Но впервые за мою практику меня из колеи выбивает ребенок. Я смотрю на хрупкую, странно одетую девочку и снова признаю́: не имею ни малейшего понятия, на что способна Роуз и какие тайны она хранит.
Но время работает против меня. И мне необходимо все выяснить.
Подхожу к столу, но не смотрю в лицо Роуз. Я смотрю на ее руки. Один коп как-то сказал: «Когда есть подозрение, что кто-то может достать оружие, вы заметите это быстрее, если будете следить за руками». Руки Роуз сложены поверх книги, ногти с лунками идеальной формы аккуратно подстрижены.
Я нахожусь так близко, что при желании она может меня коснуться. Беру белую доску и синий стираемый маркер, затем возвращаюсь к кровати. Я пишу:
Ты хочешь проводить с родителями одинаковое количество времени после их развода? Или хочешь как-то по-другому?
Я разворачиваю к ней доску и поднимаю ее. По движению глаз вижу, что Роуз читает мои вопросы. Я протягиваю ей доску и маркер. Она явно не собирается брать их в руки. Я выдыхаю и пишу ниже:
Пожалуйста, ответь. Мне важно знать, что ты чувствуешь.
Я поднимаю доску, даю Роуз достаточно времени на усвоение информации и снова предлагаю вступить в переписку. На этот раз она не отказывается.
Затаив дыхание, слежу, как она пишет. Отсюда не различить, что именно, из-за того, как она держит доску. Затем Роуз поворачивает ее ко мне.
Там написано всего одно слово. Зловещее эхо того самого сообщения, которое она написала мне в кафе.
УБИРАЙТЕСЬ.
Кипя гневом, я выдергиваю доску из ее рук. Неужели девчонка играет со мной? Она так же поступала с Тиной?
Я пишу шесть слов, которые точно вызовут у нее реакцию. Правда, неизвестно какую. Я разворачиваю доску и наблюдаю, как меняется выражение лица Роуз.
Ты рада, что Тины больше нет?
Ее глаза мечут молнии. Я вижу бурю эмоций, они просто захлестывают Роуз. Она теряет самообладание. Между нами буквально летают искры.
«Покажи, какая ты на самом деле, – мысленно подстрекаю я. – Подойди ко мне. Или разрыдайся. Раскрой свои самые страшные тайны. Что бы то ни было – прояви себя».
Она вот-вот сорвется. Я так близка к разгадке ее тщательно оберегаемого секрета! Но Роуз берет себя в руки. Она поднимает книгу и прячется за ней. Девочка как будто отключилась, нажав кнопку, доступ к которой имеется только у нее.
Теперь не важно, что я скажу или сделаю, – Роуз на меня больше не взглянет. Я говорю, что мне нужна ее помощь, чтобы разобраться, с кем ей жить, что ее мнение для меня важнее всего. Я прошу ее познакомить меня с Душечкой и Табакеркой. Обещаю ей, что сегодня больше не будет неприятных вопросов. Уверяю, что, если она на меня посмотрит, я отвезу ее к Люсиль и бельчатам. А в ответ ничего. Словно меня не существует.
Я жду, как кажется, целый час, сидя на кровати и наблюдая за ней. В какой-то миг различаю, как открывается дверь и кто-то спешит по коридору. Затем в туалете спускают воду, и слышно, как она течет по трубам, замурованным в стенах. Должно быть, это Иэн: кроме нас, он один на этаже. Но он не приходит проведать Роуз. Снова раздается звук его шагов, на этот раз не таких поспешных, – он возвращается в кабинет.
Роуз никак не реагирует. Тишину нарушает только мягкий шелест переворачиваемых страниц.
Наконец я встаю. Пора идти, – похоже, другого выбора нет.
– До скорой встречи, – говорю я Роуз, притворяясь, что контролирую ситуацию. Но этим не обманываю ни ее, ни себя.
Я выхожу из дома и направляюсь к машине. Сажусь на сиденье и глубоко вздыхаю. Прежде чем включить двигатель, проверяю почту. Сэмюэл Принц согласился встретиться со мной. Судья Мортон также написала мне письмо. Она хочет уточнить, когда будет готов отчет – в конце недели?
Понятия не имею, что ей ответить. Я не знаю, что еще мне предпринять.
46
Мне предстояло впервые в жизни увидеть комнату убийств.
Она находилась в подвале одноэтажного дома из красного кирпича в аккуратном квартале города Силвер-Спринг в штате Мэриленд. Я свернула на нужную улицу, следуя указаниям приложения «Уэйз», проехала мимо женщины с детской коляской, компании ребят, бросающих баскетбольный мяч в корзину на подъездной дороге, старика в майке, корпящего над своим «шевроле».
Мне знакомы подобные кварталы, я сама росла в таком. Тут живут по большей части рабочие семьи, которые гордятся тем, что на кровно заработанные деньги смогли купить дом со двором; эти люди не суют нос в чужие дела, однако заботятся друг о друге.
Любопытно, кто-нибудь из них подозревает о том, какие ужасы таит этот подвал без окон?
– Я многое забрал с собой, когда вышел в отставку, – говорит мне Сэмюэл Принц.
Я приехала в Силвер-Спринг прямиком от Баркли, после того как Сэмюэл (он сообщил, что все зовут его Сэм) написал, что мы можем побеседовать сегодня и лучше с глазу на глаз.
Опираясь о дверной косяк и скрестив руки на груди, он наблюдает, как я изучаю жуткий архив. Старые желтые газетные вырезки с мрачными заголовками, аккуратно приклеенные к стенам. Фотографии жертв – на детской площадке, на железнодорожных путях, в спальне. Фотографии преступников крупным планом, с указанием их имен и возрастов. Два десятилетних школьника похитили и убили малыша. Двенадцатилетняя девочка заколола младшего брата. Четырнадцатилетний подросток убил мать и затем отравил остальных членов семьи. Отравил. В голове возникает образ Роуз, которая достает сироп ипекакуаны из ящика Бет и опрыскивает им вскрытые устрицы.
Комната без окон похожа на рак, глубоко въевшийся в стены уютного дома, где Сэмюэл проживает со своей второй женой. В этом доме витает чудесный аромат дрожжевой выпечки, а диваны в гостиной покрыты пледами с цветочным узором.
Я поворачиваюсь к Сэму. Он невысокого роста, с короткими редеющими седыми волосами, но все еще мускулистый и по-юношески подтянутый. В нем виден аккуратист: чиносы и голубая рубашка поло отутюжены, стекла очков без единого пятнышка, борода ровно подстрижена.
Так же обстоят дела и с его рабочим местом: папки идеально сложены в стопку на столе, на стене висит карта с цветными кнопками, каталожные карточки, заполненные четким угловатым почерком, приколоты к информационной доске. И никаких лишних предметов: ни пиджака, свешивающегося со спинки кресла, ни пары ботинок, задвинутых в угол, ни даже чашки с недопитым теплым кофе.
Думаю о собственных заскоках, – например, я не могу оставить немытую посуду в раковине или грязное белье на полу. Так что я прекрасно понимаю Сэма. Если нас окружают опасность и неопределенность, очень важно чувствовать, что мы контролируем хотя бы личное пространство.
Я открываю рот, чтобы задать первый вопрос. Но вместо этого спрашиваю совсем о другом:
– Как вы вообще это выносите – смотреть на них каждый день? – Я показываю не только на жертв, но и на юных убийц.
Сэм отвечает не сразу. Должно быть, он тщательно обдумывает все свои действия и слова.
– Мне понятно ваше желание отвернуться. Но я не могу этого сделать. – Ответ Сэма такой же, как и его рабочее пространство: четкий и лаконичный.
Он жестом указывает на стул с прямой спинкой, стоящий в углу. Я сажусь, хозяин дома занимает свое рабочее кресло, придвинувшись ко мне чуть ближе.
Сэм не склонен обмениваться любезностями. Это человек, сразу приступающий к делу.
– Все, что я вам скажу, пока остается в рамках гипотезы, – начинаю я. – Но сначала позвольте спросить: вы записываете наш разговор?
Он приподнимает бровь:
– Нет, а вы?
– Нет, – качаю я головой. – Давайте представим, что вы знаете ребенка, который может быть склонен к насилию…
Сэм перебивает:
– Насколько?
– Настолько, что может убить.
Он кивком показывает, чтобы я продолжала. Выражение его лица не меняется.
– Есть косвенные доказательства, что этот ребенок мог бы убить или даже, вероятно, совершил убийство. Но вы в этом не уверены. Какие шаги вы предпримете?
– Этот гипотетический ребенок вредит животным?
Я вспоминаю о Душечке и Табакерке и качаю головой. Но потом понимаю, что не знаю точного ответа. Когда мы были у Люсиль, Роуз ласково обращалась с бельчатами. Конечно, она знала, что за ней наблюдают. Если ей и хотелось стиснуть и задушить хрупких маленьких детенышей, она бы этого не показала.
Сэм, кажется, комфортно чувствует себя в тишине. Наверное, он ждет, пока я соберусь с мыслями.
Я стараюсь восстановить в памяти подробности нашего посещения Люсиль. Самым примечательным для меня было исчезновение канцелярского ножа. Теперь я начинаю анализировать другие моменты этой встречи. Кажется, Роуз была под впечатлением, когда Люсиль показывала фотографии животных; истории со счастливым концом возникали и исчезали одна за другой по мере перелистывания страниц. На один снимок Роуз смотрела особенно долго – там был изображен ястреб со сломанным крылом. Это была единственная печальная история в альбоме Люсиль.
Я в тот раз подумала, что Роуз пожалела птицу. Но если я увидела то, что хотела увидеть? Возможно, Роуз была очарована болью и страданиями живого существа. Или еще хуже – возбуждена.
– У меня нет доказательств, что она когда-либо плохо обращалась с животными, – наконец отвечаю я. – Но я не могу этого исключать.
Я совершила промах, и Сэм бросает на меня острый взгляд из-под густых бровей. У моего «гипотетического ребенка» появился пол.
Вздыхаю и снова разглядываю комнату убийств. И хотя я чувствую, что могу доверять Сэму, мне нужно быть более осмотрительной в разговоре.
Мое внимание привлекает старая газетная вырезка: в ней говорится об одиннадцатилетнем мальчике, которого судили за тяжкое убийство первой степени: он выстрелил в голову спящей матери. Придвигаюсь, чтобы прочитать заголовок. Спустя несколько лет ребенка оправдали. Но его жизнь была разрушена из-за поспешных выводов в ходе судебного разбирательства.