Он открывает дверь, на нем кардиган на пуговицах и бежевые брюки, серебристые волосы аккуратно причесаны, лицо свежевыбрито.
– Стелла… – Чарльз произносит мое имя с надеждой и грустью.
В гостиной накрыт стол: поднос с оливками и орехами, сыры на деревянном блюде и два чая со льдом в одинаковых стаканах. Стаканы стоят близко друг к другу на журнальном столике, как и в тот вечер, когда он пил вместе с моей матерью и когда она умерла от передозировки.
– Как дела? – спрашивает он, садясь на свое обычное место.
– Да, месяц, конечно, выдался интересный, – отвечаю я, садясь на диван напротив Чарльза.
Я заходила в полицейский участок, чтобы ответить на несколько вопросов по делу Баркли. Тогда-то детектив Гарсия и рассказала мне все. Она быстро и четко выложила информацию, словно хирург, делающий аккуратный, жизненно необходимый надрез. Затем она проводила меня до машины и не ушла, пока не убедилась, что я в порядке и смогу без приключений добраться до дому.
Я не встречалась с Чарльзом в последнее время, потому что мне нужно было прийти в себя.
– Как Роуз? – спрашивает он.
– Ей нравится ее новая школа и учитель. Она ходит в начальную школу Монтессори. В классе стоит клетка с песчанкой и аквариум с бойцовой рыбкой. Девочка от них в восторге.
– Чудесно. А как ее речь? Роуз теперь нормально говорит?
– Можно и так сказать. Учитывая, что у нее словарный запас и манера общения взрослого.
Чарльз пьет чай, я молчу. Он откашливается и ставит стакан.
– Стелла, когда мы говорили с тобой последний раз… я хотел сказать кое-что еще.
Я, словно пристегнутая в кабинке на американских горках, взмываю на головокружительную высоту. Слишком поздно, теперь шестеренки раскрутились и их уже не остановить. То, что сейчас произойдет, может навсегда поменять наши отношения. Иначе бы Чарльз не был так бледен и не говорил так тихо.
Он соединяет ладони, словно в молитве. Может быть, он действительно молится, потому что долго молчит. А потом неожиданно произносит:
– Я не случайно стал юристом твоей мамы. Я взялся за это дело, потому что знал ее до ареста.
У меня начинает кружиться голова, но не так сильно, как в тот момент, когда я слушала детектива Гарсию. Я благодарна ей за то, что она подготовила меня к настоящему разговору.
Я тяжело сглатываю и заставляю себя взглянуть в глаза Чарльза. Он протягивает ко мне через стол дрожащую руку, но затем отдергивает ее. Не могу дышать. Надеюсь, что следующий надрез скальпеля будет быстрым, хотя от скорости боль явно не уменьшится.
– Я был там в тот вечер, когда умер твой отец.
Я опускаю голову, обхватываю ее руками и позволяю себе расплакаться. Мне трудно разобраться в своих чувствах – я не была уверена, что Чарльз будет честен со мной. И я не знала, как все сложится между нами, если он начнет лукавить. Но я и теперь не знаю, как быть. Всю свою жизнь я думала, что самым большим нерешенным вопросом было то, что произошло с матерью. Но настоящая тайна заключалась в том, что именно случилось с отцом. Олень выскочил на дорогу в ту ночь, когда погиб отец. Эта часть истории, рассказанная мамой, была правдивой. Но, как оказалось, в дорожном происшествии участвовала и другая машина, за рулем которой сидел Чарльз.
И я не знала этой важной детали, пока Гарсия не начала копаться в архивных материалах, чтобы помочь мне больше узнать о матери. Тогда-то детектив и заметила имя Чарльза в полицейском отчете о смерти отца. Гарсия вспомнила, что я указала Чарльза в качестве поручителя, когда впервые обратилась к ней по делу Баркли. Его имя неожиданно встретилось ей в досье моей матери – это детектив подчеркнула его карандашом. И когда она увидела имя Чарльза в отчете о несчастном случае с отцом, то сразу позвонила мне.
Я восстановила события по старым документам, которые детектив дала мне прочитать. Той ночью было темно. Дорога делала крутой поворот. Отец торопился скорее попасть домой после рабочего дня. Чарльз тоже. Обе машины выехали навстречу друг другу близко к желтой разделительной полосе. Столкновения удалось избежать, но отец сильно выкрутил руль и почти потерял управление «шевроле». Он мог бы справиться с ситуацией, но всего в десятке ярдов перед ним на дорожную полосу выбежал олень. Отец опять резко свернул, чтоб не сбить животное, но старая машина плохо слушалась руля. Ее занесло, и она врезалась в дерево. Отец умер на месте.
Два других водителя – свидетели столкновения – спорили о том, как все произошло: ускорились ли обе машины или только одна из них и пересекли ли они разделительную полосу прямо перед тем, как чуть было не врезались друг в друга. Я читала показания свидетелей – никаких четких ответов. Но одна подробность бросилась мне в глаза: в крови Чарльза нашли алкоголь. Уровень алкоголя едва в пределах нормы.
Однако в итоге никаких обвинений выдвинуто не было. Никого не признали виновным.
В смерти отца очень многое сыграло свою роль: дорога с крутым поворотом и слепыми зонами, безлунная темная ночь, олень, выбежавший на дорогу. Но к фатальному исходу привели и другие бесчисленные обстоятельства: три скотча, которые Чарльз пропустил с коллегой, отмечая завершение крупного дела. Конкретный момент, когда отец и Чарльз сели за руль. Красный и зеленый огни светофора, на которых они останавливались или продолжали движение. Сила нажатия на педали газа обоих водителей. Их столкновение было предопределено всеми этими факторами.
– После того как твой отец въехал в дерево, я выпрыгнул из машины и побежал ему на помощь. Но его уже не было в живых, Стелла. Прости.
Мы сидим в тишине, наконец я поднимаю голову. Слезы бегут и по его щекам. Он выглядит очень напуганным. Я знаю – он боится, что я выйду из этой двери и он больше никогда меня не увидит. Что он потеряет единственного близкого человека.
– А моя мама знала обо всем этом?
– Да, – отвечает он, не задумываясь. – Я сразу после аварии связался с ней. Мы встретились в кофейне, я честно ответил на все ее вопросы. Я сказал, что твой отец не мучился, что он умер мгновенно. Попросил звонить мне, если ей понадобится помощь. Не то чтобы мы сделались друзьями, но нас связало это горе. Мы с ней поддерживали отношения. Именно так я стал ее адвокатом.
Я киваю. Моя мама настояла на версии с оленем, чтобы маленькая дочь смогла понять, что произошло. Или возможно, мама пришла к выводу, что никто не был виноват и это просто ужасный несчастный случай. Тот самый случай, который сначала отнимает одну жизнь, а потом рикошетом разрушает и другие.
– После смерти твоего отца у меня все пошло наперекосяк. Я ходил на работу, да и только. Возвращался домой, сразу шел к домашнему бару и наливал себе выпить. И продолжал пить ночи напролет, несмотря на то что не мог выбросить из головы мысль: если бы не третий стакан виски, в ту роковую ночь я мог бы среагировать иначе и твой отец остался бы в живых. – Чарльз тяжело дышит. – Спустя некоторое время я увлекся наркотиками. Я мог легко их раздобыть – половина моих клиентов промышляла ими. Чего я только не пробовал: валиум, кокаин, амфетамин, героин… Хорошо, что нельзя было достать оксикодон, а то и на него подсел бы. Он бы прикончил меня. А потом, после того как твоя мама умерла… Я резко все бросил, кроме выпивки, и как-то сумел выкарабкаться. Семья от меня отреклась. По большому счету мне было незачем жить, Стелла. Но я подумал, что если смогу спасти тебя…
Мамина смерть так же наступила в результате тысячи причин. Свою роль сыграло и ее решение спрятать в туалете пакетики с героином, и поцелуй Чарльза, и тот факт, что я послушно сидела в шкафу, вместо того чтобы открыть дверцу и выйти, как сделала моя спасительница Роуз. Впрочем, все началось гораздо раньше, задолго до трагедии. Девушка зашла в кафе на углу и разговорилась с молодым человеком, пока они ожидали свои сэндвичи. Это были мои родители. Их встреча зависела от множества переменных, которых было не меньше, чем звезд на небе.
– Я знал, что в свое время ты захочешь узнать правду, и поклялся быть честным с тобой, когда ты придешь ко мне с вопросами. Понимаю, что у меня нет права просить прощения, Стелла. Я слишком долго тебя обманывал.
– На самом деле, – киваю я.
Он опускает голову, вижу, что ему больно.
– Нет, я не это имела в виду, – быстро говорю я.
Жду, когда он снова взглянет на меня. Я хочу, чтобы он это знал: пожалуй, это вторая по важности вещь, которую я когда-либо скажу ему.
– На самом деле ты меня спас!
Я встаю и протягиваю к нему руки, через мгновение он меня крепко обнимает. Теперь я понижаю голос и шепчу ему на ухо самое важное:
– Я никогда не буду тебя ненавидеть. Я слишком сильно тебя люблю!
67
– Как поговорили с Чарльзом? – спрашивает она.
Мы сидим за высоким барным столиком с Наталией Гарсией. Она пришла на встречу сразу после работы, и по тому, как она грызет ноготь большого пальца, я понимаю: что-то ее гложет. Возможно, она нервничает из-за нового расследования.
Не отвечаю ей, жду, пока официант не принесет нам напитки: виски со льдом – для нее и мальбек – для меня.
– Удивительно, я так легко его простила! На самом деле я понимаю, почему Чарльз так поступил. Он подумал, что если спасет меня… Конечно, прошлого уже не вернуть и ничего не исправить, но… – Мне приходится подбирать слова для объяснения.
– Конечно, – подхватывает детектив. – Он поступал неправильно, но его намерения были благородными. Самое важное, что сердце у него доброе, – просто и точно подытоживает Гарсия.
Как приятно, когда тебя понимают!
Я делаю глоток вина, его тепло мягко разливается внутри. Глубокий проникновенный голос Адель раздается из динамиков, свеча на столике отбрасывает золотистые блики на загорелую кожу Наталии. Мне так хорошо, что сейчас я не хотела бы оказаться ни в каком другом месте.
– Как считаешь, Гарриет выйдет из тюрьмы при жизни? – спрашиваю я.
– Почему нет, – хмыкает Наталия. – Она может пойти на соглашение. Даже если признает вину, сомневаюсь, что ей дадут больше десяти, ну или пятнадцати лет. Так что успеет с десяток лет прожить на свободе.