Все в этом доме, должно быть, служит напоминанием.
Что произойдет сегодня, когда я покину особняк? Я ерзаю на стуле, стараясь найти удобное положение, чтобы легкие дышали свободно. Думаю, у Бет имеются запасы вина в спальне – в коробке, конечно, а не в бутылке. Я могу представить себе эту картину: Бет в комнате одна, ее бледные губы становятся темно-фиолетовыми от каберне, и она погружается в дурманящие объятия алкоголя… Вероятно, ей это нужно, чтобы заглушить мучительные видения сцены предательства, которое произошло этажом выше.
Роуз указывает на пустую тарелку и смотрит на Бет.
– Да, детка, можешь идти. Почему бы тебе не принять сейчас ванну?
Роуз относит свою тарелку на кухню. Я смотрю, как девочка исчезает в коридоре, удаляясь мелким ровным шагом.
Бет предлагает десерт – виноград, инжир, сыр, – но я отказываюсь и едва сдерживаю вздох облегчения, когда Иэн через мгновение поднимается и начинает убирать со стола. Гарриет настаивает на том, чтобы взять мою тарелку, хотя мне неловко смотреть, как она хромает с ней в сторону кухни.
– Мне пора домой, – говорю я. – Уверена, у вас тоже полно дел.
Иэн набирает мыльную воду в раковину, чтобы помыть посуду, поэтому до двери меня провожает Бет. Боже, как хочется убежать из этого дома! Но Бет замирает, взявшись за дверную ручку, хотя осталось сделать небольшое усилие, чтобы открыть дверь и выпустить меня на свободу. Впервые я четко вижу рисунок на обоях оттенка слоновой кости в коридоре. Это не гирлянды цветов, как я думала, а плакучие ивы. Они являются символом скорби. Деревья потери, печали и смерти.
– Стелла, вы придете завтра утром? Мы все максимально разгрузим свое расписание, чтобы уделить вам как можно больше времени.
– Да, как насчет десяти утра? – Смотрю на нее.
– Нужно уточнить у Иэна, но думаю, нам подходит.
– Отлично.
Интересно, она заметила, что мой голос стал сдавленным? Она специально мучает меня, словно кошка загнанную в угол мышку, потому что чувствует, как отчаянно я рвусь прочь из этого дома? Нет, все дело во мне. Именно у меня искаженное восприятие действительности.
Наконец Бет открывает дверь и прощается со мной. Хочется побежать, но я заставляю себя убавить шаг. Спускаясь по ступенькам крыльца, вдыхаю полной грудью свежий ночной воздух. Почему у меня возникает дурное предчувствие? Дело в самом доме или в темной энергии его обитателей? С каждым днем все больше кажется, что Роуз не просто находится в эпицентре происходящего, а сама является этим эпицентром, но я не позволю себе утвердиться в этом мнении. Нужно оставаться объективной и как следует поработать с разными версиями. Ошибаться нельзя – ставки слишком высоки.
И если я приду к выводу, что для наилучшего обеспечения интересов клиента надо не только подорвать доверие Иэна, но и нарушить протокол, которому я следовала на протяжении всей своей карьеры, это будет сделано. Я не перестану бороться за Роуз. Конечно, дело может закончиться тем, чего я больше всего боюсь. Тогда я постараюсь, чтобы Роуз оказали лучшую помощь. У Баркли есть деньги. Они смогут поместить девочку в стационар, где будут квалифицированные добрые сиделки и где уделяют достаточно времени для поиска оптимальной комбинации лекарств, усиленной терапии и когнитивно-поведенческой терапии. Есть специальные заведения для детей, которые кажутся безнадежными. И благодаря раннему вмешательству кому-то из них удается выкарабкаться и жить дальше полноценной жизнью. Да, это исключение, а не правило, но почему Роуз не может оказаться таким исключением?
Я добираюсь до машины целую вечность, сильный ветер враждебно толкает меня обратно к дому. Нажав наконец на холодную металлическую ручку, я запрыгиваю в салон и блокирую все двери. Луна прячется за плотным облачным покровом, будто кто-то заботливо подоткнул ей на ночь пуховое одеяло, а высокие газовые фонари отбрасывают в чернильной ночи золотые островки света, которые напоминают лунную дорожку на темной воде. Я включаю дальний свет и стараюсь не превышать скорость двадцать миль в час.
Бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Позади меня тени окутывают особняк Баркли, свет на крыльце так же бессилен перед ними, как огонек спички перед окружающей кромешной тьмой.
Снова смотрю на дорогу перед собой и… задыхаясь, жму на тормоза. На моем пути стоит олень, ослепленный ярким светом.
Машина идет юзом, и все происходит как в замедленной съемке. Голова вот-вот лопнет от беззвучного крика. В следующий момент все кругом замирает, и я вижу ласковые глаза самки оленя и ее блестящий черный нос. Коричневый мех и белый вздернутый хвост.
Шины пытаются сцепиться с гладким дорожным покрытием. Я останавливаюсь всего в нескольких футах от беззащитного животного. Мы на секунду встречаемся глазами. Затем чары спадают, и олень уносится прочь.
Тяжело дыша, я начинаю массировать плечо там, куда больно впился ремень безопасности. Из глаз внезапно катятся тихие слезы. Именно это произошло с моим отцом. Он не смог вовремя затормозить, поэтому свернул в сторону и врезался в дерево.
Я хватаю салфетку и небрежно вытираю лицо, потом приказываю себе не думать о прошлом и ехать дальше. Делаю все возможное, чтобы отвлечься: включаю музыку, на несколько дюймов опускаю стекла – и порыв холодного ветра словно дает мне пощечину.
Я потрясена и выжата как лимон. Скорее домой – нужно принять горячую ванну и немного поспать. Почему бы и нет? Никаких других дел на сегодня не осталось. Есть женщины, которые с удовольствием бы расслабились и провели вечер без обязательств. Однако от одной этой мысли меня охватывает тревога.
Я как-то пробовала сидеть в приложениях для знакомств, но сейчас у меня нет нужного настроя. Нет и желания позвонить какой-нибудь подруге или коллеге и пригласить их выпить. Я сейчас не способна вести легкие беседы. Дело Баркли требует моего стопроцентного внимания. В голове одна мысль: необходимо довести работу до конца. Поэтому лучше поехать домой.
И все же в итоге я заворачиваю в бар на въезде в округ Колумбия. Я едва прикоснулась к вину во время ужина у Баркли. Надо выпить как следует, думаю я, дописать заметки по наблюдениям нынешнего вечера, успокоить нервы. Через десять минут въезжаю на полупустую парковку. Огни, громкая музыка и гул разговоров за дверьми бара кажутся единственным спасением.
Высокие столики заняты, но барные табуреты почти все свободны. Я сажусь на ближайший к двери табурет. На улице холодно, поэтому заказываю виски, затем достаю блокнот из большой сумки. Пытаюсь отыскать ручку «Монблан», которую Марко подарил мне на день рождения несколько лет назад. Не нахожу ее во внутреннем кармане сумки, куда всегда ее кладу. Наверное, она оттуда выпала.
Роюсь в сумке, пытаясь нащупать пропажу. Проверяю все, что находится внутри: футляр для солнцезащитных очков, кошелек, небольшую косметичку. Ручки нет. Есть всего одно место, где она может быть. И я бы ни за что не положила ее туда осознанно. Лезу во второй внутренний карман, в котором спрятала серьгу Тины.
Взгляд затуманивается. Дыхание становится частым и неглубоким. Снова ощупываю второй карман, уже понимая, что ничего не найду. Начинаю сомневаться в себе: правильно ли я воспринимаю реальность? Ведь этого просто не может быть!
Несколько месяцев назад Тина хотела вызвать полицию, полагая, что кто-то вломился к ней в дом. После того как Роуз стала моей клиенткой, я звонила в службу спасения по тому же поводу. Тина считала, что кто-то копается в ее вещах. Так же думала и я, когда вернулась домой и обнаружила, что музыка выключена. Еще Тина утверждала, что у нее пропадают какие-то мелочи. И сейчас я не могу найти ручку «Монблан», которой очень дорожила и которую несколько лет хранила в одном и том же месте.
Любой из семейства Баркли мог ее украсть. Я оставила сумку на кухне. Иэн и Бет отвели меня в столовую, а потом то и дело возвращались на кухню, чтобы захватить блюда с едой. Гарриет во время ужина ходила туда, чтобы взять еще содовой. И Роуз относила свою тарелку в раковину, когда взрослые оставались за столом.
Кто-то рылся в моей сумке. Уверена в этом; я не схожу с ума. Потому что исчезла не только моя ручка. Исчезла и серьга Тины.
40
Большинство людей, почувствовав угрозу, захочет спрятаться в укромном месте. Это естественная биологическая реакция – генетическое наследие наших предков из каменного века. У крошечной мишени шансы на выживание более высокие – ее могут не заметить или счесть не стоящей усилий.
Моя же реакция противоположна. Я не выношу самой мысли, что меня загонят в ловушку. Переступив порог, я проношусь по всему дому, распахивая межкомнатные двери. Я включаю всюду свет, увеличиваю громкость музыки на несколько делений, чтобы голос Шерил Кроу был слышен в каждой точке квартиры. Я заполняю как можно больше пространства.
И все же долго не могу заснуть. Я как будто на страже. Бодрствую, чтобы понять, добралась ли до меня опасность из дома Баркли. Наконец я отключаюсь, когда начинает светать.
Просыпаюсь через несколько часов. В глаза словно песок насыпали, тело деревянное, но я знаю, что больше не усну. Торопливо иду в душ, обливаюсь попеременно холодными и горячими струями, стараясь взбодриться.
Насухо вытираю волосы полотенцем, надеваю старые джинсы, черный пуловер, любимые ботинки – своего рода терапия для души. Наношу тональное увлажняющее средство на лицо, тушь на ресницы и немного блеска на губы. Я достаю телефон и, помимо обычного спама, вижу два новых входящих сообщения. Очень важных для меня.
Первое от Марко:
Слышал, ты заходила к маме. Давай встретимся на днях, я познакомлю тебя с Энни.
Каждое слово – будто гвоздь, который вбивают мне в грудь. Нет больше меня и Марко. С сегодняшнего дня мы, очевидно, будем общаться в присутствии Энни – это та жизнерадостная блондинка в бандане, занявшая мое место в его сердце и семье. Я не хочу встречаться с Энни. Легче сделать вид, что ее не существует. Но стоит показать свое истинное отношение к ней – и я окончательно потеряю Марко.