просто так почти в центре города на людных улицах, чтобы всплыть два года спустя – по частям и в мешках. Такое может происходить только в очень страшных сказках.
В комнате старушки было, как всегда, тихо. Малена Брумберг постучала в дверь:
– Теа, вы читаете?
Она приблизилась к кровати едва слышными шагами, словно подкрадываясь. Теа опустила книгу, которую держала в руках, посмотрела на Малену и снова вернулась к своему занятию.
Малена растерялась. Подняла огрызок яблока, который Теа бросила рядом с кроватью вместе с несколькими скомканными бумажками, отнесла мусор в корзину и снова вернулась к кровати, разглядывая пожилую даму. Та ее полностью игнорировала. По данным истории болезни, Теа не разговаривала с 1981 года. Чем вызван этот добровольный обет молчания, Малена понятия не имела. В каком-то смысле Теа находила свои плюсы в том, чтобы не замечать окружающих. Так спокойнее – никто не будет ждать от тебя участия. Однако Малена не могла не видеть: за это молчание приходится дорого платить.
Теа считали болезненно асоциальной. Она никогда не участвовала в общих мероприятиях дома престарелых и всегда ела только в своей комнате. Эти странности поначалу поражали персонал, так что даже обращались за консультацией к врачу. Врач предложил было выписать антидепрессанты, но, услышав историю Теа, передумал. Человек, тридцать лет не желающий говорить, не начнет играть в лото с другими пенсионерами только потому, что его накачали антидепрессантами. Он дал Теа свою визитку и сказал, что она может связаться с ним в любой момент. Малена потихоньку заглянула в ящики письменного стола Теа: визитка была на месте.
В конце концов Малена придвинула к кровати стул для посетителей, села и стала молча наблюдать за старушкой. Через некоторое время та потеряла терпение, опустила книгу и устремила на Малену умный и проницательный взгляд голубых глаз. Он словно говорил: «Если я не хочу общаться, это не значит, что я слабоумная».
Малена несколько раз с усилием сглотнула.
– Мне нужна ваша помощь, – проговорила она.
Теа смотрела на нее.
– Если вы не хотите говорить, помогите мне как-нибудь по-другому, – прошептала Малена.
Она осеклась, а когда начала опять, то тщательно подбирала слова.
– Вы прекрасно знаете, о чем я хочу с вами поговорить, вы ведь тоже следите в последние дни за новостями.
Теа отвернулась и закрыла глаза.
– Ребекка Тролле, – произнесла Малена. – Мне нужно знать, что вам известно.
Петер Рюд вдыхал свежий воздух через опущенное окно. В машине, которую много использовали и редко убирали, висел неприятный запах. Коллега, сидевший рядом, озяб, судя по виду, но молчал. Петер не сводил глаз с подъезда Густава Шёё возле Марияторгет.
Они уже поднимались и звонили в квартиру, но никто не открыл. Петер звал хозяина, приподняв крышку щели для писем, но безрезультатно. Существовала вероятность, что Шёё находится на своей даче в Нючепинге, поэтому Петер связался с местной полицией и попросил их послать машину на его адрес. Вскоре коллеги отрапортовали, что в доме, судя по всему, пусто и свет не горит.
Петер откинулся на сиденье. Человек уровня Густава Шёё не может взять и запросто поселиться на улице. Где-то он сейчас находится и скоро вернется домой.
Позвонила Ильва. Он не забыл, что вечером пятницы обычно играет с мальчишками?
Он ответил, что не забыл, но сегодня, возможно, задержится.
– Сильно задержишься?
– Я позвоню.
Новые семейные порядки изменили многое и в нем самом. Когда Ильва проявляла терпимость к его работе, он испытывал чувство вины, ранее ему неизвестное. Ранее он тратил все силы на то, чтобы защищаться, отстаивать свой стиль жизни, – и потому у него не оставалось сил на то, чтобы чувствовать себя виноватым. Если разговор не заканчивался ссорой, он расстраивался и горевал. Уловить логику он сам не мог.
– Это разве не он идет? – Коллега постучал его по плечу.
Петер не знал, что и подумать. Судебный процесс и события последних дней, видимо, дорого дались Густаву Шёё. Он выглядел бледным и постаревшим, мало напоминая того цветущего мужчину, которого Петер видел на фотографиях в его деле.
Вот он приблизился к подъезду, намереваясь открыть дверь. Они вышли из машины, встали у него за спиной:
– Густав Шёё?
Удачно получилось, что в этот момент он крепко держался за дверную ручку. Когда полицейские достали удостоверения, вся кровь отлила от его лица, губы побелели, глаза широко раскрылись.
– И какого же черта вам от меня нужно?
Допрос Густава Шёё начался в четыре пополудни. Петер Рюд не чувствовал себя во всеоружии. Всего несколько часов назад из здания вышел Хокан Нильссон, и теперь Петеру предстояло проводить второй допрос за день. Рядом с ним сидела Сесилия Турссон. Вместе они работали впервые. Он слышал краем уха, как Фредрика жаловалась на нее Алексу, однако тот, по всей видимости, не принял это во внимание, раз Сесилия осталась в группе. В своей прошлой жизни дамского угодника он проявил бы к ней интерес и пригласил выпить после работы по бокалу пива. Теперь же он почти не смотрел в ее сторону, полностью сосредоточившись на Шёё.
– Похоже, у вас сейчас не самый легкий период?
Шёё опустил глаза, уставившись в крышку стола:
– Можно и так выразить эту мысль.
Голос сипловатый и грубый, как у того, кто привык молчать. Плечи обвисли, будто под тяжестью непосильной ноши. Вид у Густава Шёё был потерянный – словно он растратил все силы и уже не надеялся снова их пополнить.
– Ребекка Тролле, – проговорила Сесилия Турссон. – Вы помните ее?
– Она пропала. – Шёё кивнул.
– Как вы наверняка слышали в новостях, мы ее нашли.
– Вы нашли ее? – Он вскинул глаза, грустные и удивленные.
– Простите, но где вы находились в последние дни? – Петер пристально посмотрел на него.
– На даче. Я как раз приехал оттуда, когда вы меня забрали.
– И там у вас нет никаких связей с окружающим миром?
– Нет, в этом и заключается вся прелесть. Побыть наедине с собой. Я понятия не имел, что вы нашли Ребекку. Где она была?
– Погребена на окраине района Мидсоммаркрансен, – ответила Сесилия. – Один человек выгуливал собаку, и собака откопала тело.
– Живьем? – Голос Густава Шёё сбился на едва слышный шепот.
– Что?
– Она была погребена заживо?
От такого вопроса Петер и Сесилия замерли. Пожалуй, быть погребенным заживо – еще хуже, чем быть убитым, расчлененным и зарытым в землю в мешках для мусора.
– Нет, – ответила Сесилия. – Когда ее положили в землю, она была мертва. Почему вы задаете такой странный вопрос?
Густав Шёё заерзал на стуле, стал заламывать руки:
– Я просто вас неправильно понял.
Петер поправил блокнот, лежавший перед ним:
– Похоже, вы, Густав, часто неправильно понимаете то, что вам говорят. Например, вы неверно поняли свою приятельницу и подумали, что она хочет с вами переспать.
Густав Шёё посмотрел на Петера с откровенным отвращением:
– Если вы намерены беседовать на эту тему, то я хотел бы позвонить своему адвокату.
– Хорошо, вернемся к Ребекке. – Петер поднял ладони. – Когда вы с ней встречались в последний раз?
У Шёё буквально челюсть отвалилась:
– Извините, что указываю вам на это, но этот вопрос мне уже задавали. Когда она пропала два года назад.
– А теперь мы задаем его снова.
– Сейчас я уже точно не помню. – Шёё подпер рукой подбородок. – Мы встречались по поводу работы за несколько дней до ее исчезновения.
– Встреча прошла хорошо?
– Насколько я помню, да.
– Никаких разногласий?
– Насколько я помню, нет.
– Вы встречались частным образом – вы и Ребекка? – вмешалась Сесилия.
– Частным образом?
– За пределами университета.
– Нет, никогда.
Петер видел, что Шёё окончательно сбит с толку.
– Вы ухаживали за ней?
– Но какого черта вы от меня хотите?..
– Отвечайте на вопрос! – Поставив все на карту, Петер ударил кулаком по столу.
Шёё затрясся:
– Нет, я за ней не ухаживал.
– Другие студентки утверждали, что у них возникли с вами проблемы.
– Спасибо, мне это известно. Вам я отвечу то же самое, что я отвечал всем другим полицейским: эти девушки лгут.
«Разумеется», – горько подумал Петер.
Временами он ненавидел свою работу, у него даже возникала мысль заняться чем-то другим. Почему, черт подери, ему никогда не доводилось услышать признания? Почему никто никогда не скажет: «Да, ты прав, я совершил это преступление»? Насколько упростилась бы тогда жизнь! Наверное, все стало бы даже слишком просто.
– Она была довольна вами как научным руководителем? – спросил Петер.
– Пожалуй, нет. – Густав Шёё вздохнул. – Мне трудно было понять, что она вкладывает столько энергии в свой диплом. В какой-то момент она вдруг пришла ко мне с совершенно новым планом: переформулировала тему, основные задачи исследования. Мне показалось, что все это несерьезно.
– Несерьезно, что у нее было много энергии?
– Проклятье, конечно же нет! Но… Весь план ушел куда-то не туда, работа все больше смахивала на полицейское расследование. Я напомнил ей, что, вообще-то, она изучает не криминологию, а литературоведение.
– Полицейское расследование? – удивилась Сесилия. – В каком смысле?
– Она писала работу о Теа Альдрин – авторе детских книг, которая угодила в тюрьму за убийство бывшего мужа и которую подозревали в том, что она пишет под псевдонимом порнографические романы с явным элементом насилия. Ребекку потрясла судьба Теа Альдрин, и она принялась копаться в старом хламе, что выходило далеко за рамки ее работы. В конце концов она пришла к убеждению, что Теа Альдрин не убивала своего мужа и не писала все эти скандальные романы.
Стало быть, Ребекка была увлеченной студенткой. Петеру трудно было представить себе, что все это могло каким-то образом создать мотивы для убийства.