– Можете сказать хотя бы примерно? – вторит свекрови Бет. – Если мы все, к слову, будем в вашем распоряжении, то удастся ли вам закончить работу за три или четыре дня?
Полиция официально перевела активное расследование смерти Тины в разряд нераскрытых дел. Я говорила с Дистрофиком, Эшли, миссис Ли, детективом Гарсией и тремя взрослыми Баркли, провела немного времени с Роуз. Получила информацию от школьного директора Роуз и от Пита и тщательно исследовала юридические документы и заявления СМИ. Я думала об этом деле чуть ли не до одурения. Будь это обычный случай, я была бы готова написать окончательный отчет. Но вопрос сейчас не только в том, кто станет лучшим опекуном для Роуз.
Я никому из них не доверяю. Они все непревзойденные обманщики.
– Что от нас требуется? – спрашивает Бет.
– Честность, – отвечаю я ей. – И еще немного времени.
– Вполне справедливо, – соглашается она.
Мы все замолкаем, когда музыка замирает на печальном протяжном аккорде.
– Знаете, Роуз может играть на слух, – говорит Гарриет. – Стоит ей услышать произведение всего один раз, и она его повторяет. Конечно, если это что-то попроще. Для более сложных произведений ей необходима нотная тетрадь.
– Невероятно! – восхищаюсь я.
Все трое смотрят пристально. Их глаза впиваются в меня, словно острые булавки. Баркли отчаянно хотят знать, о чем я думаю.
– Вы сказали Роуз, что я буду на ужине?
Бет смеется:
– Да. Она очень этому рада.
Всего несколько секунд назад я просила их быть честными, но сейчас я более чем уверена, что Бет мне врет. Роуз ни разу не проявляла радости при моем появлении.
Столовая находится дальше по узкому коридору. Она прямоугольная, над головой нависает потолок с перекрестными деревянными балками. Стены выкрашены в темно-бордовый цвет и до середины высоты обшиты темными деревянными панелями. Над королевским столом по центру красуется тяжелая металлическая люстра.
Первое, что я отмечаю: в комнате нет мягких уголков, такое ощущение, что это старомодный мужской охотничий клуб. Второе: среди приборов ни в одном из пяти комплектов нет ножей. Молодой картофель с розмарином – такого размера, что его можно проглотить за один раз, а лосось настолько нежный, что его можно разломить и зубцом вилки.
На столе фокачча и отдельные пиалы с оливковым маслом, приправленным травами. Листья салата нарублены на куски размером не больше плоских морских ежей.
Бет приносит пластиковый кувшин с вином, доливает в мой бокал, затем себе и Иэну. В этот момент в комнату входит Роуз. Я здороваюсь с ней, она не поднимает глаз и снова выглядит отстраненной. На ней тот же наряд, что и в океанариуме. Интересно, ее блеск для губ все еще припрятан в кармане?
– Давайте сядем за стол, – предлагает Бет.
Гарриет сразу садится на центральный стул, а Бет и Иэн торопливо занимают места по обе стороны от нее. Это означает, что мне придется выбрать один из двух стульев напротив них. Роуз сядет рядом, и мне будет неудобно смотреть на нее. Любопытно, Баркли сделали это намеренно, чтобы создать иллюзию нашей близости с ней?
Взрослые представители семейства Баркли сидят спиной к большому окну, откуда открывается вид на силуэты огромных деревьев на фоне темнеющего неба. В отсутствие музыки, заполняющей пространство дома, каждый звук становится преувеличенно громким, и я слышу, как вилка Иэна скрипит о тарелку, Гарриет глотает содовую, а Роуз ритмично постукивает ногой по ножке стула. Задаюсь вопросом: она воспроизводит мелодию, которую слышит в голове, или это сигнал того, что она нервничает?
Вилкой подцепляю маленькую картофелину и отправляю в рот, но проглотить ее удается с трудом из-за спазма в горле. До меня будто доносится эхо мрачной, душераздирающей музыки Роуз. Разве остальные не чувствуют, как в дом проникает тьма, как она прячется по углам, подбираясь все ближе, и наконец окутывает нас, словно дым?
– Восхитительно! – отзывается Гарриет о лососе. – Ты добавил в маринад соевый соус?
– Капельку, – отвечает Иэн.
– Тогда не буду много есть: в соевом соусе содержится глютен, – хмыкает Бет.
– Разве? – бросает Иэн равнодушно.
Роуз методично расправляется со своей порцией, продолжая ритмично постукивать ногой. Как метроном. Ощущаю вибрацию всей кожей. Краем глаза наблюдаю за тем, как Роуз выбирает спаржу из своей тарелки. Как и во всем остальном, ее вкусы кажутся намного более утонченными в сравнении со вкусами обычных третьеклассников.
– Стелла, где вы выросли? – спрашивает Бет.
Ее голос звучит высоко и неестественно радостно в огромной комнате.
– В этих краях. Я родилась в округе Колумбия, несколько лет прожила в Вирджинии, после чего вернулась в Вашингтон и уже никуда не уезжала.
– Вы местная. Тут таких немного, – замечает Иэн.
Я смотрю в тарелку с салатом. Поверх салата латук вижу несколько ярко-красных помидорок черри. Смотрю на них, в голове созревает идея. Я захватываю черри вилкой и поднимаю:
– Из вашего огорода?
Гарриет качает головой:
– Нет, уже очень холодно. Помидоры исчезают в конце сентября. Самое позднее – в первую неделю октября.
Роуз не шелохнулась, но клянусь, я чувствую, как она напряглась, словно наши нервные системы связаны между собой. На миг она перестает стучать ногой по стулу, затем темп ускоряется. Метроном в работе – и только я слышу, как в нем звучит какая-то настойчивость.
Бет открывает рот, чтобы что-то сказать, но я сразу перебиваю ее. Я не хочу, чтобы тема сменилась.
– Гарриет, а вы чувствуете разницу между теми овощами, которые сами вырастили, и теми, что куплены на рынке?
– Да, конечно, – начинает пожилая женщина, и я понимаю, что она с удовольствием поговорит на эту тему.
Пока Гарриет рассуждает об овощах, у меня есть минутка, чтобы кое-что прикинуть в голове. Я киваю ей и притворяюсь, что слушаю. Я уже знаю, сколько времени необходимо, чтобы примчаться из огорода в комнату Роуз, – мне удалось это сделать меньше чем за минуту. А подъем оттуда на мансарду займет всего-навсего несколько секунд.
– Наверное, так здорово выращивать свою еду, – вставляю я, когда Гарриет делает паузу, чтобы отдышаться. Не могу потерять эту нить – нужно проследить, куда она ведет.
Гарриет светится. Она оседлала любимого конька. Приписать заслуги Роуз одной себе она не может, хотя гордость за достижения внучки очевидна. Но огород! Он принадлежит только ей.
– Если вы прирожденный садовод и к тому же стремитесь обогатить свой опыт новыми знаниями, то в итоге получите очень богатый урожай. Мы используем свои собственные продукты в приготовлении пищи. У нас с Роуз есть договоренность: всякий раз, когда мы собираем овощи, она выкапывает несколько морковок для Душечки и Табакерки и в первую очередь угощает их.
Тук-тук-тук… Роуз яростно колотит по стулу. Эмоции, осаждающие ее внутри, выплескиваются наружу. Они проявляются в музыке, а сейчас – вот в этом стуке ногой. Но никогда не находят выхода в ее голосе… Эмоции, должно быть, нарастают, словно крещендо. Если бы Роуз могла издать хоть какой-нибудь звук, несомненно, это был бы вопль. Интересно, она поняла ту чудовищную ошибку, которую только что совершила Гарриет?
Я украдкой смотрю на девочку. Лицо непроницаемое, взгляд сфокусирован на тарелке. Получается, Гарриет не находилась все время с Роуз в минуты смерти Тины. Именно это она мне сказала. Значит, у них было заведено так, что Роуз сначала кормила лошадей.
Туманная догадка, не дававшая мне покоя, внезапно обретает ясность. Кто будет стоять над душой спокойной и ответственной девятилетней девочки на заднем дворе в разгар сентябрьского дня, наблюдая за ней каждую секунду?
На все про все ушло бы минут пять-шесть. В это время Гарриет могла срывать засохшие листья с растений или, закрыв глаза, подставлять лицо солнечным лучам, полагая, что внучка понесла морковь лошадям.
Когда Тина выпала из окна, Гарриет потребовалось бы какое-то время, чтобы, прихрамывая, добраться от огорода до террасы. Допустим, она подумала, что отломилась ветка дерева, поэтому не торопилась; кроме того, кусты загораживали ей обзор. Роуз успела бы сбежать вниз по лестнице с третьего этажа и оказаться рядом с бабушкой.
«Гарриет сделает для Роуз что угодно», – сказала миссис Ли. Полагаю, она способна обеспечить и фальшивое алиби.
Вибрации стихают. Роуз больше не стучит ногой. Симфония окончена.
39
Ужин превращается в тяжкое испытание, но я не поддаюсь порыву сбежать. Зло жадно меня обвивает, словно подыскивает себе новый организм-носитель. Оно сжимает тисками так плотно, что я чувствую себя пригвожденной к стулу. К счастью, никто ничего не замечает. Взрослые слишком сосредоточены на Роуз.
Перестав стучать, она становится похожей на марионетку, выполняющую заданные движения. Она ест аккуратно, откусывая небольшие кусочки и периодически промокая губы льняной салфеткой. Ее локти ни разу не коснулись стола.
Сначала кажется, что родители и Гарриет пытаются оправдать поведение Роуз чрезмерно бодрыми восклицаниями.
Иэн:
– Роуз, ты, наверное, сильно устала!
Бет:
– У тебя выдался такой сложный день, милая!
Гарриет:
– Может, хочешь раньше лечь спать, Роуз?
Однако она не кивает и не поднимает головы, чтобы встретиться с ними взглядом, и тогда они меняют стратегию и стараются компенсировать ее безучастность. Гарриет и Иэн энергично болтают, обсуждая все на свете, от погоды до происхождения новой музыкальной пьесы, которую разучивает Роуз, и декораций на Хеллоуин, которые Гарриет недавно заприметила, когда ездила к врачу. Бет присоединяется к разговору, при этом она вяло ковыряется в своей тарелке и выпивает три бокала вина. С каждым глотком ее враждебность возрастает, фразы становятся отрывистыми, а улыбки – натянутыми.
Когда Иэн упоминает о новой печи для пиццы на заднем дворе, нахваливая вкус пробной «Маргариты», которую он приготовил, на лице Бет вспыхивает откровенная ненависть. Видимо, печь для пиццы служит напоминанием – она появилась только из-за смерти Тины.