– …То ей нужна помощь, Стелла. Дети на такое не способны, если дома не происходит что-то страшное.
Я не возражаю, хотя до конца не верю, что поведение детей целиком является результатом воспитания и обстановки в семье. Вместо этого говорю:
– Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ей помочь.
– Я знаю, – отвечает Люсиль и встает. – Мне пора домой.
Достаю ветровку из шкафа у входной двери, чтобы проводить соседку до дому. Она все еще выглядит потрясенной, поэтому я беру ее за руку, помогая спуститься по крутой лестнице.
И вдруг в голове возникает вопрос. Если Роуз специально толкнула Тину – и если ей понравилось это, – то откуда у нее травматический мутизм? Вероятный ответ вспыхивает, словно молния, отчего кровь стынет в жилах.
А что, если нет никакого травматического мутизма?
50
Ярость более опасна, когда скрывается под обманчиво спокойной внешностью. Люди, которые контролируют агрессию, словно разворачивая и сворачивая хлыст, пугают меня больше тех, кто взрывается, повинуясь импульсу. Когда приступ ярости охватывает большинство из нас, кажется, что он затмевает разум. Только после того, как захлестнувшая нас эмоция угасает, мы начинаем понимать, что в определенный момент не принадлежали себе. После чего в зависимости от обстоятельств мы можем чувствовать раскаяние, смущение или удовлетворение.
Но что, если разум управляет физиологией и человек хладнокровно обдумывает, когда и где дать волю своему гневу? Это действительно ужасает.
Любопытно, какой вид ярости вызовет мой фальшивый отчет?
Сейчас два часа дня, я покинула поместье Баркли чуть более двадцати четырех часов назад. Бет позвонила этим утром вскоре после того, как я проводила Люсиль домой, и сообщила, что все пришли в себя после пищевого отравления.
– Да, мы не скоро притронемся к морепродуктам, – сказала она.
Я не сдержалась:
– Кроме Роуз, конечно. С ее устрицами был полный порядок. Так странно, что все, кроме нее, отравились.
Бет замешкалась с ответом, будто анализировала скрытый смысл моих слов. Я не торопилась заполнить паузу объяснением или смягчить свой комментарий. Пусть Бет нервничает. Теперь не только мой фейковый отчет послужит сигналом к резкой смене тональности наших отношений Сегодня я появлюсь перед Баркли в новом обличье.
Наконец Бет прерывает тишину, голос ее звучит довольно холодно:
– Да, и мы хотим пригласить вас. У меня сегодня вечером намечается заседание совета правления, но все остальные будут дома.
Я подъезжаю к поместью, табличка «На продажу» на месте, под логотипом компании – улыбающееся лицо риелтора. Как всегда, земельные угодья Баркли представляют собой великолепную полосу зелени, изящно окаймленную деревьями. Осень окрасила листья в оттенки желтого и оранжевого.
Когда Бет открывает дверь и впускает меня, я снова чувствую это. Темное подводное течение под спокойной, гладкой поверхностью; нечто, что я все еще не могу распознать.
– Выглядите так, словно вам лучше. – Я улыбаюсь Бет и, не дожидаясь ее приглашения, снимаю длинное легкое шерстяное пальто. – Могу повесить в шкаф?
Сегодня я должна быть на коне. Хочется произвести на Баркли впечатление. Они должны убедиться, что я уверена в своих действиях и скоро закончу работу.
– Конечно. Позвольте помочь. – Бет забирает мое пальто, и, пока она его вешает, я делаю несколько шагов и заглядываю в гостиную.
Гарриет сидит на жестком с виду диване, в руках нитка с иголкой: она штопает карман фиолетового свитера, который, судя по размеру, принадлежит Роуз.
– Рада видеть вас, Гарриет! – машу ей весело.
– Стелла, простите, пожалуйста, за вчерашнее. – Гарриет откладывает свитер и швейные принадлежности, тянется к трости.
Я делаю знак рукой:
– Не вставайте. Я поговорю с Бет несколько минут, а потом мне нужно увидеться с Роуз наедине.
Гарриет, кажется, сразу улавливает подтекст, который я хочу донести. Что ж, пусть видит: я здесь больше не наблюдатель, я вступила в свои авторитарные полномочия.
И то, что происходит потом, точно не является плодом моего воображения: Гарриет и Бет быстро переглядываются. Их вежливые улыбки исчезают, и между женщинами явно происходит молчаливая таинственная коммуникация, пока непонятная мне. В одном я уверена стопроцентно: они не хотят, чтобы я оставалась с Роуз наедине. И никогда этого не хотели.
Мой взгляд перемещается на маленький свитер. Роуз – спокойный, сдержанный ребенок. Невозможно представить, что она небрежно относится к своей одежде. Эта девочка не из тех, кто будет беспечно носиться по детскому игровому городку и случайно порвет карман. Но острый предмет, например нож, мог легко порезать трикотаж.
Гарриет отвернулась от меня. Ее взгляд направлен на мою большую сумку, из которой выглядывает папка с надписью «Баркли». Я позволяю Гарриет долго и томительно смотреть на мой отчет, затем касаюсь предплечья Бет. Та слегка отшатывается, и это мне не показалось. Ей не нравится, когда ее кто-то трогает, или она так взвинчена, что вздрагивает от неожиданного прикосновения?
– Бет, почему бы нам не поговорить с вами на кухне тет-а-тет? Затем я бы хотела, чтобы Роуз показала мне лошадей. Я знаю, как много они значат для нее. После этого, Гарриет, я надеюсь, что мы побеседуем с вами в вашей комнате. Мне важно понять обстановку, в которой живет Роуз, к тому же я никогда не была на нижнем этаже дома.
– Конечно, – кивает Гарриет. – Я буду ждать вас здесь.
На самом деле мне незачем разговаривать с Бет на кухне. Но у каждого в этом доме есть повод туда прийти: попить, перекусить, помыть руки. Еще что важно – большие плексигласовые двери, ведущие из кухни на террасу, дают хороший обзор заднего двора. Поэтому, когда мы с Роуз пойдем смотреть на лошадей, я оставлю свою сумку на кухонном острове, и если кто-то захочет занять здесь наблюдательный пост, то он увидит, как я ухожу и как возвращаюсь. А у того, кому не терпится покопаться в моих вещах, появится прекрасная возможность для этого.
Не дожидаясь приглашения Бет, я первой иду на кухню. Ставлю сумку на столешницу и потираю плечо, как будто рада освободиться от тяжести.
На Бет черная трапециевидная юбка и свитер – вещи настолько простые и элегантные, что наверняка стоят целое состояние. На ней обувь на низком каблуке и изящные золотые украшения. Готова поспорить, что у нее только одна пара джинсов и она спрятана где-то в глубине шкафа. Бет – красивая женщина, но настолько подавленная и ведомая, что в ней нет ни грамма харизмы.
– Могу вам что-нибудь предложить, Стелла? – спрашивает Бет.
Говорит она церемонным тоном. Она так же церемонна, как и ее дочь.
Как и ее дочь. Простая фраза эхом отдается в моей голове, оседая в уголках сознания. От этого синапсы начинают усиленно работать, побуждая меня обратить внимание на эти слова.
Я перечисляю про себя пункты, по которым между Бет и Роуз можно провести параллель. Они очень похожи внешне – настолько, что могли бы сойти за близнецов, если сравнивать Роуз и Бет в возрасте девяти-десяти лет. Обе играют на фортепиано. Обе старомодны. Временами кажутся надменными. Несмотря на то что Бет выросла в городской агломерации округа Колумбия и прожила там бо́льшую часть жизни, у нее нет близких друзей. Как и у Роуз. Кстати, Бет не общается с однокурсниками, а ведь именно в колледже большинство людей заводят друзей на всю жизнь… Ход мыслей резко обрывается. Есть и другое сходство, которое я сначала не сочла существенным. Роуз недавно ушла из престижной школы. Что, если Бет сделала то же самое?
Я предположила, что Бет перевелась из колледжа Гамильтона в Йельский университет. А вдруг было наоборот? Но кто же станет уходить из Йеля, элиты элит Лиги плюща? И если так, почему Бет выбрала менее престижный колледж?
– Стелла, вы в порядке? – Бет пристально смотрит на меня.
– Абсолютно, – улыбаюсь я ей. – И нет, я ничего не буду пить. Знаю, с каким нетерпением вы ждали окончания моей работы, и рада сообщить вам, что сформулировала заключения. В пятницу необходимо представить суду отчет, поэтому я не могу поделиться с вами своими рекомендациями и все же хотела сообщить вам, что скоро вы о них узнаете.
Я даю ей возможность усвоить услышанное. На пару шагов отступаю от своей сумки, оставляя ее слегка раскрытой.
Кровь отхлынула от лица Бет. Видимо, она напугана тем, что может быть написано в отчете.
Я снова подхожу к сумке и непринужденно кладу на нее руку. И тут это происходит: Бет начинает следить за моими движениями. По выражению ее лица понимаю, что она заметила папку со своей фамилией.
Не даю ей времени переварить это сенсационное открытие:
– Я хотела бы минутку побеседовать с Иэном, перед тем как встретиться с Роуз. Можете пойти за ним или лучше я сама?
Бет сглатывает. На мгновение мне становится почти жаль ее. Вчера ее сильно подкосило физически, а сегодня я вижу, что она морально истощена. Затем я вспоминаю, какие у нее крепкие руки… Почему Бет не пошла на похороны Тины? От злости и стыда из-за интрижки Иэна? Или по более веской и даже зловещей причине?
– Я… Простите, сейчас приведу его. Он в своем кабинете.
Бет торопливо удаляется, спустя несколько минут входит Иэн.
Ему требуется больше времени, чтобы заметить папку. Притворно чихнув, я лезу в сумку за салфеткой, чтобы он наконец обратил внимание на свою фамилию. Но когда это происходит, его реакция очень тревожит меня. Он не бледнеет, не вздрагивает, не проявляет живого интереса. Что бы он ни чувствовал, это находится глубоко внутри.
51
Я провожу с Роуз в конюшне не меньше двадцати минут. Делаю это намеренно. Мой поддельный отчет занимает несколько страниц, и Баркли потребуется время, чтобы его прочитать. Возможно, они его сфотографируют, чтобы досконально изучить и хорошенько запомнить написанное.
Роуз проводит по шкуре Табакерки жесткой щеткой, я наблюдаю за девочкой. Она делает это очень нежно, и, похоже, лошади нравятся ее манипуляции. Я не пытаюсь увлечь Роуз разговором. Сегодня я здесь не за этим. Я просто стою, облокотившись о перекладину, вдыхаю сладковатый запах, исходящий от тюков сена, и слушаю, как Табакерка время от времени шумно выдыхает через ноздри.