Когда нам приносят еду и напитки, Роуз достает салфетку из-под тарелки с вафлей, чтобы и дальше искать слова. Я отрезаю кусочек от своей вафли и предлагаю ей. Вафля с золотистой корочкой, хрустящая на вид, с нее капает растаявшая «Нутелла».
– Хочешь попробовать?
Роуз впервые смотрит на меня. Кажется, она раздумывает над моим предложением, затем протягивает руку. Но вместо того, чтобы взять кусочек, который я отрезала, она запускает руку в стакан с рутбиром и выплескивает его на стол и мне на колени. Стакан скатывается со стола и разлетается вдребезги. Газировка ледяная, поэтому я ахаю и подскакиваю.
Несколько посетителей оборачиваются, к нам подбегает официантка со стопкой салфеток. Я отряхиваюсь, пока официантка вытирает лужицу на полу. Через минуту появляется помощник официанта с веником и совком.
– Прошу прощения за беспорядок, – говорю я им.
Роуз наблюдает за происходящим. Не верю своим глазам, когда замечаю выражение ее лица: она едва заметно улыбается.
Спустя секунду напрягаюсь от осознания того, что Роуз окружена потенциальным оружием: осколки стакана на полу и столовые приборы. Затем до меня доходит, что Роуз не смогла бы припрятать еще один стеклянный осколок, потому как даже не шелохнулась. Серебряный тупой нож с зазубренным лезвием по-прежнему лежит на столе у ее тарелки.
Конечно, в ее шкатулке найдутся предметы и поострее. А в пальто Роуз есть карманы. Она вполне могла что-нибудь с собой принести.
«Она просто маленькая девочка». Слова Гарриет эхом проносятся в моей голове.
Разумеется, Роуз сама не своя от тревоги, но дело-то во мне, в моем собственном прошлом и застарелой травме, поэтому мысленно приказываю себе расслабиться. Мокрые холодные джинсы липнут к телу. Хорошо, что я переложила серьгу в сумку.
Я снова сажусь напротив Роуз и решаю открыто с ней поговорить. Может, она и маленькая, но ума ей не занимать. И если уж начистоту, других вариантов нет.
– Понимаю, ты злишься на меня, Роуз. И возможно, ты мне не полностью доверяешь. Но я надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сделать так, как будет лучше для тебя.
Роуз кладет карандаш на стол и поднимает голову. Смотрит мне прямо в глаза. Слова Эшли всплывают в памяти: «Роуз будто подменили».
И теперь это происходит вновь. Вежливая стеснительная девочка, с которой я познакомилась всего несколько дней назад, испарилась. Роуз уставилась на меня с ненавистью. Как будто у нее внутри сработал выключатель.
Она сует мне сервировочную салфетку. Практически все буквы головоломки зачеркнуты. Осталось всего несколько. Они разбросаны, поэтому мне нужно какое-то время, чтобы составить слово. И когда я это делаю, у меня возникает чувство, будто мою грудную клетку зажали в тиски. Послание Роуз предназначено мне. Оно похоже на то, которое получила Тина за несколько дней до смерти. Буквы на салфетке сложились в слово: «УБИРАЙТЕСЬ».
27
Я не ожидала, что вечером поеду к Чарльзу.
Хотела побыть дома, чтобы собраться с мыслями, несмотря на то что меня там ожидает: расколотая входная дверь и эхо шагов полицейских, поднимающихся по лестнице. И все-таки нужно снова обрести уверенность: я не испугаюсь этого дела.
Но через несколько минут после того, как я отвезла Роуз домой, позвонил Чарльз. Едва услышав мой голос, он понял, что у меня проблемы. Когда я сказала ему, что мою входную дверь выбили копы, он пригласил меня переночевать у него в гостевой комнате.
Мне жутко не нравится мое состояние – я действительно чувствую облегчение, оттого что не останусь на ночь одна. Очевидно, девятилетняя девочка, чьи интересы я должна отстаивать по долгу службы, выбила меня из колеи.
Сообщение Роуз выглядит как отвратительный код, заключенный в одном простом слове. Передо мной постоянно всплывает ее лицо в тот момент, когда мы сидели в кафе. Я вспоминаю не злость и не обиду, кипевшую в ее глазах. А ее улыбку. Облив меня газировкой, Роуз явно торжествовала при виде моего потрясения и дискомфорта, будто победила в игре, в которую мы играли без моего ведома. Со дня нашего знакомства с Роуз и вправду произошли разительные перемены.
Я добираюсь до величественного дома эпохи Тюдоров в городке Чеви-Чейз, штат Мэриленд. На столике в гостиной дожидается тарелка с сыром и крекерами, рядом стоят два стакана с лучшим односолодовым виски. Утопаю в глубоком диване напротив любимого каминного кресла Чарльза и подбираю под себя ноги. Вечером стало прохладно, сине-золотые огоньки пляшут в газовом камине. Я потягиваю виски, ощущая приятное жжение в горле. Я и раньше бывала дома у Чарльза и даже ужинала с ним и его женой. И испытывала при этом неловкость из-за явной отчужденности между супругами. Их непринужденно-элегантный дом не претерпел изменений. Мебель, шторы и ковры теплых оттенков отличаются превосходным качеством, книжные шкафы ломятся от тяжелых томов собрания юридической и художественной литературы.
Чарльз не сводит с меня глаз, складка между серебристыми бровями становится глубже.
В течение многих лет я обсуждала с ним свои дела, но ни одним из них он не был так увлечен. Сейчас все иначе. И я знаю почему. Потому что в Роуз он видит меня. Мне тоже вначале так показалось. Но я была другим ребенком. От страха я замкнулась в себе и была бы безмерно благодарна тому, кто пришел бы мне на помощь.
Открываю рот, и вопрос, который я мысленно задавала себе, вдруг вырывается сам собой:
– Как считаешь, Чарльз, дети могут быть злыми от рождения?
Он берет крекер и кладет на него прямоугольный ломтик сыра. Откусывает кусочек, прожевывает, подносит ко рту салфетку. Я отлично знаю Чарльза – он не тянет время и не игнорирует меня. Он обдумывает ответ. Как судья, он привык к аккуратным, взвешенным заявлениям и понимает, что сила слов влияет на восприятие.
– Очень редко, – наконец отвечает Чарльз.
– В этой девочке словно две разные личности. – Я обхватываю себя руками, несмотря на тепло камина. – Кроткая и травмированная – в один момент, злая и мстительная – в другой. Вообще, личностей три, если считать Роуз, которую я видела на старом видео, – там она казалась озорной.
Чарльз доедает крекер и делает еще глоток виски. Его спокойствие и уравновешенность благотворно действуют на мои растрепанные чувства.
– Кажется, ты считаешь ее подозреваемой. Верно?
Я киваю, мне стыдно. Словно я подвела Роуз.
Но дети действительно убивают. Такое происходит. Иногда случайно, иногда намеренно. Много лет назад в Британии десятилетняя девочка задушила маленького ребенка. Девятилетний мальчик из Иллинойса был осужден за то, что намеренно устроил пожар, в результате которого погибли несколько членов семьи, спавшие в доме на колесах.
С самого начала я страшилась того, что могу отправить Роуз жить с убийцей. И ни разу не подумала о том, что, выбирая главного опекуна для девочки, я могла вынести приговор одному из родителей. Мой разум в смятении от подобного хода мыслей. Я пока не очень хорошо знаю Роуз, чтобы строить какие-нибудь догадки.
Я рассказываю Чарльзу о настоящей причине ухода Роуз из школы и о том, как она спрятала книгу о серийном убийце. Он задает несколько вопросов и соглашается: слишком рано делать выводы о том, что кто-то из семьи Баркли убил Тину. Кажется, он чувствует, что я хочу поменять направление беседы.
– А ты тщательно изучила денежную сторону дела? – спрашивает он.
– Весьма поверхностно. Подтвердилось, что Иэн не будет опротестовывать брачный договор. Бет получит все, чем владела на момент заключения брака, у Иэна – своя компания, и они поделят между собой деньги, полученные от продажи дома. Хотя, как я понимаю, они могут продать его по заниженной цене.
Чарльз кивает:
– Если Иэн добьется полной опеки над Роуз, то он будет получать алименты на ребенка.
Он прав. Сумма может выйти значительная, если Роуз продолжит брать уроки у частных репетиторов, ходить на дополнительные занятия и ездить куда-нибудь на каникулы. Был в моей практике случай. Разводилась одна чрезвычайно состоятельная пара из округа Колумбия. Жена не получила алиментов на себя, хотя были назначены алименты в размере восьмидесяти тысяч долларов в месяц на ребенка. У меня остались копии судебных документов на ноутбуке, который я ношу с собой в сумке. Я пересмотрела их перед тем, как принялась за это дело. Но иногда возникает необходимость заново изучить информацию. В новом контексте ситуации похожа на книгу с объемными картинками, в которой рисунки меняются в зависимости от угла обзора.
– Я более тщательно изучу этот вопрос, – говорю я.
– Можешь пожить в комнате для гостей, пока тебе не установят новую дверь. Мне нравится твое общество. И тогда мы продолжим обсуждение этого дела.
Необычная интонация в его голосе вынуждает меня умолкнуть на некоторое время. Ловлю себя на том, что смотрю на его безымянный палец – золотое обручальное кольцо все еще на месте.
Чарльз не сказал, скоро ли вернется жена. Я припоминаю, что во время нашего ужина месяц назад она навещала одного из сыновей. Интересно, часто ли она бывает дома? Наверное, после того, как дети разъехались, Чарльза и его жену ничего больше не связывает.
Мой взгляд падает на семейную фотографию, стоящую в рамке на полированной деревянной каминной доске. Я и раньше ее видела, отмечая, что сыновья Чарльза высоки и красивы, как и он сам, а супруга улыбчива и элегантна. Сейчас я смотрю на фотографию по-новому, под другим углом. Жена Чарльза обнимает своих почти совсем взрослых мальчиков. Эти трое связаны между собой. Но никто не обнимает Чарльза.
Я не знаю причины раскола в этой семье. Чарльз как-то обмолвился, что был совсем другим, пока дети росли, и совершил много глупостей. И должно быть, больших, раз семья так и не простила его до конца.
Интересно, если бы мама выжила, я бы простила ей все те травмы, которые она нанесла мне после смерти папы? Не знаю наверняка, но, думаю, если бы она завязала с наркотиками и мы начали новую жизнь, прошлое все равно оставило бы в душе каждой из нас неизгладимый шрам.