Я разглядываю два стакана на столике, в каждом примерно на дюйм коричневой жидкости. Стаканы сдвинуты. Означает ли это, что мама и ее гость сидели рядом? Наверное, они пили дешевый виски; мама не могла позволить себе что-то дорогое. Интересно, полиция сняла отпечатки пальцев со стаканов?
Я могу найти тех полицейских. Скорее всего, они сейчас на пенсии, но, может, они вспомнят маленькую немую девочку, открывшую им дверь и показавшую тело матери на полу. Может, есть информация, не попавшая в их отчет, какая-нибудь ускользнувшая деталь, которая прольет свет на то, что произошло той ночью, особенно сейчас, когда появился человек, желающий это выяснить…
– Больше не могу, – шепчу я Чарльзу.
Закрываю глаза и откидываюсь на спинку дивана. На меня волной накатывает непреодолимая слабость и накрывает с головой. Сознание начинает отключаться. Чувствую слезы на щеках, но не могу пошевелиться.
В ночной тишине я слышу шепот Чарльза:
– Мне так жаль, милая.
49
Следующим утром я просыпаюсь на диване. Чарльз укрыл меня мягким синим одеялом, подоткнул подушку под голову. Я снова закрываю глаза и лежу, чувствуя вселенскую усталость, но аромат свежесваренного кофе заставляет меня встать. Встряхиваю одеяло и складываю его в аккуратный прямоугольник. Спешу наверх, в гостевую ванную комнату, расчесываю волосы, чищу зубы и споласкиваю лицо холодной водой. Ощущаю легкую пульсацию в висках и достаю из аптечки пузырек тайленола. Сложенные вместе ладони подставляю под кран, наполняю водой и запиваю две белые таблетки.
Я спускаюсь. В животе урчит, и я вдруг понимаю, что практически ничего не ела вчера. Заглядываю на кухню и вижу, что Чарльз пьет кофе из кружки, которую я ему подарила. На ней написано: «Пусть я буду этому судьей». Он варит кофе по старинке: вместо того чтобы бросать кофейные таблетки в машину, перемалывает зерна. Марко тоже так делал. В нашей кухне всегда стоял невероятный запах.
– Доброе утро, – говорю я хрипло и откашливаюсь.
– Доброе утро. – Чарльз наполняет вторую кружку, добавляет немного овсяного молока и подает мне.
Кажется, он меня изучает, будто старается понять, как нужно со мной разговаривать. И не ошибается, выбрав обычный тон:
– Что лучше приготовить из яиц?
– В вашем репертуаре есть яичница-болтунья? – шучу я.
– Думаю, справлюсь.
Сочувствие может меня сокрушить; единственный способ сохранить работоспособность – это что-то делать и ни в коем случае не поддаваться эмоциям. Я осматриваю кухню на предмет того, чем тут можно заняться. Достаю клубнику, мою и нарезаю в одноразовом пластиковом контейнере на столешнице. Тем временем Чарльз отправляет два кусочка многозернового хлеба в тостер.
К тому моменту, когда я заканчиваю с ягодами, Чарльз выключает огонь на плите. Пока он накладывает на тарелки яичницу, из тостера выпрыгивают два куска поджаренного хлеба.
– Ты будто дирижер, – говорю я ему. – Все идеально рассчитано по времени.
Он отвешивает шутливый поклон, затем достает из шкафчика флакончик с поливитаминами, вытряхивает две таблетки на ладонь и одну протягивает мне:
– Ты знаешь, что у многих людей нехватка витамина Д? Мне кажется, все из-за того, что мы стали избегать солнечного света, который помогает вырабатывать этот витамин естественным способом.
За завтраком мы говорим о пищевых добавках, о погоде, о политике, который отмывал деньги через свой благотворительный фонд и попал в заголовки газет.
После второй чашки кофе каждый из нас отправляется по своим делам. Мое горе прошлой ночью было волной-убийцей – она нахлынула на меня и закрутила, лишив воздуха и вызвав во мне отчаянное желание выплыть на поверхность. Чарльз был моим спасательным кругом.
Да, я по-прежнему оплакиваю своих родителей. Может быть, я буду горевать по ним всегда. Но нужно жить настоящим, а не прошлым. Я собираюсь домой – надо написать отчет, который доведет Роуз Баркли до ярости.
Спустя два часа я нажимаю на компьютерную клавишу и наблюдаю, как страницы выскальзывают из принтера. Я не смогла бы выдать заключение, которое устроило бы каждого, включая Роуз. Мне было намного проще сфабриковать фальшивый отчет, чтобы максимальный стресс испытала не только Роуз, но и все ее домочадцы. Чем больше напряжения накапливается в семье Баркли, тем лучше для решения моих хитроумных задач.
Я скрепляю листы, кладу их в папку из манильской бумаги и сверху черным маркером «Шарпи» большими печатными буквами надписываю: «Баркли».
Достаю из сумки папку с делом матери и запираю ее в верхнем ящике письменного стола. Затем убираю в сумку отчет по Баркли. Туда же кладу и толстую книгу в мягком переплете, чтобы папка выглядывала из сумки и любопытствующие могли прочесть ее название.
Нужно выяснить еще несколько моментов, связанных с маминой смертью, поэтому, чтобы отвлечься, я подпеваю Миранде Ламберт, пока печатаю две строчки детективу Гарсии с просьбой найти любые документы касательно судебного дела моей матери. Затем вбиваю имя патологоанатома в поисковике. Он еще работает, я нахожу его рабочую почту и отправляю ему короткое письмо. Я не могу отыскать копов, которые пришли той ночью в нашу старую квартиру, поэтому снова пишу детективу, перечисляя их имена и номера жетонов, и прошу ее найти их. Даже думать не хочу о том, что она попросит взамен.
Я нажимаю «Отправить» на последнем письме, и тут громкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Спускаюсь, размышляя о том, насколько я уязвима из-за большого эркера в гостиной, который открывает мое местонахождение любому, кто следит за моим домом.
В дверь снова колотят, и я чуть не подскакиваю до потолка.
– Кто там? – спрашиваю я резко.
– Это я, Люсиль…
С облегчением отпираю засов и открываю дверь. На ступеньках стоит моя любимая соседка – ее доброе лицо выглядит взволнованным. Вместо тарелки с маффинами или пучка свежей мяты, которыми она обычно меня угощает, в руках Люсиль нечто иное. Телефон.
– Входи, – приглашаю я ее в гостиную и усаживаю на диван.
На тыльной стороне рук Люсиль сильнее обычного набухли узловатые синие вены, оттого что она судорожно сжимает телефон.
– Чай? – предлагаю я.
Она качает головой. Нет, мне не кажется, Люсиль действительно бледна и встревожена.
– Этим утром я получила очень странное сообщение.
Мне в голову приходит, что ее побеспокоили мошенники, которые выбирают пожилых людей в качестве своих жертв. Я чувствую, как меня охватывает гнев. Если кто-то пытается навредить Люсиль, я его быстро приструню.
– Что там было написано?
– В том-то и дело, что ничего. Это просто фотография.
Она протягивает мне телефон. Чуть не роняю его, когда вижу ужасное изображение на экране. Мертвая белка, расплющенная на асфальте, – ее переехали колесами.
– От кого это? – спрашиваю я.
Люсиль качает головой:
– Не знаю.
Я вижу, что она сильно расстроена. Больше всего на свете Люсиль любит помогать пострадавшим животным, и кто-то безжалостно этим воспользовался, прислав такой ужасный снимок.
– Этот человек связывался с тобой раньше?
– Никогда. Номер незнакомый.
Я собираюсь стереть фотографию, но потом принимаю другое решение:
– Подожди секунду.
Пулей бегу наверх, отсоединяю телефон от зарядного устройства на столе, быстро спускаюсь вниз и фотографирую снимок так, чтобы виден был и номер телефона, с которого он отправлен. Код района 240 – значит номер Мэриленда.
– Хочу позвонить, – говорю я Люсиль. – Попытаюсь разговорить их, – может, удастся выведать какую-нибудь информацию.
Она кивает, морщины на лбу становятся заметнее. Я набираю номер, включаю громкую связь, чтобы Люсиль тоже слышала. Автоответчик произносит: «Абонент не может ответить на ваш звонок».
Люсиль сбивчиво спрашивает:
– Что это значит?
Я смотрю на нее, и до меня доходит нечто пугающее.
– В чем дело, Стелла? Что происходит?
Однажды отец одного из клиентов так рассердился из-за моих рекомендаций, что начал мне названивать и выплескивать на меня злобу. И я его заблокировала. Но сперва проверила, какое сообщение он получит, когда снова попытается позвонить; я точно это запомнила. Именно эти слова мы только что услышали через автоответчик.
– Это предварительно записанное сообщение. Его получаешь, если кто-то блокирует твой номер.
Руки Люсиль взлетают в воздух.
– Но это бессмысленно! Фотографию отправили мне. Откуда они могли знать, что ты позвонишь?
Люсиль – умная женщина. Через мгновение в ее водянисто-голубых глазах мелькает понимание. На ее лице сменяются разные эмоции, Люсиль проходит через те же этапы, что и я: неверие, злость, страх. Но не шок. Я уверена, что Люсиль пришла ко мне, потому что она смутно подозревала что-то, хотя, может, и не осознавала этого.
Для отправки этой жуткой фотографии нужна была кое-какая информация. Номер телефона Люсиль. Осведомленность о том, что она заботится о бельчатах. Что мы с ней дружим. И мой номер.
Очень немногие люди знают его; он нигде не указан. Но я всегда даю его своим клиентам. Другими словами, у Баркли он имеется. И единственный человек из семьи, который знал о моей дружбе с Люсиль, – это Роуз.
Иэн сказал, что у Роуз нет телефона. Но если у нее есть тайный доступ к какому-то устройству, то это объяснило бы не только присланную фотографию, но и прибытие полиции в полночь ко мне домой, потому что в службу 911 можно не только позвонить, но и написать.
– Думаешь, та маленькая девочка могла это сделать? Как она узнала мой номер, чтобы отправить фото?
Набираю имя Люсиль и ее адрес в поисковике. Ее номер сразу выскакивает. Я разворачиваю к ней экран телефона:
– Вот в таких водах плавают современные дети. Пара щелчков – и они находят все, что угодно.
– Если это была та девочка…
Люсиль с трудом сглатывает и смотрит вниз, на свои руки. Затем она переводит взгляд на меня, и я вижу в ее глазах нечто неожиданное. Что-то вроде ярости.