Хоть бы она не поняла, о чем пишут газеты! К счастью, заголовки выглядели достаточно расплывчато. «Друг Ребекки Тролле под подозрением». Он избегал слушать ту часть программы новостей, которая касалась его самого. У него было только одно желание: чтобы вся эта суета вокруг поскорее закончилась, чтобы его оставили в покое.
Среди потока новостей звучали безжалостные слова, настолько глубоко поразившие его, что перехватило дыхание. Она лежала в мешках для мусора. Расчлененная. Его чуть не вытошнило. Ее тело осквернили, прежде чем предать земле. Если бы он только знал, где она находилась все те годы, что он переживал ее исчезновение. Если бы у него было место, куда можно пойти, чтобы ощутить близость к ней.
Хокан расплакался и отступил от окна. Ходил, прижимаясь к стенам, стараясь сделаться невидимым в собственной квартире. Пошел в спальню, повалился на кровать. Фотоальбом лежал под подушкой. Он перекатился на живот, достал его, дрожащими руками открыл, скользя взглядом по многочисленным фотографиям.
Сперва – фотография класса, когда они перешли на третий курс гимназии. Все лица, полные надежд, обращены в объектив. Их наивное выражение снова вызвало у Хокана приступ тошноты. Остальные одноклассники выглядели моложе его, казались незрелыми. Но только не Ребекка. Она всегда улыбалась, когда разговаривала с ним, и освещала его мир.
– Не закапывайся в негатив, – говорила она ему. – Ты предаешь самого себя, когда отказываешься веселиться.
Он научился слушать ее, следовать ее советам и мыслям. Старался быть поближе к ней, чтобы ее энергия и жажда жизни передались ему. Любил видеть, как ее лицо сияет при виде него, приглашая его в свой круг.
Проблема заключалась лишь в том, что ему никогда не удавалось полностью завладеть ее вниманием. Хокан перевернул страницу альбома. Фотографии отца, которые Ребекка уговорила его сохранить. Хокан хотел выбросить все его снимки, всё, к чему прикасался отец. Ненавидел его за предательство. За то, что Хокан оказался недостаточно хорош для него и он покончил с собой. И сделал так, чтобы сын его нашел.
Хокан остался тогда один с матерью. Как он ненавидел все на свете! Мама пила больше, чем когда бы то ни было, и выкуривала по две пачки сигарет в день. От Хокана пахло дымом. Дым был везде: в его волосах, даже сразу после душа, в только что постиранной одежде. Запах сигнализировал о неблагополучии его дома. Хокан сходил на встречу с психотерапевтом – полным идиотом, который ни черта не понял в его ситуации.
А вот Ребекка все понимала. Слушала, когда он рассказывал. Садилась близко, хотя от него плохо пахло. Иногда приглашала к себе домой после школы. Он обедал с ней, ее матерью и братом. Это была настоящая семья, и Хокан наслаждался каждой минутой пребывания там. И делать уроки вместе с Ребеккой он предпочитал не в библиотеке, а у нее дома.
В альбоме Хокана были снимки таких сцен. Их делала мама Ребекки, Диана. Хокан провел пальцем по лицу подруги на фотографиях. Уверенный взгляд прямо в объектив – внутренняя сила, какая ему и не снилась.
Новые снимки, за пару недель до выпускного экзамена. Их первый кризис. Хокан вздохнул. Все хорошие отношения должны пройти через кризис, чтобы четче определить свои рамки. Проблема заключалась в том, что Ребекка не в меру раздула проблему. Она говорила, что задыхается, что Хокан все время следует за ней по пятам и это уже чересчур. Ей хотелось общаться и с другими, и она думала, что Хокан этому мешает.
Как это возможно?
У них были идеальные отношения, вместе они не нуждались больше ни в чем. Ребекка говорила, что надо давать друг другу жизненное пространство, что он не должен неправильно понимать их дружбу.
Новая страница в альбоме. Хокан испытал то же раздражение, что и всегда. После фотографий с окончания гимназии наступил перерыв на целый год. В тот год, когда Ребекка отправилась учиться во Францию. Он узнал об этом за неделю до ее отъезда. Ярость закипела в нем, угрожая хлынуть через край. С самого выпускного экзамена он держался в стороне, давая ей возможность понять значение их отношений. А она ответила тем, что попросила дать ей еще время.
Хокан сжал кулак и ударил по кровати. Повезло тогда Ребекке, что Хокан такой благородный и терпеливый. Упиваясь собственным великодушием, он открыл последнюю страницу альбома. Мало кто способен продемонстрировать такую нежность и терпимость к своей любимой.
Слезы потекли ручьем, когда он взглянул на последний снимок.
Мутная черно-белая картинка, снятая при помощи ультразвукового аппарата.
Ребенок Хокана и Ребекки на сроке беременности три месяца.
Он сел в кровати, тяжело дыша, не сводя глаз со снимка.
– Зачем тебе понадобилось все испортить? – прошептал он.
Балкон был залит вечерним солнцем. Дул прохладный ветерок, но, накинув на плечи свитер, прекрасно можно было побыть на воздухе. Петер и Ильва молча сидели у стола и пили вино. Посмотрев друг на друга, оба внезапно расхохотались.
– Черт, сидим тут, как двое пенсионеров, – сказал Петер.
– Ты хотел сказать, как двое усталых родителей близнецов.
Голос Ильвы, всегда немного хрипловатый, но исполненный силы. Ее улыбка – такая ослепительная, что у Петера буквально подкосились ноги, когда они встретились впервые.
– Ты хочешь еще детей?
Он и сам до конца не понимал, зачем задал этот вопрос.
– Нет, не хочу. А ты?
– Кажется, нет.
В прошлый раз им мало не показалось…
Она молча следила за его движениями – как он отхлебнул вина, поставил бокал на стол.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Сам не знаю, просто мысль такая мелькнула.
– Мысль о чем?
– О детях. Сколько их надо иметь – на сколько хватит сил?
Ильва наклонила голову, на его лицо упала тень.
– Боюсь, у нас с тобой хватит сил только на тех, которые уже есть.
В ее словах не было обвинения – только констатация факта. Приятный контраст к их прежнему стилю общения. Когда они кричали, плакали, проклинали и унижали друг друга. Теперь, задним числом, он не понимал, как они могли дойти до такого.
– Мне тоже так кажется, – ответил Петер.
Ему вспомнилось то время, когда он лгал Ильве и изменял ей. Как он ненавидел самого себя в тот период жизни!
– Вы должны простить самого себя, – сказал ему психолог. – Должны начать верить, что заслужили прекрасную семью и хорошие взаимоотношения с близкими.
На это потребовалось немало времени. Долгие дни и ночи бесконечных размышлений. Он знал, что нашел свою гавань. На душе царили спокойствие и уверенность.
– Кстати, опять звонил Джимми, – сказала Ильва.
– Эх, я за всю неделю так и не собрался ему позвонить. Надо не забыть завтра.
– Не надо. Завтра он приедет с нами обедать. Лучше постарайся быть в это время дома.
– Ясное дело, я буду дома. – Петер приподнял бровь. – Где же мне еще быть?
– На работе.
– В эти выходные – нет. – Он потряс головой.
Она поежилась, надела свитер, который до этого просто накинула на плечи.
– Хочешь, пойдем в дом?
– Нет-нет, здесь хорошо.
– Расскажи об этом вашем новом случае, – попросила она, потягивая вино из бокала.
– Только не сейчас. – Он поморщился. – Слишком мерзкая история.
– Но мне интересно. Об этом постоянно говорят в новостях.
Он не знал, с чего начать. Что он может рассказать? Какими словами описать то, чем занимается сейчас группа Алекса? Девушка, исчезнувшая в районе Эстермальм и найденная потом собакой на прогулке. Два года спустя. Слушая о мешках для мусора и бензопиле, Ильва побледнела. Странный друг Ребекки Хокан и ее отвратительный научный руководитель. Фальшивый профиль, выложенный на секс-сайте после ее смерти, следы, ведущие в никуда.
– Кто может такое сделать? – задумчиво проговорила Ильва. – В смысле, выложить чужое фото на сайте сексуальных услуг.
– Кто-то больной на голову.
– Ты уверен?
– То есть? – Он поднял глаза.
– Почему для этого обязательно надо быть больным? Ты сказал, что профиль был создан через две недели после ее исчезновения. Тогда ее судьба была неизвестна, и наверняка кто-то считал, что она просто сбежала.
– Думаешь, кто-то создал этот профиль потому, что был сердит на нее? – Петер задумался.
– Ну да. Или очень обижен, горько разочарован. Это отчасти объясняет, почему профиль потом убрали.
– Когда этот человек понял, что Ребекка все же пропала не по своей вине.
– Это просто предположение. – Ильва отпила еще глоток вина.
Сосед вышел на свой балкон чуть в стороне от них. Петер и Ильва поздоровались, и он уселся с банкой пива в руке.
– А мужчина? – спросила Ильва.
– Который лежал неподалеку от Ребекки? Понятия не имею. Алекс думает, что личность вот-вот будет установлена, но я не уверен.
– Боже мой, какой ужас для его близких!
– Не знать?
– Да, оставаться в неопределенности.
– Как ты думаешь, сколько человек в состоянии ждать? – Петер сглотнул.
– Что ты имеешь в виду? – Ильва наморщила лоб.
– Сколько человек может ждать, прежде чем отчаяться? Если друг или член семьи исчез и его нет уже несколько десятилетий… – Голос его звучал глухо.
– Рано или поздно нужно идти дальше, – проговорила Ильва. – Ты это имел в виду?
– Да.
Ильва заложила за ухо прядь волос:
– Это не означает, что человек перестает ломать голову над тем, что же случилось.
Петер отвел глаза, поглядел на соседний дом, потом на улицу под ними. Человек, найденный в той же могиле, наверняка имел родственников, которые тосковали по нему и страдали. Вопрос в том, удастся ли найти их и сообщить им ту правду, которую они так долго желали узнать.
Деревья отбрасывали длинные тени. Алекс стоял на опушке леса, ощущая поблизости присутствие коллег, охранявших участок. У его ног зияла яма. Он сам видел, что копать здесь было тяжело: все время приходилось бороться с камнями и корнями.
Присев на корточки, Алекс заглянул вниз. Сюда убийца приносил трупы, как минимум два раза. Или убивал жертвы прямо здесь – точно не известно. Однако профе