– Я работаю с Роуз почти год, и у меня никогда не было таких талантливых учеников. Никогда. Она незаурядная.
Я киваю и жду, когда он продолжит.
– Иэн и Бет раньше совсем не появлялись на занятиях. Я ни разу не видел, чтобы они общались между собой. Теперь один из родителей обязательно присутствует во время урока, но мы не беседуем ни до, ни после.
– А Тина? – спрашиваю я.
– Она была замечательной, – говорит он, и я слышу боль в его голосе. И эта боль отвечает на вопрос, который я не задавала. – Она была гораздо дружелюбнее Баркли. Предлагала мне воду или чай со льдом, когда я приходил, и обычно оставалась в гостиной, слушая, как играет Роуз. Я однажды сказал Тине, что, если она когда-нибудь захочет научиться играть на фортепиано, я обучу ее бесплатно. Она просто посмеялась и сказала, что у нее на руках не два, а десять больших пальцев. Тина умела потрясающе смеяться. Иногда мне кажется, что я все еще слышу ее смех в стенах того дома.
И хотя Филип не сказал, что слышит ее буквально, внутри у меня все сжалось, когда я вспомнила слова Эшли о том, что Тина иногда слышала голос своего дедушки в ночи.
– Как Роуз относилась к Тине?
Филип делает глоток чая, затем обхватывает кружку ладонями:
– В самом начале они были очень дружны. Затем Тина перестала посещать занятия, – это случилось за пару недель до ее смерти. Я переживал, что все из-за меня, – может, я что-то не то сказал или сделал. – Он начинает выписывать ложкой в кружке ровные и плавные круги, ни разу не звякнув металлом о фарфор. – Затем я понял, что причина в другом: когда Тина пришла на занятие в последний раз, кое-что произошло.
– И что же? – аккуратно интересуюсь я.
– Появился Иэн, сказал, что пытается распечатать документ с телефона и ему нужна помощь. – Лицо Филипа искажает боль. – Тина все бросила и побежала ему помогать.
Что-то не стыкуется.
– Вы сказали, что после этого Тина больше не появлялась на занятиях?
Его голос становится чуть громче; он настолько звучный, что мне слышится, как от стен отражается эхо.
– Роуз собиралась сыграть Шопена для Тины. Она только его разучила. И Тина вроде очень хотела послушать. А потом вот так, – Филип щелкает пальцами, – появляется Иэн, и Тина убегает. Она совсем забыла о Роуз.
«И о тебе тоже», – думаю я. Обаятельный и привлекательный Иэн! Должно быть, такого типа мальчики задирали Филипа в детстве. Не важно, что Филип мог предложить Тине – бесплатные уроки, свое обожание, – он мигом вылетел из ее головы, стоило появиться Иэну. Я очень сочувствую учителю. Лично я больше похожа на Филипов этого мира, чем на Иэнов.
Но меня куда больше интересует душевное состояние Роуз, а не Филипа.
– Как девочка отреагировала на уход Тины?
– Ей это совсем не понравилось. Я предложил подождать возвращения Тины, чтобы она сыграла для нее, но Роуз встала и с грохотом захлопнула крышку фортепиано.
Он вздрагивает, словно чувствует боль музыкального инструмента, с которым плохо обошлись.
– Роуз была настолько зла?
Было бы сложно представить такую картину еще неделю назад. Но после того, как моя клиентка вылила на меня газировку, мне не составит труда это сделать.
Филип кивает:
– Она заявила, что с этой минуты не будет играть в присутствии Тины. Как будто Роуз была взрослой, способной принимать решения. Она запретила Тине приходить, и все. И больше я Тину не видел.
Мы беседуем еще несколько минут, но у Филипа нет других соображений. Он говорит, что в день смерти Тины ушел от Баркли около пяти часов вечера, чтобы успеть на следующее занятие, – получается, оставалось больше часа до того, как она позвонила Эшли и сообщила, что собирается рассказать Иэну о ребенке.
Пару раз замечаю, как Филип бросает взгляд на цветки гортензии, стоящей на подоконнике. Они привносят нотку свежести и красоты в простую обстановку квартиры. Похоже, и Тина была такой же ноткой в его жизни.
Прежде чем уйти, прошу Филипа написать для меня рецепт приготовления чая. Я радуюсь, когда он снова улыбается, а потом спешит найти ручку и листок бумаги.
Филип провожает меня до двери, я иду к своей машине, припаркованной в одном квартале от его дома. И внезапно останавливаюсь. По тротуару навстречу мне шагает девочка. Я отскакиваю назад. На долю секунды мне кажется, что это Роуз. Затем понимаю: не она. Девочка на год или на два старше Роуз и совсем на нее не похожа. Говорю себе, что от недосыпа и стресса может и не такое померещиться. И все же не перестаю думать о послании Роуз, составленном в кафе. «Я никуда не уберусь», – отвечаю я ей мысленно.
30
Я всегда поднимаюсь на верхние этажи по лестнице, но не только поэтому преодолеваю сейчас три лестничных пролета, чтобы попасть в квартиру репетитора по китайскому языку. Других вариантов просто нет. Это приземистое здание из красного кирпича в тихом районе Роквилла не оборудовано лифтом. Поначалу эта деталь не показалась мне важной.
Я стучу в дверь квартиры 406, вдыхаю запах острого карри, доносящийся из коридора, слышу мягкие шаги. Пауза. Вероятно, миссис Ли смотрит в глазок, затем раздается бряцанье дверной цепочки и замок открывается.
Вторая подсказка появляется, как только я переступаю порог квартиры. Это обшарпанное жилище уставлено гламурными вещами и напоминает выветренную скалу, испещренную блестящими на солнце вкраплениями слюды. Большой плазменный телевизор расположен напротив изношенного дивана. На щербатой ламинированной столешнице стоит сверкающий «Витамикс» – своего рода «Кадиллак» среди блендеров. Я вдыхаю запах эвкалипта, затем нахожу его источник. Свеча «Нест» с тремя фитилями горит на журнальном столике. Эти свечи стоят примерно восемьдесят долларов, я видела такие в магазинах. Квартира миссис Ли представляет собой пазл с недостающим звеном.
Женщина приглашает меня в гостиную и предлагает лимонад. Вижу, что он уже налит в кувшин, и соглашаюсь.
– Свежий, – уверяет она, со звоном бросая лед в стакан.
Вероятно, если она встанет на цыпочки, ее рост составит пять футов; у нее гладкая кожа и седые волосы.
Я отвожу взгляд и рассматриваю гостиную: на столе красуется прелестная стеклянная ваза, она выглядит хрупкой, как крыло бабочки, а рядом с ней стоит фотография в дешевой металлической рамке.
В углу замечаю ветхий шкафчик с дверцами из прозрачного стекла, за которыми выставлены напоказ настоящие сокровища: набор бокалов для красного вина и фужеров меньшего размера для белого вина, тройка стеклянных лошадей и большая хрустальная чаша. Подобное соседство просто ошеломляет.
Мне не впервой задавать наводящие вопросы, но как тактично сформулировать тот, что вертится на языке: каким образом вы смогли приобрести все эти предметы роскоши?
Миссис Ли двигается быстро и грациозно, она протягивает мне стакан. Чувствую в руке его царственную тяжесть. На меня накатывает дежавю. Похожие ощущения я испытала на кухне Баркли, когда Бет передала мне стакан, обманувший мои ожидания.
Словно две семьи поменялись стаканами. Перед глазами все плывет, когда до меня доходит: эта квартира – словно фотонегатив пластикового дома. Здесь полно предметов из стекла. Все подсказки собираются воедино. Благодаря чему рождается мой первый вопрос:
– Правда ли, что вы были некоторое время дружны с Гарриет?
– Да, в течение нескольких лет, мы с ней познакомились вскоре после моего переезда сюда.
Я полагаю, настолько дружны, что, когда Бет приказала избавиться от всех стеклянных предметов в доме, Гарриет отправила несколько вещиц миссис Ли.
– Как именно вы познакомились?
– Да просто часто встречались, Гарриет жила дальше по коридору.
Миссис Ли указывает влево, и я прячу свое удивление. В этом здании нет лифта – это первая подсказка, – значит Гарриет после операции на колене была вынуждена ходить вверх и вниз через три лестничных пролета. По этой причине Иэн и Бет пригласили ее пожить на нижнем этаже своего дома.
Я хочу присесть на диван.
– Нет-нет, садитесь, пожалуйста, в кресло. Оно удобнее. – Миссис Ли указывает на мягкое кресло с откидной спинкой.
Я подхожу к нему и сажусь. Мне нужно действовать аккуратно, ведь миссис Ли всецело на стороне подруги.
– Гарриет просто обожает Роуз, – начинаю я. – Она замечательная бабушка.
Миссис Ли кивает:
– Да. Она очень сильно любит Роуз.
Знаю, что, кроме похвалы, в адрес Гарриет ничего не услышу, поэтому меняю тему разговора:
– Как вы обучаете Роуз китайскому, если она не может говорить?
– Сейчас мы работаем над письмом. Она изучает иероглифы. Девочка очень умная, все быстро схватывает.
– Роуз рассказывает что-нибудь о своих родителях?
Миссис Ли начинает трясти головой еще до того, как я умолкаю.
– Никогда. Она хорошая и очень трудолюбивая девочка.
Некоторое время мы ходим по кругу. В свой желтый блокнот я набросала всего несколько слов про оплату за уроки, подарки, преданность. Я видела в суде много враждебно настроенных свидетелей, и миссис Ли напоминает мне лучших из них. Таких натаскивают юристы, чтобы они не выдавали никакой информации, оставаясь с виду сговорчивыми.
Напоследок благодарю миссис Ли за уделенное мне время. Я подмечаю выражение облегчения, промелькнувшее на ее лице. Она хочет как можно скорее избавиться от меня. Я еще не успела встать, как она забирает мой стакан и идет на кухню.
Поднимаюсь, ручка выпадает из моего блокнота и приземляется на ковролин. Я наклоняюсь, чтобы ее поднять, а когда выпрямляюсь, замечаю тонкий прямоугольный предмет на полу, под креслом, на котором я сидела. Кажется, я знаю, что это. Но мне нужно удостовериться в своем предположении.
Я смотрю на миссис Ли. Она ставит посуду в раковину. Через несколько секунд она обернется, удивленная тем, что я не последовала за ней на кухню.
Но я решаю рискнуть. Снова быстро наклоняюсь, и моя догадка подтверждается: это айфон. На экране подсвечен значок громкой связи, обозначенный белым кружком. Кто-то слушает наш разговор. Нетрудно догадаться, что Гарриет была с нами все это время.