Аллея акул находится в дальнем конце океанариума. По пути Роуз время от времени останавливается, чтобы посмотреть на экзотических рыб или чакских филломедуз. Она задерживается у аквариума с рыбами-арлекинами; слабый голубой свет подсвечивает мягкий изгиб щеки девочки, ее прямой нос и локоны. Профиль Роуз напоминает камею на цепочке – такие украшения носили в девятнадцатом веке.
Времени у меня немного. Нужно сразу перейти к сути.
– Иногда, наверное, ты сильно злишься.
Она дважды мигает – единственный признак, по которому я понимаю, что застала ее врасплох.
– Должно быть, тебе порой бывает грустно и страшно.
Роуз не убирает щит. Но и не отгораживается от меня целиком.
За всю свою жизнь я открылась всего нескольким людям, но среди них не было моих клиентов. Сейчас я решаю открыться Роуз:
– Со мной тоже такое было. Я тоже замолчала после смерти мамы и не говорила некоторое время. Мне было семь лет.
Роуз поворачивается ко мне. Одна половина ее лица освещена, другая – остается в тени.
– Я находилась в режиме выживания. Никому не доверяла. Просыпалась среди ночи и хотела позвать маму, но не получалось. – Мой голос дрожит. – Я чувствовала себя очень одинокой, будто находилась в туннеле и никто не мог добраться до меня. Но ты не одна, Роуз. Не знаю, что с тобой происходит, но я хочу помочь тебе.
Роуз смотрит на меня еще несколько секунд, затем отворачивается и разглядывает аквариум. Надеюсь, мои слова достигли цели.
Спустя мгновение Роуз решает продолжить путь к Аллее акул. В центре масштабной экспозиции расположен трехэтажный зигзагообразный пандус с металлическими перилами. Это место для посетителей. Освещение очень тусклое. Мы окружены стеклянными стенами, удерживающими морские существа в аквариуме. Мы находимся в центре их мира, и никак не наоборот.
Тигровые песчаные акулы и мелкозубые пилорылы скользят мимо, описывая бесконечные круги. Роуз стоит словно зачарованная в самом центре пандуса. Она наблюдает за акулами. Я наблюдаю за ней.
Интересно, она хоть немного смягчилась? Начинает мне доверять? Не могу сказать уверенно, но кажется, что да.
Мимо нас проходит молодая пара, затем отец с малышом в рюкзаке-переноске, но Роуз остается на месте.
– Наверное, странно, что Тины нет рядом, – говорю я мягко. – Помню, когда умерла моя мама, я не могла этого понять. Как так – она только что была здесь, а теперь ее нет?
Роуз поворачивается ко мне. Она стоит на пандусе выше, чем я. Я делаю к ней шаг и не сразу осознаю зачем. Мне не нравится иллюзия, что она почти такого же роста, как я.
Я много думала о том, что именно хотела бы услышать после смерти матери. И теперь обращаюсь с этими словами к Роуз. Но смягчаю их, чтобы не возникло никакой двусмысленности.
– Твой мир изменился. Ничто уже не будет таким, как прежде.
Роуз пристально смотрит на меня. Чувствую в ней перемену. Теперь между нами протянулась незримая нить. Я должна достучаться до Роуз. Ведь что-то из сказанного мной задело ее за живое.
Собираюсь продолжить монолог, но тут на пандусе чуть выше нас появляются мама с дочкой. Девочка на несколько лет младше Роуз, и это совсем другой ребенок: в поношенных джинсах и свитерке с бабочками, с растрепанными волосами и задорной походкой.
Молодая мать несет малыша в рюкзаке-кенгуру и сумку для подгузников, переброшенную через плечо. Она на десяток ярдов отстает от дочери.
– Оливия, не так быстро!
Девочка прикасается к Роуз и спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Привет, – отвечаю я. – Я Стелла, а это Роуз.
Оливия рассматривает Роуз:
– Сколько тебе лет?
Стараюсь понять, не стесняется ли Роуз. Кажется, она не против, поэтому я продолжаю наблюдать за происходящим.
Роуз поднимает руки и показывает девять пальцев.
– Ей девять. Она на четыре года старше тебя, Оливия. – Мать девочки бросает короткий взгляд на Роуз, затем на меня. – Мы не хотим вам надоедать. Пойдем, Лив.
Помню, как в детстве хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил мое состояние, поэтому обращаюсь к молодой женщине:
– Роуз сейчас не разговаривает, но все слышит и понимает. – Стараюсь быть непринужденной и не вдаваться в подробности. – Отсюда удобно наблюдать за акулами, так что, пожалуйста, оставайтесь.
Мать девочки мягко улыбается и с облегчением ставит сумку на пол.
– Знаете, Оливия болтушка, может говорить за десятерых.
Это правда: Оливия – одна из тех беззаботных детей, которые трещат без умолку. У нее розовые щечки, и она улыбчивая.
Она говорит Роуз, что акулы никогда не спят, и это забавно, но могу поклясться, что чувствую, как в Роуз нарастает досада. Вероятно, она хотела бы сказать Оливии, что акулы тоже отдыхают и бывают неактивны и проблема намного сложнее, чем полагает большинство людей.
Оливия подходит ближе к Роуз и хватает ее за руку:
– Смотри, какая у меня цепочка. Мне ее подарили на день рождения. Здесь буква «О», что значит «Оливия».
Роуз пытается высвободиться, но Оливия снова цепляется за нее:
– Можешь потрогать, если хочешь. – Она не дает Роуз выбора; тянет ее руку к цепочке.
Я не вмешиваюсь. Роуз не нуждается в моей защите.
– Почему ты не разговариваешь и не улыбаешься? – огорчается Оливия.
В вопросе нет агрессии, но я чувствую, как обстановка накаляется. Кажется, мать девочки не слышит, что происходит; малыш начал капризничать, поэтому она расхаживает взад-вперед в нескольких футах от нас, чтобы его успокоить.
– А? – не унимается Оливия.
Будто при замедленной съемке вижу, как Роуз тянется к карману свитера. Я бросаюсь к ней. Мне отлично известно, какие предметы она может прятать в карманах. Мелькает что-то блестящее, и, к счастью, я замечаю, что это такое, прежде чем успеваю остановить Роуз. Моя рука застывает в воздухе. Девочка достала серебристый тюбик с блеском для губ.
Я испытываю невероятное облегчение. Кажется, Роуз хочет похвастаться одним из своих сокровищ перед Оливией – видимо, в обмен на то, что ей показали цепочку. Роуз открывает тюбик и наносит немного блеска на губы. Яркий красный цвет выглядит аляповато на фоне ее фарфоровой кожи. Трудно представить, что Бет разрешила Роуз купить блеск, а сама она вряд ли пользуется таким оттенком. Кроме того, это дешевый бренд, который продается в супермаркетах.
Где Роуз взяла его? Тут в моей голове всплывают слова Эшли: Роуз любила смотреть, как няня куда-то собирается. Тина красила девочке губы блеском…
Видимо, Роуз стащила тюбик из комнаты няни. По-моему, такого же красного цвета были губы Тины на видео, которое прислал Пит. Зачем Роуз понадобилась эта вещица? Для того, чтобы быть ближе к няне? Или это еще один трофей?
Оливия продолжает радостно болтать:
– Можно посмотреть? – Она хочет взять тюбик, но Роуз отдергивает руку.
Малыш громко кричит. Его мама неуклюже наклоняется, роется в сумке, недоумевает, куда же подевалась соска, которая только что там лежала. Хочу ей помочь – предложить поискать соску или подержать ребенка, – но мне нельзя спускать глаз с Роуз. Чувствую, как моя клиентка начинает сердиться.
– Нечестно. Я дала тебе потрогать мою цепочку.
Оливия тянется к блеску для губ. Роуз свободной рукой толкает малышку. Та отшатывается, приземляется на пятую точку, и каким-то чудом ей удается не скатиться к перилам, иначе падение с края пандуса оказалось бы неизбежным.
– О нет, детка! Ты в порядке? – Мать подбегает к Оливии; малыш истошно ревет.
– Прошу прощения, это… – Слова застревают у меня в горле.
Это была не случайность. Конечно, Оливия вряд ли сильно пострадала бы при падении с высоты двух футов. И все же у меня душа уходит в пятки.
– Нельзя никого толкать. Это очень плохо, – выговаривает Роуз какая-то другая мамаша.
Роуз кладет блеск для губ обратно в карман и поворачивается к нам спиной. Мать берет Оливию за руку, и они уходят.
Громкий голос Оливии доносится до нас:
– Мне не нравится эта девочка. Она плохая.
Я знаю, как будет вести себя Роуз. Для этого даже необязательно поворачиваться к ней. Нашего мимолетного единения нет и в помине. Она снова выставила перед собой щит, и до нее теперь не достучаться.
37
Чем больше я узнаю Роуз, тем меньше ее понимаю. Я чувствую с ней связь – сильную, хотя и эфемерную, как паутина, – но всякий раз она рвется так быстро, что я задаюсь вопросом: а была ли она вообще? Возможно, наша связь представляет собой замкнутую цепочку, которая начинается с меня и заканчивается мной.
После инцидента с Оливией Роуз до самого возвращения Иэна замыкается в себе. Она напоминает сложенную фигурку оригами, внутри которой что-то написано, но этого не прочесть. Я отлучаюсь в уборную, а когда возвращаюсь, Иэн говорит, что у Роуз разболелся живот и она хочет домой.
– Прошу прощения, что приходится на этом прерваться. Устроим еще одну встречу в ближайшее время, – обещает он.
Я смотрю, как они уходят: Роуз ростом вдвое меньше отца, ее маленькая рука утопает в его ладони. Перед глазами так и стоит картинка: Роуз на пандусе в Аллее акул. Возможно, она толкнула Оливию, потому что не могла произнести «нет». Не исключено, что этот блеск для губ очень дорог Роуз как последняя ниточка, связывающая ее с Тиной.
Но я не перестаю думать и о том, что Роуз оттолкнула девочку инстинктивно.
Я выхожу из океанариума и брожу по территории порта Иннер-Харбор, смотрю на военные корабли, выставленные в качестве экспонатов на реке Патапско, наблюдаю, как люди, сидящие за столиками под тепловыми лампами, поглощают приготовленных на пару крабов с приправой олд-бей. В животе урчит, и я покупаю в ларьке суп из запеченных томатов навынос. День хмурый и прохладный, поэтому я на ходу пью вкусный горячий суп прямо из контейнера.
Собираюсь вернуться к машине, и тут раздается звонок мобильного. Это Гарриет Баркли. В надежде, что она проглотила наживку, которую я подкинула ей в квартире миссис Ли, я быстро отвечаю на вызов.