо, то быстро «головки женщин и хризантем»…
Он устал, поэт. И в трауре месс, как большой гордый зверь, он «плутал» в сонных туманах, в садах, утопленных в луне. И бился в одном из колец, брошенных Маем. А душа высекала пугливыя искры, трепетали взмахи. Устало глядел он в мутно слепые глаза, слушал грязные стоны. Хотел разсмеяться всему, но губы нежданно изломились болью. («Похоронная Ирония», «Chansonette», «Гурманка»).
И боль, как боль ребенка, трагично и просто разлилась отцвеченными кровью песнями. («В шалэ березовом», «Озеровая баллада», «Импровизация», «Марионетка проказ», «В предгрозье», «В парке плакала девочка»…).
Вскинулась скорбь и оборвалась… В оркестре обрывают свою игру страстный скрипки и виолончели, и только орган молится кому-то устало. Устало молит – один орган… Так и поэт. Хотел смеяться, но в пляске Мая увидел тайныя кольца. Смех переплелся с рыданьем. Рыдал и смеялся. Рыдал.
А душа уже пела в прошлом, рыдая… Изгибная линия исчезнувшаго тела… Вдалеке – виолончель… Княжна рыдала перед ливнем… Триолетныя кудри… Фиалковая глубь очей…
Опять взмахнули тысячи страстных смычков – поэт бросил в сонные туманы пламень знойных песен. Сверкнул и залился огнем. «Разсказ путешественницы». Смычки взмахнулись и застыли. Орган.
Печальный орган, точно король, правит черныя мессы над дофином умершим. Тоскует орган («Сириусотон», «Nocturne», «Яблоня-сомнамбула», «Фиалка»).
Гремит властно и глубоко. И властная тоска растет-растет, и в той тоске слышны напевы молитв. Кому? Напевы молитв миражному берегу, молитв Созидающему Оленя, молитв к «той, кого не знаешь и узнать не рад»…
И вот молится в больном экстазе поэт. Экстазы молитв несут его белой ночью в лунныя глуби на яхте воздушной. Несут туда, где «снега, снега – как беломорье…» В лесную глубь. Органы слились в невыразимо больной молитве. Органы унесли поэта в стекляные покои. И гудят, и грохотливо рыдают, разбивая звуки о стекляныя стены, а поэт один, как в пропастях летящий орел.
Но горд поэт и смел: он в комнате стекляной поднимает бокал, пьет тост безответный – Тринадцатой. А у ней, может быть, льдисто-холодныя руки, у Тринадцатой? И не приходит она потому, что трепеты изменчивых, как искры электричества, органов слепят Ее.
Письма в дирекцию
Энергичный Директор!
В «Анонсеттах» «Оранжевой урны» дано всем знать, что я проведу лето в «Пятигорь». Правда, я туда собирался, но теперь передумал, и 20 июня уезжаю на мызу кн. Л. А. Оболенской «Пустомережа» (ст. Веймары Балтийской жел. дор.), где и хочу прожить до осени. Так вот Вы, пожалуйста, отдайте эти строки в шрифт.
С добрым к Вам чувством
Игорь-Северянин.
В имении Директора газеты «Петербургский глашатай» И. В. Игнатьева (Саблино, Н. ж. д.) состоялся оживленный стерляжий раут по случаю исполнившейся годовщины замены «Синим журналом» выходящего из моды «Pipifax'a»… Группа почитателей поднесла г. Игнатьеву сотню портретов редактора «Синего журнала» В. Регинина, исполненных en face (16×14) на лучшей нервущейся бумаге.
Симпатичный Директор остался чрезвычайно доволен подарком и долго хвалил удобные портреты.
А. Т. Аверченко, Юмористический Писун, берет в текущем году бессрочный паспорт из Севастопольской Мещанской управы.
И. В. Игнатьев изъявил согласие на «мировую», предложенную со стороны артиста Малого театра Е. А. Боронихина, стрелявшего в Него прошлым летом. Г. Боронихин устраивает по сему случаю банкет у «Эрнеста».
И. В. Игнатьеву представлялся на днях актер Литературно-художественного общества В. О. Топорков.
И. В. Игнатьев изволил одобрить Американские Горы в «Луна-парке», установил рекорд в 25 бессменных поездок, занявших 4 ч. 35 м. времени.
Константин Олимпов носит воротник «Торреадор» (размер 39).