— Вот за этой самой партой я сидел много лет, — сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. — Тогда она мне была как раз по росту, а теперь мне тесновато сидеть, — и он вытянул длинные ноги в начищенных ботинках. — Вообще все стало каким-то маленьким, — прибавил он.
— Это потому, что вы сами выросли, — сказал вдруг я.
Сам не понимаю, как это у меня вырвалось. Мне сразу стало неловко, зачем это я вылез. Я спрятался за ребят, но Некрасов перегнулся через парту и вытянул меня за руку.
— Это ты верно заметил, — сказал он. — Как тебя зовут?
Я сказал.
— А ты хорошо учишься, Сазонов?
— Ничего, — сказал я.
— Неправда, неправда, товарищ Некрасов! Он хорошо учится. На одни пятерки. А по истории и географии у нас первый! — закричали тут ребята.
Некрасов посмотрел на меня и вздохнул.
— А я вот неважно учился, ребята, — сказал он. — Лодырничал. Особенно в математике отставал. А потом так об этом жалел — ужас. Пришлось мне заново все учить. А взрослому это труднее. И вообще, если бы я учился сейчас, в ваше время, я свой первый самолет сделал бы гораздо раньше и лучше!..
— Как это? Почему? Расскажите, товарищ Некрасов! — закричали мы и еще теснее обступили Героя Социалистического Труда.
— Когда я учился, у нас не было ничего, кроме физического кабинета, — начал он. — Меня с детства интересовала авиация — дирижабли, воздушные шары, аэропланы. Но мне не у кого было спросить совета, негде было конструировать те модели, которые я пытался рисовать в тетради. А сейчас, если вас интересует какая-нибудь область, к вашим услугам десятки лабораторий, кабинетов, мастерских, кружков. Ведь, наверное, у вас работает авиамодельный кружок?
— Работает, работает! И при пионерской комнате есть специальная авиалаборатория, — сказали мы.
— А вот ее главный директор, — сказал я и вытолкнул вперед Винтика. — Он у нас, товарищ Некрасов, собирается такой самолет сконструировать, чтобы на Луну полететь.
Некрасов очень серьезно посмотрел на Винтика.
— Это интересно, — сказал он. — Ты мне расскажи, по какому принципу ты конструируешь такой самолет. Может быть, мы что-нибудь вместе сообразим.
Винтик от радости себя не помнил. Сам знаменитый конструктор хочет ему помогать! И он очень деловито начал объяснять Некрасову свою конструкцию.
— Знаешь что? Приходи ко мне на завод, и там мы поработаем с тобой, — предложил ему Некрасов.
Ох, видели бы вы Винтика! Он так раздулся от гордости, что на него было смешно смотреть.
— А пропуск вы закажете? — спросил он солидно.
— Закажу. Давай я запишу твою фамилию. — Некрасов вынул самописку и блокнот.
— Винтик Алексей Степанович, — сказал Винтик.
Некрасов засмеялся:
— Фамилия у тебя, брат, самая техническая. Может быть, ты тот самый винтик, без которого ни одна машина не работает?
Винтик тоже засмеялся, хотел ответить, но тут раздался звонок: это всех приглашали в зал на торжественный вечер.
В зале было уже полным-полно. На сцене в центре сидел наш Кузьмич, а рядом с ним — слепой старик с бородой, бывший директор нашей школы. А слева от старика — Игорь Ильинский, которого все ребята сейчас же узнали: ведь он наш любимый герой в кино, и вот, оказывается, он тоже кончил нашу школу! Еще на сцене сидели два полковника с орденами: один известный ученый-полярник и один инвалид с костылями. Мне после ребята сказали, что он изобретатель и во время войны изобрел какое-то особенное орудие.
И все эти люди окончили нашу школу, все благодарили Кузьмича и целовались со своими старыми учителями.
Александра Некрасова попросили выступить. Он вышел на сцену, погладил свою бритую голову, посмотрел в зал и сказал, что он сегодня на редкость счастливый человек, ему так приятно быть здесь и так это замечательно — учиться в мирной, свободной стране, из которой мы навсегда прогнали врага. Потом он начал рассказывать о своих самолетах, сколько они наделали фашистам неприятностей и как это увлекательно конструировать новый самолет. Он сказал, что каждый раз во время работы так волнуется, что у него даже уши горят, а это для него верный признак, что конструкция удается. Тут ему захлопали так, что задребезжали окна, а Винтик толкнул меня в бок и шепчет:
— И у меня, когда я что-нибудь изобретаю, уши горят… Наверное, это хороший признак.
Некрасов спустился в зал и подошел к нашему старому преподавателю литературы Петру Ивановичу Колосову. У Петра Ивановича голая голова и умные маленькие глазки. Некрасов взял его за обе руки, поцеловал:
— Петр Иванович, узнаете бывшего шалопая?
Петр Иванович сощурился.
— Ага, — говорит, — попался, Саша Некрасов! А где сочинение о русских богатырях, которое вы так и не дописали? Я ведь все помню…
Некрасов засмеялся, затряс ему руки.
— Это сочинение за меня наши летчики дописали в воздухе, — сказал он. — Ох, как я рад вас видеть, Петр Иванович! Как приятно опять почувствовать запах нашей школы! Услышать этот молодой шум!
Мы стояли и слушали и все замечали, и если бы можно было еще больше полюбить нашу школу, мы, наверное, полюбили бы ее в этот вечер.
До сих пор никак не отдышусь. Сердце прямо к горлу прыгает, такая вышла история!
Сегодня возвращаюсь я из школы домой и вдруг вижу — у наших ворот народ. Женщины, ребята, милиционер.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Во дворе девочке ногу котлом придавило, — отвечают мне.
Что такое? «Каким котлом?» — думаю. И вдруг вспомнил: у нас еще в середине зимы из котельной вытащили небольшой старый, ржавый котел и положили его во дворе. Ребята, конечно, сейчас же облепили его со всех сторон, стали на него лезть, в прятки играть.
— Снег под котлом подтаял, стоял он непрочно, и когда ребята прислонились к нему, котел покачнулся и придавил ногу девочке, которая стояла рядом, — рассказывала какая-то женщина.
— Какой девочке? — спросил я знакомого мальчишку. — С нашего двора?
— Не знаю, — сказал он. — Я не видел. Говорят, какая-то черная, с косами…
Черная? С косами?!
Я вдруг подумал, что это Соня. «Постой, куда ты?» — закричал мне мальчишка, но я уже бежал по нашей лестнице через три, через четыре ступеньки. У Зингеров на столе сидел Славка и мусолил карандаш.
— А Соня? Где она?
Славка неуклюже сполз со стола.
— Андрюша, нарисуй мне картинку.
— Где Соня?! — повторил я.
— Сони нет. Ушла, — Славка смотрел на меня веселыми глазами и сопел.
Я затряс его:
— Когда ушла? Куда? Говори!
Славка заплакал от страха. Я его никогда так не тряс. Но в эту самую минуту открылась дверь и вошел сам Зингер вместе с Соней.
— Соня! — закричал я. — Соня!
Соня удивилась:
— Что с тобой?
Ее отец подошел и тоже посмотрел на меня.
— Чи ты захворав, Андрий? — спросил он с беспокойством.
— Нет, я ничего… Там… во дворе, девочке ногу придавило. Я думал… я боялся, что это ты… — забормотал я.
Теперь мне самому было странно: чего это я такую кутерьму поднял! Но они — и Соня и ее отец — не смеялись. Они стали расспрашивать меня, а Соне, видно, было приятно, что я за нее так волновался.
Вот уже месяц, как с нами папа. Он очень поздоровел, мы теперь с ним почти каждый день гуляем.
Он хорошо узнает наш дом, комнату. Знает время, когда мы возвращаемся, и если я или мама запаздываем, он начинает сердиться.
Сегодня к нам пришел в гости Винтик. Ко мне сейчас, кроме Степы Гулина и Паши, никто не ходит: я не зову. Винтик, наверное, пришел бы раньше, но у него была корь, и он только два дня как ходит в школу. Я обрадовался ему. Он пришел, вытер хорошенько валенки и говорит:
— Я хочу поздороваться с твоим папой.
Я повел его и очень боялся, что он что-нибудь не то скажет про папу и я перестану после этого с ним дружить. Правда, он даже в лице переменился, когда папу увидел, но потом встряхнул головой и сказал:
— Здравствуйте, Петр Николаевич. Вы очень изменились, но я бы все-таки вас узнал…
Папа, конечно, сидел в кресле и ничего не ответил. Винтик повернулся ко мне.
— Знаешь, — сказал он, — а может быть, врачи ошибаются и твой папа все-таки слышит? Ведь врачи часто ошибаются…
Мне это не приходило в голову, и когда Винтик так сказал, я очень забеспокоился и теперь об этом все время думаю.
С того дня, как Винтик предположил, что папа слышит, я все хожу и проверяю: а может, и правда слышит?
Я и до того часто при папе учил уроки вслух, заучивал наизусть отрывок из «Руслана и Людмилы», когда нам в классе его задали. А теперь вот уже который день я читаю папе и рассказываю ему все, что было в школе. Почему-то мне кажется, что Винтик прав. Третьего дня я читал папе «Песнь о Гайавате». Когда-то папа сам мне ее читал, и у нас с ним было любимое место, где Гайавата изобретает для своего народа письмена.
Я и теперь прочел это место папе:
Из мешка он вынул краски.
Всех цветов он вынул краски.
И на гладкой на бересте
Много сделал тайных знаков,
Дивных и фигур и знаков;
Все они изображали
Наши мысли, наши речи.
Я прочел и посмотрел на папу. Но он сидел на постели, закрыв глаза, и я не мог определить, слышал он меня или нет. Тогда я опять стал читать вслух и после весь вечер разговаривал с ним о всякой всячине. Мамы не было дома, а то я, конечно, не разговаривал бы. Она, наверное, не стала бы надо мной смеяться, но все-таки я бы при ней не разговаривал.
Это я написал вчера утром. А вечером вернулся из школы домой и слышу — за дверью у нас голоса. Прислушался — говорит мама, а с кем, неизвестно. Я еще подумал, что это, наверное, Анна Николаевна пришла или доктор.
И вдруг слышу — мама говорит:
— Я с тобой, Петя, хотела посоветоваться. Мне предложили работать в архитектурной группе, которая занимается восстановлением города. Понимаешь? Там идет уже огромное строительство. Весь город будет построен заново.