мою маму?
Перед глазами туман. Кажется, что надгробия плывут вокруг меня.
Ничего не понимаю. Но ошибки быть не может. Вот доказательство – черным по белому. Оно было здесь десятилетиями – терпеливо ждало, когда я его обнаружу.
Чарльз знал, кто я такая, когда мы встретились. Всю жизнь мне лгал тот единственный взрослый человек, который, как я считала, ни разу меня не подвел.
– Нет! – кричу я ветру в тщетном протесте.
Невообразимое – вот сейчас моя реальность.
Я опускаю голову и обхватываю ее руками, на меня накатывает тошнота. Когда я поднимаю голову, листы бумаги, которые я обронила, вспархивают от дуновения ветра. Я порываюсь вперед и хватаю их. Мне все показалось? Я снова смотрю на имя. Оно никуда не делось: «Чарльз К. Хаксли». «К» означает Квинс. Родовое имя. Невозможно, чтобы в округе Колумбия в то время работали два адвоката защиты с одинаковым необычным именем. Это он. Мой Чарльз.
Начинаю дрожать всем телом.
Чарльз всегда был для меня олицетворением стабильности и честности. Как он мог так поступить? Просто в голове не укладывается. Чарльз знал мою маму. Он присутствовал в ее жизни, когда я была маленькой девочкой, за десять лет до нашей встречи в ресторане, где я работала.
Мысли разбегаются подобно цветным кусочкам калейдоскопа, и возникает иная картина. Это явно не совпадение – у Чарльза прекрасная память. Он бы заметил, что у меня и его подзащитной одинаковая фамилия, а также мог сопоставить детали моего рассказа и сведения, известные ему о моей матери. Если бы наша встреча оказалась случайностью, он бы точно сказал мне об этом.
Значит, портфель с деньгами, который свел нас, не был подарком судьбы. Осознание этого срабатывает как удар под дых, лишающий кислорода. Чарльз, судя по всему, оставил портфель намеренно, чтобы я его нашла. Ему нужен был повод познакомиться со мной и втянуть меня в свою жизнь. Еще одна большая ложь. Не ожидала такого от человека, которому доверяла больше всего…
Внезапное карканье заставляет меня поднять голову. Стая птиц летит надо мной, отчаянно размахивая крыльями, будто стремится от чего-то удрать.
Меня тоже охватывает желание куда-то бежать или с кем-то драться, но я заставляю себя успокоиться. Нужно подумать. Потому что в калейдоскопе есть фрагмент, который необходимо рассмотреть. К маме незадолго до ее смерти приходил какой-то мужчина. С низким голосом, как у Чарльза. Может, это и был Чарльз – человек, которого я считаю вторым отцом? Что он сделал с моей жизнью?
Я потеряла счет времени. Руки и ноги немеют, и внутри ощущения такие же. Солнце заходит за горизонт. Мимо идет женщина, замедляет шаг и о чем-то спрашивает, вероятно: «Вы в порядке?» – но я не отвечаю, она недолго колеблется, затем уходит. Звонок наконец вытягивает меня из моего состояния в реальность. Это мой телефон. Я не обращаю внимания на его трели, но затем нащупываю в сумке твердый футляр.
Я нутром чувствую, что звонит Чарльз, и оказываюсь права.
– Просто хотел узнать, как ты.
– Нормально.
– По голосу слышу, что это не так. Я знаю, что это непросто, Стелла.
Его мягкость чуть было не срывает щит, который я выставляю перед собой. Но я быстро беру себя в руки. Я не собираюсь обсуждать то, что выяснила, по телефону. Хочу видеть его лицо, когда выдам ему информацию, которую детектив Гарсия раздобыла для меня.
В своей жизни я встречала много лжецов. Мне казалось, я хорошо их определяю. Но Чарльз вне конкуренции.
Нужно во что бы то ни стало перехитрить его. Мое единственное оружие – элемент неожиданности.
– Ты прав! – выдыхаю я. – Все сложнее, чем я думала. Я бы не прочь выпить. Ты не занят?
– Совсем нет. Ты приедешь или где-нибудь встретимся?
– Я приеду. – Встаю и направляюсь к своей машине.
– До встречи.
55
Ложь становится отъявленной, когда ставки растут. Люди врут, притворяясь, что помнят чье-либо имя, или уклоняясь от приглашения на ужин, но такая ложь призвана пощадить чувства другого человека или избежать неловкого момента. Это ложь во спасение, в целом безобидная.
Здесь, в округе Колумбия, ложь подобна пыльце в весеннем воздухе. Ее распространяют, чтобы подорвать авторитет власть имущих или улучшить собственные перспективы. Иногда ложь удается разоблачить. Порой она настолько укореняется в общественном сознании, что способна превратиться в правду.
Самые убедительные лжецы – это те, кто борется за свою жизнь. Они могут сказать что угодно, притвориться кем угодно.
У различных типов лжи есть нечто общее: они имеют цель. Ложь приносит выгоду лжецу. Но все это не касается тех людей, которые лгут просто потому, что им это нравится.
Интересно, к какому типу относится Чарльз?
Он наливает щедрую порцию красного вина в бокал и подает мне, затем наливает себе. Гнев пылает во мне, как раскаленные угли. Но когда я вижу эти старые руки, костлявые, с коричневыми пятнами на тыльной стороне ладоней, мое сердце сжимается от чувства, похожего на любовь.
Просто не могу поднять взгляд на Чарльза. Как он сам смотрел мне в глаза все эти годы?
Я не знаю, с чего начать разговор. Поэтому слегка удивляюсь, когда Чарльз берет инициативу на себя.
– Понимаю, тебе нужно было сделать перерыв вчера вечером. Но готова ли ты изучить эти документы сейчас? – спрашивает он.
Киваю и отставляю бокал в сторону. Я не сделала ни одного глотка. Хочу, чтобы голова была предельно ясной во время нашего разговора. Я достаю из сумки слегка помятые бумаги, переданные мне детективом Гарсией. Кладу их на журнальный столик перед Чарльзом и жду, пока он достанет очки для чтения из нагрудного кармана и разгладит документы.
Следующий момент будет одним из поворотных в моей жизни – поменяется все, как в тот день, когда я впервые вошла в дом тети с чемоданом в руке или когда Марко взглянул на меня со слезами на глазах и снял обручальное кольцо.
Тишина в комнате обрушивается на меня, пока Чарльз читает. Мне кажется, что напряжение становится невыносимым, и в этот миг он поднимает голову. Если раньше я полагала, что Чарльз старый, то за последние несколько минут он состарился еще на десять лет. Вся моя ярость и боль воплощаются в одном слове, которое выскакивает, словно пуля:
– Почему?
– Почему я был адвокатом твоей матери?
Не верю, что он столь спокоен. Но возможно, он всегда знал, что такой разговор состоится. В отличие от меня, у него были годы на подготовку.
– Самое важное, о чем ты должна знать: я люблю тебя как дочь…
Я не даю ему договорить:
– Ты все время знал, что она моя мать?
Он кивает, и я резко отшатываюсь:
– Как ты мог?!
– Пожалуйста, Стелла, позволь мне все объяснить.
У меня руки чешутся перевернуть журнальный столик и хлопнуть дверью. Но в глубине души я хочу, чтобы вся эта ситуация оказалась ужасным недоразумением, которое Чарльз волшебным образом сейчас прояснит.
Я жестом показываю, чтобы он продолжал.
Чарльз глубоко вдыхает:
– Я стал адвокатом твоей матери, когда ее впервые арестовали за пребывание в состоянии опьянения в общественном месте. Эти обвинения были сняты. Мы поговорили о том, что ей – вам обеим – довелось пережить. Я сочувствовал твоей маме. Сказал, что она может звонить, если ей понадобится помощь.
Это звучит так благородно. Но когда же все обернулось ложью?
– Мы стали дружить. И есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорил, однако… – Он колеблется, ненадолго закрывает глаза. – Я в то время употреблял.
– Героин?
Ошеломляющее признание; Чарльз ни разу об этом не обмолвился.
– Я никогда не кололся, только курил. Я говорил тебе, что был другим человеком.
– Ты тоже был зависимым?
Он качает головой:
– Мне повезло. Не втянулся. Может, если бы продолжил баловаться, то погряз бы с головой, а так я курил всего раз десять.
Раз десять… Вероятно, мне не стоит так сильно удивляться; люди способны на все. Внутри каждого есть темнота. И очевидно, я никогда не знала Чарльза настолько хорошо, как казалось.
– Твоя мама всегда говорила, что хочет поменять свою жизнь. Но затем она снова принималась за старое. Она позвонила мне, когда ее арестовали и продержали в камере всю ночь. – Он показывает на бумаги и качает головой. – Она собиралась бросить наркотики после того случая.
Не верю, что именно Чарльз открывает мне подробности последних дней жизни мамы. Что он знал ее близко, был посвящен в ее планы.
На некоторое время моя злость и потрясение отступают перед желанием все узнать.
– Ты был той ночью, когда она… – У меня осип голос.
Чарльз сглатывает.
– Она позвонила мне. У нее была сильная ломка. Что-то напомнило ей о твоем отце. Да, я приходил той ночью, когда она умерла.
Чарльз достает носовой платок из кармана и вытирает глаза. И я бы заплакала, но не могу. Я полностью опустошена.
– Я видел, какой она была на самом деле, Стелла. Боль была слишком тягостной для нее; боль ее пожирала. Я попытался вразумить ее той ночью. Но затем кое-что произошло. – (Я затаила дыхание.) – Я обнял ее, она прильнула ко мне. Я чувствовал, как сильно ей хочется, чтобы кто-то ее обнимал. И правда в том, что я тоже этого очень хотел. А потом я попытался поцеловать ее. – Он замолчал. – Она сказала «нет». Объяснила, что не может быть с другим мужчиной, потому что все еще любит твоего отца.
«Нет… пожалуйста». Выходит, я не выдумала эту фразу, когда сидела внутри шкафа. Но она означала другое; никто не вынуждал маму принимать наркотики. Ее протест был данью уважения отцу. Семье, которая у нас когда-то была.
– Я почувствовал, что моя гордость задета. Ну а мой брак… Впрочем, это не оправдание. Я встал, извинился и вышел.
Я едва могу говорить. Будто бы мне снова семь лет и в горле застревают слова, которые обязательно необходимо произнести.
– Что произошло после того, как ты ушел?
Чарльз опустил голову и обхватил ее руками. Затем поднял ее и посмотрел на меня воспаленными глазами: